Третьего не дано? - Елманов Валерий Иванович Страница 33

Зато Борис Федорович разрешил мне переговорить с главой своего тайного сыска Семеном Никитичем, и сухонький старичок выложил мне все, что только знал, о неудачном мятеже Романовых и иже с ними.

Правда, при этом он недовольно морщился, очевидно негодуя, что я влезаю в его епархию, но выкладывал все подробно и ничего не таил.

Сразу после беседы с ним я ухитрился прокатиться до парочки деревенек в окрестностях Москвы, которые были отняты у Романовых и переданы Бартеневу-второму — человеку, который в немалой степени способствовал разоблачению сыновей Никиты Романовича.

Побеседовал и с ним.

Очередная мозаичная картинка в моей голове продолжала складываться, но уж больно неохотно — все-таки у меня кандидатом был пускай и липовый, но Смирной-Отрепьев, то есть не совсем тот.

Вот я и занимался тем, что отчаянно пытался уложить каждое стеклышко на свое место.

Те же, что никак не хотели ложиться в свои гнездышки, я до поры до времени откладывал в сторону. Глядишь, сам Лжедмитрий обо всем расскажет, когда я войду к нему в доверие.

А как раз в тот день, когда я узнал о хвори царевны, возможно, даже в те самые минуты, царские стрельцы под далеким селом Добрыничи дружными залпами из пищалей вместе с войском самозванца расстреливали и мою затею с выездом в стан самозванца.

Наповал.

Эх, кабы знать…

Глава 9

Несанкционированный побег

Меж тем сроки поджимали, а Ксения продолжала хворать, и становилось непонятно, почему обычная простуда длится так долго.

Значит, надо обойтись без крещения. И я твердо решил ближе к завтрашнему вечеру поставить перед Годуновым вопрос о своем отъезде ребром.

Однако наутро все переменилось, и весьма резко. За пару часов до полудня, то есть в неурочный час, по всей Москве раздался колокольный перезвон. Встревоженный народ высыпал на улицы, изумляясь и любопытствуя, что за повод.

Испуга, паники или смятения не было — уж очень радостную мелодию выводили колокола. Умели звонари придавать нужные интонации своим православным «орга́нам».

А потом на мое подворье вернулась проворная Юлька, которая всегда первой все вызнавала, и выложила всем, включая меня, свежие новости. Мол, радость у нас на Руси превеликая случилась. Разбит злодей самозваный.

Вчистую разбит.

Позже, уже будучи в царских палатах, я выяснил и подробности. Оказывается, рано поутру в Москву от князя Мстиславского с радостным известием прискакал, загнав по пути невесть сколько коней, молодой воевода сотник Михаил Шеин.

Получалось, что Добрыничи, под которыми была одержана победа, само собой, а то поражение, о котором я понятия не имел, — само собой. То есть никакого тебе «эффекта стрекозы». С одной стороны, хорошо, и я от всей души радовался, но с другой…

А как же теперь Квентин? Ведь если надобность в моей поездке отпадает, то иного пути для спасения шотландца мне уже не найти.

Или не отпадает?

Но, глядя на сияющее от радости лицо Бориса Федоровича — он вроде бы даже помолодел в этот день, разом распрямившись и скинув целый десяток лет, — я сразу все окончательно понял.

И точно.

Стоило после поздравлений с победой напомнить о предполагаемом побеге, как царь вначале просто досадливо отмахнулся, а потом, уже после вторичного напоминания, весело улыбаясь, заметил:

— Ныне, княж Феликс, можно и не спешить — видал, яко все обернулось? Сколь там, он сказывал, ляхов, литвы да наших воров побито вместях с черкасами, а то я запамятовал?

Запамятовал? Врешь ведь. Просто захотелось из чужих уст еще раз услышать подробности.

— Тысяч с пятнадцать и боле, — мрачно ответил я.

— Во как! — расплылся в улыбке он. — А живых людишек сколь в полон взято?

— Тысяч семь.

— Эва! — пришел в умиление царь. — Цельных семь тысяч. Ишь ты! Да пушки, да знамена! Ну порадовал меня князь. Такого, признаться, я от него вовсе не ожидал. А самозванец-то, самозванец, сколь хлипок оказался. Ну и людишки мои славно сработали — черкасы-то запорожские не просто так в бега ударились, немало им злата Мстиславский вывалил.

— Царевич сказал, что дочь твоя, государь, еще седмицу проболеет, не меньше, — попытался я вновь перевести разговор в нужное русло, но куда там, он и слушать меня не стал, торопливо замахав рукой.

— Да не о том ныне речь. Я к тому, что таперича и вовсе торопиться не след. Мыслится мне, что ныне тебе и вовсе отпала нужда ехать. Ни к чему оно. Мстиславский и без того Гришку ентого пымает.

— Какого Гришку? — не понял я.

— Да Отрепьева, — простодушно пояснил Борис Федорович.

— Так что, уже без меня точно узнали, кто он такой? — продолжал недоумевать я.

— А ты мыслил, что у меня на Руси, окромя твоих, и вовсе иных очей нетути, — мяконько захихикал-замурлыкал царь. — Вестимо, дознались. Он как раз о прошлом годе в Литву ушел. Поначалу-то я грешил, будто его иной человечек туда отправил, да куда как поране, но убедили меня, что он и есть Гришка Отрепьев.

Я машинально кивнул. Иной человечек, стало быть. А ведь правильно ты грешил на этого самого человечка, если только мы с тобой сейчас думаем об одном и том же. Не подвела тебя интуиция.

Или я где-то ошибся, решив, что в самозванцах ходит никакой не Гришка, а совсем иной — Юрий Смирной-Отрепьев, являющийся незаконнорожденным сыном бывшего боярина Федора Никитича Романова.

И как теперь быть?

Оставить все как есть?

Нет уж. Придется тебе, государь, выслушать и иную версию. А то подумаешь еще, что сын князя Константина хоть во многом и хорош, и видения от отца унаследовал, но как следователь — в подметки людям из ведомства Семена Никитича не годится, а это не дело.

Леший с ним, с Отрепьевым, в иное время, пока не довел бы все до последней точки, я и дергаться не стал бы. Не созрел мой пирог до конца, подрумянился только, но внутри сырое тесто и из печи вынимать ой как рано.

Но надо.

Иначе мне не спасти Квентина, а долг платежом красен, и я не собираюсь успокаиваться, пока его не выплачу. В этом отношении я — идеальный заемщик для любого банка.

Вздохнув, я принялся выкладывать то, что мне удалось нарыть.

Надо отдать должное Борису Федоровичу — поначалу слушал он меня очень внимательно. Однако где-то под конец рассказа я понял, что царь несколько заскучал — и взгляд рассеянный, и огонек в глазах потух. А когда я закончил, он лишь разочарованно заметил, что…

Впрочем, повторяться не стану. Скажу лишь, что Годунов выставил все те аргументы, которые я уже знал. Крыть их мне было нечем, особенно сейчас, после известия о поражении самозванца под Добрыничами.

Под конец же он заметил, что переиначивать ни к чему, чтоб не возникало путаницы. Пусть уж вор ходит под одним и тем же именем, благо что ходить ему осталось совсем немного.

— А что тогда с Дугласом станет? — на всякий случай уточнил я, но этот сытый кот на Масленице, которого сейчас отчетливо напоминал царь, вообще не собирался думать о подобной ерунде.

— Все опосля, — нетерпеливо отмахнулся он. — Ты мне лучше о другом поведай: кого бы за ним в погоню послать? Опаска у меня, что тамошние воеводы медлить учнут. Мол, победу учинили, так теперь можно и на печь.

— По мне, так лучше Басманова нет. Вон он как под Новгородом-Северским бился.

— Его нельзя, — отмахнулся царь. — Петра Федоровича послать — прочие воеводы на дыбки встанут. Там ведь у меня все начальные бояре, понимать надо. Да и негоже убирать его из города. Не-эт, тут кто иной надобен.

Честно говоря, меня сейчас настолько мало занимал этот вопрос, что я, особо не задумываясь, равнодушно пожал плечами.

— Стало быть, не ведаешь. — Сияющее лицо царя чуть омрачилось, но только на секунду — маленькое белое облачко краешком коснулось солнца, и через миг оно вновь ослепительно засверкало на небосводе. — Ну ин ладно. Тогда ступай себе, — махнул он рукой, но у самого порога меня догнал его укоризненный голос: — Я-ста мыслил, княж Феликс Константиныч, что мы вместях с тобой радости предадимся, а ты вона как… Выходит, какая-то приблуда шкоцкая тебе меня дороже. Эхма…