Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр Страница 34

С любовью к вам,

Ваша жена.

Джермин-стрит, 93, Лондон

27 апреля 1790 г.

Дорогая Элизабет!

Вчера вечером публика, смотревшая кривлянья Бринсли на подмостках, пропустила гораздо более изысканное представление. Монстр выскочил из тени и – жжжах! Его клинок рассек ее нежную розовую грудь, пройдя сквозь платье и камизу. Момент – и никого: Монстр ускользнул обратно в тень, весело напевая мотив, написанный мной для вашей пьесы. И, хоть Бринсли и сорвал сегодня вечером аплодисменты, в газетах будут писать вовсе не о его Монстре.

Ваш

Генри.

Джермин-стрит, 93, Лондон

30 апреля 1790 г.

Дорогой!

Наш Монстр достиг апофеоза славы. Вся эта болтовня о том, что лондонским дамам настоятельно необходимы медные юбки либо кастрюли и сковороды для защиты их задниц, подвигла некоего мистера Джона Джулиуса Ангерштейна, человека большого богатства, но невеликого ума, предложить сто фунтов награды любому, кто поймает Монстра и изобличит его перед судом. Весь город увешан объявлениями об этом, и теперь всякий, кто стеснен в средствах, примется обвинять соседа в надежде получить награду. Пожалуйста, давайте будем осторожны. На улицах только и разговоров, что о четырех нападениях за последние несколько дней. Не слишком ли занят наш Монстр в то время, как за ним охотится столько народу?

Ваша

Э.

Лондон, 8 июля 1840 г., среда

Дождь, словно свисавший с неба длинными, складчатыми полотнами, превратил дорогу в поток грязи. Настроение мое соответствовало картине за окном. Привалившись к стенке экипажа и прижавшись щекой к холодному стеклу окна, я вдруг подумал, что всегда нахожусь внутри. Между мной и прочим миром всегда – чистое прозрачное стекло, а комната, в которой я обитаю, тиха, пуста и безвоздушна. Эта мысль нагоняла тоску, еще усиливаемую плачущим небом. Как не хватало мне Сисси и Мадди, и тихих летних дней на берегах Скулкилла!

– По! Мы почти прибыли!

– Так быстро?

Впрочем, не стоило удивляться. Кучер промчал нас по Лондону с такой скоростью, будто сам Люцифер гнался за нами во весь опор. Мы оказались на Веллингтон-стрит более чем за полчаса до начала чтений и двинулись к месту назначения нетвердой походкой, покачиваясь, точно пьяные, и чувствуя что-то сродни морской болезни.

Зал Ислингтонского литературного и научного общества оказался довольно приятным на вид новым зданием, оштукатуренным в греческом стиле. Управляющий встретил нас у дверей. Небольшого роста, узок в плечах, он был бы похож на ребенка лет двенадцати, если бы не морщины, избороздившие лоб, лысина и густые брови. Он перевел взгляд с Дюпена на меня, затем вновь на Дюпена.

– Очень, очень рад познакомиться, мистер По! Я – Мэтью Годвин. Мистер Диккенс так громко пел вам хвалы!

С этими словами он ухватился за руку Дюпена и энергично встряхнул ее.

– Мсье Годвин, боюсь, вы спутали меня с моим досточтимым коллегой, – сказал Дюпен, явно подчеркивая свой французский выговор. – Я – шевалье Дюпен, простой поклонник таланта мистера По.

– О, конечно! – Годвин отпустил Дюпена и схватил за руку меня. – Мистер По. Да, если присмотреться, то сразу видно. У вас действительно внешность настоящего писателя! – Он встряхнул мою руку еще энергичнее. – Пожалуйста, проходите!

С этими словами хрупкий человечек чуть ли не бегом кинулся внутрь. Мы с Дюпеном поспешили за ним по тускло освещенному коридору.

– Пожалуйте сюда. Уверен, этот зал вам подойдет. Как знать заранее, сколько соберется зрителей!

– В самом деле, – заметил Дюпен с едва заметной улыбкой.

Лекционный зал оказался много больше, чем я ожидал, и легко вместил бы несколько сот человек. Конечно, я был благодарен мистеру Диккенсу за такой оптимизм, но надеялся не оказаться лицом к лицу с полупустым залом.

– Я позабочусь, чтобы зрители заняли передние ряды. Иначе придется кричать на весь зал, что, несомненно, значительно умалит впечатление от вашего творчества.

– Благодарю вас, Дюпен. Как хорошо, что вы со мной.

Мы осмотрели зал внимательнее. Лампы светили с белых стен. Перед креслами для публики стояла кафедра. Она оказалась удобной высоты и достаточно просторной, чтобы разложить бумаги. Однако в целом зал, казалось, гораздо лучше подходил для научных дискуссий, чем для литературных чтений.

Я вспомнил о театре и о том, как он воздействует на публику: костюмы, декорации, реквизит… и освещение.

– Быть может, поставить канделябры по обеим сторонам от кафедры, для эффектности? Это возможно?

Мистер Годвин на миг смутился, но тут же кивнул:

– Да, если пожелаете.

– Очень хорошо.

Я извлек из кармана часы. До начала чтений оставалось двадцать минут.

– Возможно, для эффектности также лучше подождать где-нибудь и выйти, когда соберется публика, – предложил Дюпен.

Он был прав. Если ждать у кафедры и выказывать нетерпение, эффектного представления не выйдет. Гораздо лучше выйти к уже собравшимся, рассевшимся и утихшим зрителям, неся в руке канделябр.

Я обратился к мистеру Годвину:

– Могу ли я подождать в другой комнате?

– Да-да! Конечно! Идемте в мой кабинет. Я приготовлю чаю. Или, может, вы предпочтете капельку «шотландской храбрости»?

Подмигнув, он ухватил меня за локоть и повел к боковой двери. Дюпен проводил нас взглядом, но не сдвинулся с места.

Кабинет мистера Годвина оказался ужасно захламленной комнаткой без окон.

– Прошу, присаживайтесь! – Он достал бутылку и наполнил из нее две пыльные стопки. – А я пойду поищу канделябры. Пожалуй, в библиотеке…

С этими словами он ушел.

Глотнув виски, я развернул рукопись. Прежде мне доводилось читать для Сисси и Мадди, а также в нескольких филадельфийских тавернах (о чем, честно говоря, почти ничего не помнил), но перед столь обширной аудиторией – никогда. Если, конечно, слушателей соберется достаточно, чтобы заполнить хоть половину зала.

– Эти подойдут?

В кабинет вошел Дюпен, держа в каждой руке по канделябру. Канделябры оказались сильно потускневшими, но достаточно величественными и заправленными свежими свечами.

– Благодарю вас. А где же мистер Годвин?

– Впускает в зал зрителей. На редкость пунктуальная публика… Не поставить ли для вас стакан воды на кафедру?

– Вы не упускаете ни единой мелочи!

– Рад услужить. Если вы выйдете через пять минут, зрители как раз успеют занять места.

Дюпен удалился. Налив себе еще стопку «шотландской храбрости», я осушил ее одним глотком.

Я вошел в зал через боковую дверь и направился к кафедре с канделябрами в обеих руках. Огоньки свечей зловеще мерцали в темноте. Зал был полон более, чем я смел надеяться. В публике ахнули; послышалось тихое перешептыванье. Дойдя до кафедры, я установил канделябры на небольшие столики, стоявшие по ее сторонам. Дюпен превосходно выбрал для них позиции: пламя свечей подсветило мое лицо снизу, отбрасывая призрачные тени. Я выдержал короткую паузу, молча глядя в зал, и отметил, что Дюпен занял место у дверей.

– Добрый вечер, леди и джентльмены. Меня зовут Эдгар Аллан По.

Публика ответила вежливыми аплодисментами.

– Я очень рад видеть вас сегодня в этом зале. Я прочту свою новую новеллу «Вильям Вильсон», после чего с радостью отвечу на ваши вопросы.

Я оглядел зал в поисках мистера Диккенса, встретился взглядами с Дюпеном – тот едва заметно кивнул. Собравшись с духом, я начал чтение, стараясь не частить и не понижать голос.

– Я назовусь Вильямом Вильсоном. Чистая страница, лежащая передо мною, не должна оскверниться моим настоящим именем[50].

Пламя свечей дрогнуло под дуновением едва уловимого сквозняка. Замечательный эффект: таинственные тени пробегали по моему лицу, а вокруг головы, возможно, образовалось легкое сияние.

– Люди вообще падают постепенно, но от меня добродетель отшатнулась вдруг, одним ударом, как скинутая одежда…

Продолжая чтение, я оглядывал публику. Здесь ли мистер Диккенс? Дойдя до последнего ряда, я так и не обнаружил лица, которое походило бы на портрет с фронтисписов его романов. И тут я увидел другое вполне знакомое мне лицо, отчего едва не запнулся. Квадратный подбородок, тонкие губы, рыжие волосы – да, это был он, человек в крикливом клетчатом костюме из тех, что популярны среди денди, не отличающихся разборчивостью в одежде. Может, он, враг мой, намерен оконфузить меня на публике?

Голос мой задрожал, и текст словно бы испарился из памяти. Постаравшись взять себя в руки, я перешел на зловещий шепот – для вящего драматического эффекта.

– Кажется, я уже сказал, или хотел сказать, что Вильсон не был мне даже дальний родственник. Но если бы мы были действительно братья, то, верно, были бы двойники…

И тут я вновь позабыл текст. Опустив взгляд к рукописи, я сделал вид, будто держу сценическую паузу. Но страница оказалась не той! В панике я перевернул одну, другую страницу и, наконец, нашел нужное место. Однако стоило мне сосредоточиться и употребить всю силу воли на то, чтоб не смотреть в сторону Мэкки, мой взгляд привлек слабый отблеск, и я заметил человека лет сорока пяти, темноволосого и темноглазого. Целиком сосредоточившись на моих словах, он излучал сильнейшее напряжение, точно ядовитая змея, готовая к броску.