Ветер с Юга. Книга 1. Часть вторая - Ример Людмила Страница 34

Гости не шелохнулись и не выказали ни малейшего страха перед столь тяжкими обвинениями. Дейлоп ухмыльнулся и нарушил повисшее после слов судьи молчание. Глядя прямо в лицо Рубелия, он повторил:

– От имени моего господина и Повелителя, мы требуем, чтобы Эльма Гинратус была немедленно освобождена и доставлена сюда!

Судья, покрывшийся багровыми пятнами, уже открыл рот, чтобы излить очередную порцию праведного гнева, но Мирцея, подняв руку, заставила его попридержать свой язык.

– Наши гости несколько утомлены дальней дорогой, и поэтому не всегда могут почтительно выразить возникшую у них мысль. Но Повелитель Нумерии великодушен и не собирается считать их нешуточное беспокойство за свою госпожу Эльму государственным преступлением. Это уж слишком, дражайший Гентоп! Слишком! Тем более что досточтимую госпожу никто и не задерживал.

Посланники в замешательстве переглянулись. Мирцея с непроницаемым лицом продолжала:

– Госпожу Гинратус действительно вывели из Зала и доставили во Дворец Правосудия, но… лишь для того, чтобы спасти её! Рассерженная толпа, не поверившая ни единому её слову, уже готовилась наброситься на госпожу Эльму, и тогда даже доблестным Золотым Мечам вряд ли бы удалось предотвратить безжалостную расправу.

Толстяк с серьгой в ухе громко хмыкнул и, уперев крепкие руки в бока, пробасил:

– Глотка Вельзевула! Так это меняет дело! Значит, мы сейчас же увидим свою госпожу!

Мирцея придала лицу скорбное выражение и сочувственно вздохнула:

– Всё не так просто, уважаемый Эйлин Крок. К моему огромнейшему сожалению, в тот же день госпожа Эльма внезапно впала в нервную горячку, вызванную её эмоциональным выступлением, отнявшим у бедняжки столько сил. Наш лучший лекарь Лабус Сусвинт, известный своим искусством далеко за пределами этого дворца и даже Остенвила, приложил все свои усилия, чтобы вылечить госпожу. Но видимо, силы её были слишком подорваны, да ещё в долгой дороге к ней привязалась какая-то жуткая хворь, мгновенно превратившая эту цветущую женщину в умирающий цветок. И через два дня мы уже горько оплакивали её безвременный уход…

Главный сигурн прикрыл лицо рукой, очень надеясь, что его трясущиеся в беззвучном смехе плечи со стороны похожи на рвущиеся из души рыдания. «Вот же сучка гахарская! Врёт так, что вот-вот сама слезу пустит!»

Эйлин Крок, по мере того как до него доходил смысл сказанного, багровел всё больше и больше. От его рёва, привыкшего соперничать с грохотом морских волн, затряслись витражные окна в Зале приёмов.

– Вы подло уморили нашу госпожу?! – Его руки судорожно шарили по поясу, ища оставленный при входе меч.

Не найдя его, он угрожающе двинулся к трону, готовый голыми руками разорвать виновных в этом злодеянии. Рубелий дёрнулся, выходя из прострации, но Мирцея даже не шелохнулась. Золотые Мечи, положив руки на рукояти своих мечей, сдвинулись и преградили толстяку путь к возвышению.

Суан Дейлоп шагнул вперёд и опустил руку на плечо своего товарища. Тот зарычал и сбросил её, но Суан был настойчив. Громко пыхтя и ругаясь самыми грязными словами, толстяк нехотя отступил.

Прошло несколько минут, прежде чем все немного успокоились, и Мирцея смогла продолжить, правда, уже без прежней сочувственной нотки:

– Мы сожалеем, что госпожа Эльма умерла, но даже наш лекарь не способен на чудеса. Она была похоронена сразу же, в этот же день, – мы не могли допустить, чтобы страшная неизвестная болезнь уничтожила всех жителей Остенвила!

– Не думаю, что от этой заразы, которую вы так испугались, пострадал здесь ещё хоть кто-то. – В голосе молодого мужчины, всё время державшегося за спинами товарищей, звучала нескрываемая горечь. – Но если моя мать действительно умерла, мы настойчиво требуем выдать нам её тело, чтобы с полагающимися почестями похоронить в семейной усыпальнице лангракса Солонии.

Мирцея с интересом разглядывала говорившего. Молодой человек был красив, с тонкими чертами лица. На плечи падали густые, чуть волнистые пряди каштановых волос. Тёмные глаза его смотрели грустно-насмешливо.

– Я надеюсь, в нашем требовании нет ничего противоречащего законам Нумерии?

Аврус Гентоп опять подскочил как ужаленный. Его пронзительный голос впился в потолок:

– Конечно же есть! Третий пункт Закона о смерти гласит, что «погребённый покойник, похороненный в земле или в специальном сооружении, не может быть извлечён оттуда ни при каких условиях, дабы не тревожить священный прах усопшего нашими земными делами, а его душу – суетой жизни».

Суан Дейлоп усмехнулся:

– Ничего, госпожа Эльма простит нам суету этой жизни! Но если мы оставим её лежать в чужой неприветливой земле, её душа будет преследовать нас вечно.

Гентоп, усевшийся на своё место с чувством исполненного долга, вздёрнул подбородок:

– Душа не покинет своего тела, так что вам в Солонии она не страшна.

Ярость плеснулась в глазах Эйриса Гинратуса, но он вполне спокойно произнёс:

– Уважаемый судья забыл, видимо, что гласит второй пункт этого Закона: «Каждый усопший должен быть оплакан своими родными и получить все причитающиеся ему почести». Моя мать, увы, была лишена этого, а значит, вы нарушили свой собственный закон.

Быстро моргая своими поросячьими глазками, Аврус уже приготовился вступить с наглецом в перепалку, когда Мирцея, резко взмахнув рукой, решительно прекратила не в меру затянувшуюся дискуссию, грозившую загнать присутствующих в беспросветные дебри юридических хитросплетений.

– Довольно! Мы понимаем вашу боль, господа, но тело останется там, где ему и положено быть, в земле! И передайте вашему ланграксу наши глубокие соболезнования!

Но Дейлоп не собирался отступать так просто:

– Мы хотели бы увидеть могилу, чтобы украсить её любимыми цветами госпожи Эльмы.

– Это совершенно невозможно! Болезнь слишком заразна, уже умерла прислужница, ухаживавшая за вашей госпожой. Поэтому наш Совет принял мудрое решение сохранить в тайне место захоронения!

Уже две руки с обеих сторон опустились на плечи Эйлина Крока, разразившегося новой порцией отборных ругательств, самыми нежными из которых были «вонючие ублюдки» и «проститутки кусок». Мирцея брезгливо поморщилась, но продолжила, слегка повысив голос, чтобы перекрыть этот бычий рёв:

– Единственное, что мы можем вам предоставить, – подписанное лично Главным лекарем заключение о причине смерти госпожи Гинратус, которое вы сможете отвезти своему ланграксу. Если оно вам потребуется, я готова… мы готовы вам его передать.

Эйрис коротко взглянул на товарищей:

– Хорошо. Мы хотим завтра же получить это заключение. Но… – его глаза впились в лицо Мирцеи, – сначала мы желаем лично побеседовать с вашим Главным лекарем. Причём немедленно!

Смятение, мелькнувшее на лице жены Повелителя, которое она постаралась тут же скрыть за напускным безразличием, сказало ему больше, чем все произнесённые до этого момента слова.

– Мы подумаем и дадим вам ответ позже! – Мирцее хотелось поскорее закончить этот тягостный разговор, и она повернулась в Рубелию.

Тот, изнемогая под тяжестью короны и жестоко потея в плаще из плотного шёлка, решительно заявил:

– Вы получите наш ответ. И заключение тоже. Прощайте.

Дверь за послами закрылась. В мрачной тишине, повисшей вдруг в Зале, было слышно только шумное дыхание Повелителя.

Лабус

Взгляд скользил по полкам, столам и стенам. В этой комнате он провёл последние два десятка лет своей жизни, но сегодня он должен уйти. Если ему хоть чуточку дорога его ещё не совсем надоевшая жизнь.

Час назад он был вызван в покои Мирцеи, причём туда его сопровождали два Золотых Меча, остававшиеся у дверей в течение всего их недолгого разговора. Мирцея, в лиловом халате, невыгодно оттенявшем бледность её усталого лица, не стала ходить вокруг и около. Добавив в свой голос приличную порцию металла, она заявила стоящему перед ней лекарю:

– Надеюсь, ты в курсе, что из Солонии прибыли люди, среди которых младший сын Эльмы Гинратус. Сегодня они потребовали выдать им её тело, чтобы захоронить в семейном склепе. – Лабус слушал, не прерывая. – И совершенно понятно, что этого мы сделать не можем.