Дочь Господня - Устименко Татьяна Ивановна Страница 38

– Карта! – шепнула я. – Клянусь покровом Марии Магдалины, это карта!

– Ага! – поддакнула Оливия. – И еще, – она распахнула шкаф и указала на неприметную надпись на боковом ребре дверцы, – читай…

– Винчен… – с трудом разобрала я несколько полустершихся букв на церковной латыни, выписанных по-готически остро и обрывисто. – Ты добила меня окончательно! Вот это да! А ну-ка, помоги…

И мы с Оливией, поднатужившись, дружно выломали створку старинного антикварного шкафа.

Итак, мучимый вполне обоснованными догадками, которые, как всем известо, являются гораздо более весомым поводом для беспокойства, чем просто не оформившиеся до конца сомнения, Конрад вернулся в спальню и уселся перед приветливо светящимся в полумраке экраном компьютера. Недовольным взором вскользь он окинул беспорядок в комнате, которого не могли скрыть даже полуопущенные жалюзи. Здоровый немецкий педантизм Конрада немедленно взбунтовался против удручающей неряшливости, но любопытство оказалось сильнее, поэтому после недолгой психологической борьбы с самим собой Майер пофигистски махнул рукой на бедлам и нажал на значок включения электронной почты. Набрал довольно неоригинальны пароль «вервольф. собака» и немного растерянно уставился на три десятка непрочитанных писем. Сказать откровенно, переписываться по «мылу» Конрад не любил и мог неделями вообще не подходить компьютеру, за исключением тех редких случаев, когда, умертвив какую-нибудь очередную злобную, но весьма симпатичную тварь, он ударялся в черную меланхолию и тогда зависал по нескольку часов на самом разнузданном порносайте. Последний подобный случай произошел пять дней назад, когда ему пришлось убить потрясающе красивую инфернальную демонессу, по совместительству подвизавшуюся ведущей манекенщицей в известнейшем римском Доме мод. После этого Конрад ушел в глухой запой, на некоторое время совершенно выпав из размеренного течения жизни. Но именно многострадальная спальня господина Майера, обставленная модным дизайнером, в полной мере испытала на себе перепады настроения своего непредсказуемого владельца. И вот теперь он мрачно взирал на шеренгу пустых бутылок из-под коньяка, выстроившихся под кроватью вперемежку с алюминиевыми пивными банками, на повисший на люстре носок и примотанную к ручке кресла прядь длинных черных волос, принадлежавших убиенной демонессе.

– Трофей, мать его! – буркнул рыцарь, чувствуя, как поднявшееся после завтрака настроение опять стремительно скатывается в аут. – Проклятая работа, так ее разэтак! Гребаная жизнь, чтоб ее! И жить неохота, и застрелиться – лень!

Первым делом Конрад послал запрос в банк, интересуясь, переведены ли на его счет деньги, обещанные за убийство демонессы. Вся сумма оказалась в наличии, суля вервольфу по меньшей мере год беззаботной жизни, но при этом – отнюдь не свободной от мрачных воспоминаний и позднего сожаления о загубленной красоте. Ведь красота, в конце концов, тоже имеет право быть злобной. Конечно, легко рассуждать о праведности некоторым вполне благочестивым лицам, занимавшимся богоугодным спасением заблудших душ и тел, которые (лица, конечно) и заказали девицу. Ясно, что сеять доброе, светлое и вечное значительно проще, чем пропалывать его каждый день. А физически и морально обременительная доля прополки всегда доставалась исключительно Конраду.

«Ты обязательно попадешь в Рай, сын мой! – вспомнил вервольф нудные интонации своего заказчика. – Бог по справедливости воздаст тебе за дела!» «Ага, как же! – иронически усмехнулся Конрад про себя, насмешливо салютуя распятию на стене своей «Баварией» и снова потягивая пиво. – Знаем мы, где находятся самые теплые райские местечки. Да, да, именно там – как раз возле Ада! А с моим то хваленым долголетием мне в Рай даже по туристической путевке не попасть! Да, я вообще-то и не тороплюсь…»

К идее существования Рая и Ада Майер издавна относился с изрядной долей скептицизма, предпочитая повторять, что «на тот свет мы завсегда успеем, мы еще и на этом толком не пожили». После многочисленных перипетий своей странной и запутанной судьбы он пришел к неоднозначному выводу, что если Рай и Ад все-таки существуют, то в первую очередь в душе любого из нас. Причем у каждого они принимают сугубо персонифицированную форму, зависящую от особенностей характера и менталитета индивидуума. Ну а пока, не рассчитывая вскорости на получение посмертных апартаментов в виде именного облачка или раскаленной сковороды, вервольф постарался максимально комфортно обустроить свой земной уголок.

Последние десять лет он проживал в старинном и очень живописном районе Рима, выкупив целиком весь верхний этаж добротно построенного семиэтажного здания и создав себе некий закрытый от постороннего доступа пентхаус, имеющий все необходимое, включая бассейн и вертолетную площадку. При этом он дополнительно владел и весьма хорошими конспиративными квартирами в еще нескольких крупных городах Италии, в том числе Венеции, Милане и Неаполе. Но все равно – большую часть времени между выполнением заказов Майер предпочитал проводить именно в шумном и многолюдном Риме, отсыпаясь днем, а ночами отрываясь в компании друзей на знаменитой дискотеке «Буш» на Виа Гальвани. Там всегда предлагали приличную выпивку и закуску, а также совершенно невероятных девиц на любой вкус и цвет – в большинстве своем абсолютно распущенных и неприличных. Впрочем, Конрада это устраивало.

Еще раз недовольно глянув на бардак в спальне и глубокомысленно рассудив, что в период затяжной борьбы с алкоголем ему еще и не такого дербалызнуть доводилось, Конрад вернулся к чтению почты. Первым ему на глаза попалось письмо от некоей Эрвелины, которая в ультимативно-требовательной форме вопрошала, когда же «похотливый лысый козел» соизволит вернуть ее розовые трусики, стоившие, между прочим, пятьдесят евро. Рыцарь бережно провел ладонью по своей бритой голове, искренне изумляясь, во-первых, странности женского мышления, ибо лично ему никогда не доводилось слышать о существовании лысых козлов (с обвинением в похотливости он согласился сразу и безоговорочно), а во-вторых – странной дороговизне женского белья. Обдуманно взвесив все «за» и «против» и осознав, что столь легкомысленно относящаяся к его прическе и своим трусикам девица не способна чем-либо впечатлить серьезного мужчину, он без зазрения совести навсегда удалил письмо Эрвелины как из памяти системного блока, так и из своей собственной.

Далее он наткнулся на жуткую мешанину из разномастных рекламных объявлений, навязчиво предлагающих приобрести буквально все на свете – начиная от светящихся в темноте презервативов и заканчивая эксклюзивными спортивными автомобилями.

– Спам придумали боги в отместку за наши молитвы! – вполголоса посмеивался Конрад, очищая ящик. – И вообще, чего это я так напрягся? Естественно, за несколько сотен лет способны заржаветь даже самые железные нервы, а безошибочная интуиция рано или поздно даст сбой. Наверное, зря меня зацепило это злополучное местечко – Салуццо… – и в этот самый момент Конрад увидел ТО самое письмо. Совершенно неосознанно он ощутил, как шерсть на его груди встает дыбом, а из горла рвется безудержное волчье рычание.

Наша жизнь представляет собой не что иное, как сумбурное переплетение сложных и подчас совершенно непредсказуемых событий, по большей части спонтанных и неожиданных. Чаще всего мы планируем одно, а на практике получаем совсем другое, и ладно еще, если не диаметрально противоположное. Срабатывает великий постулат: человек предполагает, а Бог располагает. Но так обычно происходит лишь на первый, непритязательный и дилетантский взгляд. На самом же деле все в жизни намного сложнее. Судьба, эта недремлющая пряха, без устали ткет обширное полотно бытия, увязывая в единое целое, казалось бы, абсолютно несовместимые нити отдельных человеческих жизней. Продуманное свыше переплетение этих нитей и образует объемный рисунок нашего мира. В этой бесконечной картине вполне удачно, хоть и контрастно, сочетаются нити закадычных друзей и непримиримых врагов. Под влиянием ловко снующего ткацкого челнока завязываются узоры любви и ненависти, дружбы и соперничества, складываясь в канву жизни и смерти. Пряха пристально следит за равновесием вплетаемых нитей, сознательно не допуская утончения или утолщения полотна в сторону Добра или Зла. Ткань бытия должна непременно оставаться однородной, прочной, уравновешенной, целостной и нерушимой. И горе тем дерзким нитям, которые из одного только своего самонадеянного желания вдруг начинают запутываться, рваться или завязываться в узлы, желая лично выплести новый узор. Ибо тогда пряха-судьба может разгневаться, взять тяжелые железные ножницы и беспощадно вырезать часть уже сотворенной ею ткани, и плохо придется тем зазевавшимся нитям, которые попадут под ее карающую руку. Ибо то, что нам самим кажется всего лишь запутанным и неудачным фрагментом, может в итоге оказаться наиважнейшей частью хитроумно задуманного и виртуозно воплощенного Божьего промысла.