Поднимите мне веки - Елманов Валерий Иванович Страница 38

Я продолжал поощрительно кивать и рассеянно слушал его рассуждения, но тут Петр Федорович совершил такой резкий кульбит, что я чуть было не подскочил на стуле, оторопев от неожиданности.

– Ты бы, княже, замолвил словцо пред Годуновым, когда он о женитьбе задумываться учнет.

– Ты это о чем? – поначалу даже не понял я.

– Так о братаничне, о ком же еще, – простодушно пояснил боярин.

Я изумленно воззрился на него, а Петр Федорович продолжал невозмутимо расписывать прелести своей племянницы:

– Фетинья Ивановна девка хошь куда. И ликом взяла, а уж статью и вовсе. Ныне и то изрядна. Можа, дородством и уступит Ксении Борисовне, так ведь лета у нее покамест не те, а пройдет годок-другой, глядишь, и пошире ее в стане раздастся. Эвон сарафанец уже и ныне что спереду, что сзаду оттопыривается изрядно, а то ли еще будет.

Ну чисто как про породистую свиноматку. Осталось только выяснить, как у нее с приплодом – сразу по десять поросят или всего семь-восемь зараз.

А следом за подробным описанием где, что и в какую сторону торчит, последовал и недвусмысленный намек в мою сторону.

Дескать, если Годунов почему-либо откажется от нее, то уж для князя Мак-Альпина она в самый раз, ибо весьма лакомый кусок, жирнее которого ему – то есть мне – все равно не отхватить, поскольку хоть я и потомок шкоцких королей, но должен понимать, что на Руси пока что никто, а держусь наверху только из-за близости к Федору Борисовичу. Если же он рухнет, то и мне тоже несдобровать.

Зато за счет Фетиньюшки могу удержаться на плаву, что бы ни случилось с Годуновым.

– А у нас хошь Рюриковичей и не было, одначе род уважаемый, ажно от Федора Бяконта ниточка тянется. Пращур, Ляксандра Федорович, коего Плещеем[39] прозвали за стать могутную, родным братом святому митрополиту Алексию доводился. Да и сестры его, Иулиания с Евпраксией – тож святые, – расписывал он все прелести и выгоды моей женитьбы. – Потому за тебя не токмо я при случае встану, но и прочие подымутся – и Иван Васильевич, и Алексей Романович, и Григорий Андреевич...

Так и захотелось сказать: «Огласите, пожалуйста, весь список». Это мне припомнилась фраза из кинокомедии Гайдая. А впрочем, тут и просить не надо – вон как чешет, хоть и без бумажки, а как по писаному...

– ...И в других градах подмога сыщется – в Воронеже Иван Дмитриевич Колодка сидит, в Верхотурье, кое ныне тоже Годунову отдано, Иван Евстафьич Неудача воеводствует, в Пелыме Гаврила Григорьич...

Он сыпал и сыпал именами, а мне оставалось лишь удивляться, как наши предки, то есть теперь-то уже мои современники, но все равно, как ни крути, предки, держались друг за дружку.

Я вот знаю только, что мой дед родом с Урала, да и то лишь потому, что об этом часто повторял дядя Костя: «Мы с Урала!», хотя он-то как раз к нему никакого отношения не имеет – где Урал, а где Кемерово, в котором он родился и жил почти все время.

Так вот кто-то ведь у деда остался на Урале. Он-то еще помнит об этих двоюродных и троюродных, хотя связей не поддерживает, а уйдет из жизни, и вообще все забудется, как не было.

Здесь же совсем иная картина, аж завидно.

Ладно, это все лирика, к тому же Петр Федорович наконец-то закончил оглашать весь длиннющий список и вопросительно уставился на меня.

Пришлось пообещать при случае замолвить словцо Годунову – куда ж тут денешься, тем более что боярин, перед тем как услышать от меня ответ, еще и недвусмысленно намекнул, что дьяк Казенного приказа Меньшой-Булгаков уже шел с докладом к государю, но был вовремя перехвачен Басмановым.

Одним словом, ныне Петру Федоровичу доподлинно известно, сколько именно взято из царской казны.

– Уговор токмо о серебреце был, а ты ж и на блюда с каменьями длань наложил. Опять же статуй златой к рукам прибрал. Ну да господь милостив – авось не проведает государь о том, ежели я... помолюсь с усердием, – заметил боярин. – Да и негоже мне всякой хуле на своих родичей, пущай и будущих, верить.

И как тут не пойти на сделку, благо, что я оговорил весьма приемлемые условия. Мол, пока вести речь о сватовстве рановато – надо выждать.

Правда, первую причину боярин отмел с ходу.

Стоило мне упомянуть, что царевичу поначалу надо бы войти в мужскую стать, дабы знать, как управляться с невестой ночью, как Басманов сразу же возразил, что некая монахиня, как ему думается, живо обучит престолоблюстителя, если только уже не обучила, ибо дурное дело нехитрое.

Что ж, нет худа без добра – зато теперь я знаю точно, что среди годуновской дворни у него имеется как минимум один осведомитель.

Вторая причина ему тоже пришлась не по душе.

Дескать, учитывая, что времени с тех пор, как Петр Федорович перешел на сторону прямого врага Годунова, прошло всего ничего и раны от этого перехода – слова «предательство» я старался избегать – совсем свежи, затевать мне такой разговор сейчас все равно что загубить планируемую женитьбу на корню.

Опять же не следует забывать и о царице-матери, обида которой навряд ли уляжется так скоро.

Но тут ему возразить было нечего, и моим резонам он внял, а потому решили перенести разговор на следующее лето.

Если доживем...

Но пока велась речь о крупногабаритных достоинствах незабвенной Фетиньюшки, у меня созрела мысль, как попытаться не допустить оглашения указа.

Заметив Басманову, что негоже ставить потенциального будущего родича в унизительное положение, я предложил иной вариант.

Дескать, Федор послезавтра, то есть на сутки раньше, по доброй воле сам отвезет сестру и мать в Вознесенский монастырь. Боярин же как бы невзначай заглянет после обеда в Запасной дворец – нынешнюю обитель Годуновых, и получится так, что Петр Федорович сам убедится в отъезде обеих женщин.

После этого Басманов заедет к Дмитрию и доложит о том, что видел, а заодно и предложит отменить указ, который, получается, вообще не нужен.

Петр Федорович, не ведая моего коварства, охотно согласился, и я тут же поспешил к Годуновым извещать, что планы меняются как по времени, так и по исполнению...

Честно говоря, по пути к Запасному дворцу мне было немного не по себе – смущало искреннее, дружеское рукопожатие Басманова, а ведь я, по сути, подставлял боярина, которому впоследствии изрядно достанется, когда все вскроется.

Но, во-первых, мне некуда было деваться, а во-вторых, он сам виноват.

Не надо было шантажировать благородного шкоцкого рыцаря уличением в краже и вдобавок пугать своей толстой Фетиньюшкой, которую я успел возненавидеть заочно, хотя вполне возможно, что и несправедливо.

И потом, как знать – успеет Дмитрий вскрыть наш обман или нет. Если оставленные мною в Москве бродячие спецназовцы через пять-шесть дней организуют побег Любавы из монастыря, Петр Федорович тогда окажется вообще ни при чем.

Что же до Ксении Борисовны, то у нее тоже имеется оправдание – якобы она передумала выходить замуж за Квентина и, согласно разрешению Дмитрия, поехала в Кострому выбирать жениха по своему вкусу.

К тому же у нее заболело сердечко от недоброго предчувствия или сон плохой видела, вот она и решила самолично – а то вдруг не поверит – предупредить братца о грозящей ему страшной опасности.

Ого, а это мысль!

Заодно и Любаву выручу.

Девка, помнится, хорохорилась, что ей все равно ничего не будет, полагаясь на свои неотразимые прелести, перед которыми не устоит и сам государь. Так-то оно так, но ведь Дмитрия в этом деле не сравнить с желторотым Федором, поэтому может и не клюнуть.

Нет уж, куда проще и надежнее подстраховаться именно таким образом.

И пусть Дмитрий, когда узнает о поспешном отъезде царевны, только попробует заикнуться про потерьку или утерьку чести. Я хоть и мирный человек, но тут огрызнусь так, что мало ему не покажется, тем более что подходящих тем для сарказма у меня просто завались.

Глава 12

Игра в десять рук

Поначалу, разумеется, пришлось наводить порядок в благородном семействе и гасить разгоревшийся пожар страстей, о котором уже поведал ранее.