Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий Страница 39

Об ускоренном военно-полевом судопроизводстве в тылу за гражданские уголовные преступления. Особо отметили грабителей, которых в тылу приравняли к мародерам, и они с сегодняшнего дня подлежали расстрелу на месте преступления без суда и следствия простым военным или полицейским патрулем. Полиция также получала расширенные права. Обычные уголовники вместо тюремной отсидки теперь получали каторгу с кандалами и должны были с кайлом в руках заслужить себе прощение на рудниках, где стал ощущаться недостаток рабочей силы.

О введении военной цензуры во всех печатных изданиях империи.

О приостановлении на время войны действия всех политических партий и их политической борьбы в империи. Осталось только две партии — патриоты и враги, писал император в указе. Все выборы на местах замораживаются до победы. Избранные до войны на местах сеймы работают до победы. Новые выборы состоятся только после окончания войны, ибо большинство граждан мобилизовано в армию, а армия в империи традиционно вне политики. С начала войны один день службы в действующей армии приравнивается к трем дням службы в мирное время. Соответственно количество имперских граждан существенно повысится в процентном отношении после победы. Когда их демобилизуют, тогда и будут назначены новые выборы. Фактически по всей стране введено прямое правление императора, точнее, его правительства.

О единоначалии армии и флота. Все королевские и герцогские армии теперь напрямую подчинялись военному ведомству и генеральному штабу империи как неотъемлемые части имперской армии. Короли и герцоги отныне не командующие своими армиями, а их шефы.

О шпионаже и пособничестве врагу. Основные тезисы этого указа уже прозвучали в речи канцлера. Для промышленников было два наказания за длинный список преступлений. Первое — предупреждение и гигантский денежный штраф. Второе — для гражданина потеря гражданства, а для подданного — расстрел с конфискацией всего имущества. Третье предупреждение — для бывшего гражданина расстрел с конфискацией.

О создании подчиненного лично императору департамента имперской контрразведки для противодействия шпионажу, диверсиям, панике и пособничеству врагу. Самый короткий указ. Больше в нем ничего не было.

О введении должности офицера контрразведки в отделах квартирмейстеров в корпусных и армейских штабах. С очень широкими полномочиями.

Круто взялись. Видимо, действительно империя встала на край пропасти. И, видимо, что-то страшное произошло на Западном фронте, так как у нас никаких условий для таких резких движений не наблюдалось.

В этих указах дуалистичность имперской монархии проявилась в том, что весь либерализм и парламентская демократия и до войны были спущены на места, а центральная власть, объявив военное положение, получала фактически ничем не ограниченные диктаторские полномочия. Имперский совет, старое феодальное образование, являющееся собранием глав субъектов империи, и раньше-то имел только совещательный голос при императоре, а теперь и вовсе стал только декорацией.

В местной «Королевской хронике» были еще напечатаны указы ныне сидящего на троне Бисера Восемнадцатого о принятии на себя в этот трудный для отечества час должности командира Ольмюцкой гвардейской артиллерийской дивизии особого могущества и своем вступлении в имперскую службу в действующем чине генерал-лейтенанта, в каковом он пребывал со дня коронации.

И еще указ — о назначении младшего Бисера, то есть кронпринца, начальником Ольмюцкого интендантского управления военного ведомства империи по согласованию с главнокомандующим, то бишь императором.

Напоследок шел королевский указ о передаче штаба Ольмюцкой армии в непосредственное подчинение имперскому генеральному штабу, а не опосредованное, как было до того. Теперь все кадровые перестановки у нас зависели от имперской столицы.

Тут увлекательное чтение пришлось мне прервать, так как принесли заказанные Вахрумкой справки, и я галопом помчался в оперу, зажав под мышкой планшетку с запечатанным сургучом пакетом.

Перемены не заставили себя ждать. Не прошло и двух недель после большого совещания в оперном театре, как у нас в штабе произошли значительные перестановки. Можно сказать, стратегические.

Штуру присвоили чин инженер-генерала и перевели в имперский генеральный штаб на повышение. Теперь он начальник штаба всех инженерных войск империи.

Капитан-лейтенант Плотто окончательно прописался в дирижабельном эллинге, но теперь как командир Королевского воздухоплавательного отряда, и тоже покинул штабной дворец. Пользуясь создавшейся кадровой неразберихой, мудрый моряк утащил с собой моего снабженца-ефрейтора.

Новая метла тщательно вымела места для своих ставленников. Единственно, кто остался на местах, — это мои мажоры, вернувшиеся из учебных лагерей.

Даже «родственника» короля Вахрумку назначили командиром имперской военно-железнодорожной бригады на постройке важной в стратегическом плане железной дороги в горных бебенях от южного моря в Отогузию. Видимо, кто-то очень влиятельный не просто убрал майора из штаба, но и двинул его на очередную ступень войсковой стажировки перед занятием более высокого штабного поста. Его величество ценз в офицерской карьере по-прежнему всем рулит.

Майор, уезжая, приватно пообещал меня к себе перетащить, как только сам устроится на новом месте. Но как только Вахрумка уехал, то новый начальник королевских инженерных войск генерал-майор Штепке на следующий день сослал меня на полигон, помощником начальника по военно-технической части. Формально повышение, обер-офицерская должность, а фактически ссылка.

Когда провожали Вахрумку на вокзал, от перрона медленно отходил санитарный поезд.

В раскрытых дверях одного из вагонов стояла в небрежно накинутой на плечи длинной дорогой шубе знакомая мне чернявая незнакомка и курила черную пахитоску через длинный янтарный мундштук.

Дама с Вахрумкой любезно раскланялись, но они даже перекинуться словом не смогли из-за паровозных гудков.

Я все смотрел в хвост поезда и как наяву вспоминал пляшущий перед моим носом заряженный револьвер под аккомпанемент сладострастного женского рычания. И ее расфокусированный взгляд новорожденной. И сладкое лоно ее…

Вахрумка потянул меня за плечо.

— А?.. — вздрогнул я, отрывая свой взгляд от далеко уже ушедшего от вокзала хвоста санитарного поезда.

— Понравилась? — усмехнулся майор, кивая на ушедший поезд.

— Понравилась, — не стал я лукавить. — Кто она?

— Она… — Вахрумка покрутил в пространстве распяленными пальцами. — Красивая женщина… Светская дама… Львица… И по совместительству супруга известного тебе барона Тортфорта.

19

Опять мне обшлага менять, теперь на красные. Не шить же, в самом деле, новый мундир каждые четыре месяца. На кепку скрещенные пушки цеплять. Я теперь артиллерист.

И опять фотографироваться на парадный портрет, тем более что с новым званием я этого еще не сделал. Семья Оле, наверное, уже не столько гордиться будет мной, сколько надо мной же смеяться. Там в горах любят стабильность во всем. А я с места на место службы как кузнечик прыгаю.

Далековато полигон от города — двадцать километров по проселочной дороге. На автомобиле добираться — плюнуть и растереть, а вот на неторопливом стирхе? На телеге с грузом — так практически световой день ушел. Ровно столько понадобилось мне, чтобы добраться до полигона с оказией. В состоянии свежезамороженного бройлера.

Старый усталый капитан — начальник полигона, в жарко натопленном бревенчатом доме напоил меня горячим чаем, по косой пробежал глазами мои бумаги и языком поцокал:

— Савва Кобчик… Рецкий горец… Из крестьян… Деревенский кузнец… Три языка… Арифметика… Алгебра… Геометрия… Землеустроение… Черчение… Рацпредложения… Две королевские награды… Два повышения в звании… Мне офицеров качеством похуже присылали. Ладно, — подписал он отрывной лист моего направления. — Поймешь службу, Савва, сработаемся. Ничего, что я к тебе по имени?