Кондотьер Богданов - Дроздов Анатолий Страница 4

– Любопытный попался! – согласился Богданов и принес котелок. Она жадно попила, затем плеснула в ладошку и протерла лицо. Выглядела Лисикова неважно. Богданов вытащил из бортпайка плитку шоколада.

– Съешь! Когда еще тетерев поспеет!

Пока она ела, Богданов натащил хворосту, чиркнув спичкой, поджег его от сухой ветки. Нарезав ореховых прутьев, соорудил над костром очаг. Вода в котелке вскипела скоро. Лисикова ошпарила тушку тетерева.

– Так легче щипать! – пояснила.

Богданов не стал спорить, достал из гаргрота брезентовое ведро и принес воды. Пока Лисикова занималась птицей, он осмотрел По-2. К его удивлению, повреждений у самолета оказалось мало. Несколько пробоин в фюзеляже и плоскостях от осколков и пуль – все! Пуля «эрликона» пробила днище его кабины как раз между ног, но пилота не задела. Хорошо, он не склонился в этот момент к приборному щитку… Под капотом двигателя и на цилиндрах повреждений не было. «Почему заглох мотор? – подумал Богданов, забираясь на крыло. Он внимательно исследовал свою кабину, затем – штурмана. Кран бензопровода в кабине штурмана был перекрыт. Стараясь не спугнуть радость, Богданов открыл его, достал из гаргрота шприц (тому, кто летает к партизанам, без него никак), отсосал бензин из бака и залил в карбюратор. Затем, стоя на крыле, раскрутил магнето, и, пока маховичок вращался, спрыгнул на землю и провернул винт. Мотор чихнул и заревел, выстреливая выхлопные газы из патрубков. Богданов заскочил в кабину, посидел, наслаждаясь мощным звуком двигателя, затем выключил и спрыгнул на траву.

– Лисикова! – спросил, стараясь придать лицу суровость. – Ты зачем бензокран перекрыла?

Она смотрела на него испуганно. Богданов едва не засмеялся. Такое случается и у опытных пилотов – стоит неловко повернуться в кабине. А ее ранили… Богданов улыбнулся и махнул рукой. Она ответила несмелой улыбкой.

«Полетим!» – с ликованием подумал Богданов, но внезапно нахмурился. Для взлета самолет надо вытащить из леса. Машина, конечно, легкая, но не настолько, чтобы справиться в одиночку. Будь Лисикова в порядке, они все равно не смогли бы. Еще бы пару мужиков…

Богданов закрутил потуже ветрянки на бомбах. С этого следовало начинать. Для облегчения самолета бомбы лучше снять, но Богданов решил, что с этим успеется. Подсел к костру и стал смотреть, как Лисикова жарит мясо. Штурман растопила в крышке котелка срезанный с тушки жир, затем бросила туда мелко порубленные куски грудки и сейчас мешала их ложкой – той самой, которой ковырялись в ее ране. Соли не было, но птица оказалась вкусной: мясо так и таяло во рту. Они цепляли прожаренные кусочки твердыми галетами и пихали в рот, поочередно запивая кипятком из котелка. Завтрак получился сытным. Хлебнув в последний раз из котелка, Богданов встал и поправил ремень.

– Надо поискать людей! Самолет вытащить.

Лисикова ответила пристальным взглядом.

«Боится, что брошу!» – догадался Богданов.

– Я ненадолго! – сказал успокаивающе. – Сторожи самолет!

– Помогите мне! – попросила она.

Он отнес ее к опушке, в очередной раз подивившись предусмотрительности штурмана. Даже после завтрака Лисикова весила мало; он легко снес бы двоих таких. Следом Богданов притащил парашют и «ДТ». Не поленился, вырезал ей палку – ковылять в одиночку. Пробираться через лес не имело смысла – неизвестно, где он кончается, и Богданов спустился к реке. Вода лениво катилась вдоль заросших осокой берегов. Лезть в холодную воду не слишком хотелось, и Богданов прошелся берегом. Сначала он заметил мель, а затем, приглядевшись, понял, что та тянется до противоположного берега. Брод. На всякий случай Богданов стащил сапоги, комбинезон и шаровары, и, оставшись в трусах и гимнастерке, перебрел на другой берег. Вода здесь не достигала колена. Одевшись, Богданов оглянулся. Лисикова сидела на парашюте, «ДТ» примостился рядом. Богданов махнул ей рукой и стал подниматься на высокий берег. «Только б не напороться на немцев! – подумал он, вынимая из кобуры и засовывая за пояс «ТТ». – Мужиков уговорю. Отдам им бортпайки, спирт, в крайнем случае, – нож. Если что, пригрожу пистолетом. Никуда не денутся, придут…»

Повеселев от этой мысли, Богданов пошел к недалеким деревьям, окаймлявшим луг.

2

Мать Ани была неграмотной. Вернувшись с работы и застав дочку за учебниками, она садилась в сторонке и с почтением наблюдала, как маленькая школьница выводит в тетради непонятные крючки. Аня пыталась научить мать грамоте, но не получилось. Мать путала буквы, ее заскорузлые пальцы неумело держали ручку, к тому же отвлекали дела: работа на фабрике, стирка, уборка, готовка… А вот считала мать хорошо – приходилось. Жили бедно: отец бросил семью, когда Аня была маленькой. На фабрике резинотехнических изделий, где работала мать, платили мало.

В коммунальной квартире, кроме Ани и матери, обитало двадцать семь семей. В квартире имелась одна ванная и один туалет, а также огромная кухня, где у каждой семьи был свой столик. Жили весело: бегали по широкому коридору дети, в кухне стоял чад от примусов и пригоревшей еды, сплетничали соседки и выпивали мужики. На кухне сообщали последние новости, жаловались на жизнь и просили взаймы. Коммуналка жила дружно. Мать Ани работала в две смены, и пока Аня не подросла, ее опекали соседки: варили еду, кормили, отгоняли приставучих мальчишек. Маленькую Анечку привечала тетя Соня, жена инженера. У них с мужем была большая и богато обставленная комната, а вот детей не имелось. Тетя Соня занималась с Аней немецким языком, давала читать книжки и угощала ирисками. Ириски липли к зубам и тянулись во рту, но все равно были такими вкусными! Тетя Соня любила ириски, а купив кулек, звала Аню. Они пили чай с конфетами, болтая о всякой всячине. Муж тети Сони приходил с работы поздно, к тому времени Аня спала и с ним не разговаривала. Она немного побаивалась этого сурового и малоразговорчивого мужчину. Инженера звали Гершель Мордухович. Он никогда не ел на общей кухне, а только в своей комнате, не пил водки, не курил и не приставал к соседкам. В коммуналке его уважали, но не любили. Зато с тетей Соней дружили: она была приветливой и доброй, у нее всегда можно было занять денег или одолжить тарелки, рюмки или стул.

Аня училась в пятом классе, когда инженера арестовали. За ним пришли ночью, Аня спала и ничего не слышала. Соседки шептались, что Гершель Мордухович – шпион, ездил на стажировку в Германию, и там его завербовали. Инженера не жалели, но жене сочувствовали. Тетя Соня ходила с заплаканными глазами, носила передачи, а спустя две недели приехали и за ней… В бывшей комнате инженера поселился лейтенант НКВД. Домой он приходил только ночевать, да и то не всегда, жильцы видели его редко и в его присутствии разговоров не вели.

В школе Ане рассказывали о врагах народа. В учебниках она закрашивали чернилами портреты маршалов и руководителей государства, на поверку оказавшихся шпионами и предателями. Враги были везде. Они портили машины и оборудование, готовили взрывы плотин, убили Кирова и пролетарского писателя Горького, покушались на жизнь товарища Сталина. Напуганная такими разговорами, Аня как-то подумала, что и мама может оказаться шпионом. Однако, поразмыслив, решила, что нет. Про шпионов говорили, что они хитрые, умные, знают иностранные языки. Мать никаких языков не знала – она даже читать не умела.

Несмотря на происки врагов, жилось весело. В школе и дома шумно отмечали революционные праздники, много пели и танцевали. Страна ударно строила социализм: возводила плотины и заводы, прокладывала железные дороги, осваивала Северный ледовитый океан и трансатлантические воздушные трассы. Имена летчиков-героев были у всех на устах. Не только мужчин, но и женщин: Валентины Гризодубовой, Марины Расковой, Полины Осипенко… Ане хотелось походить на них. Она старательно училась и участвовала в общественной жизни. Ее приняли в пионеры, затем – в комсомол. У молодой счастливой страны имелись не только внутренние враги, но и внешние. Внешних было много, и страна крепила обороноспособность. Комсомол призвал молодежь учиться летать, и Аня охотно откликнулась. В аэроклуб ее, однако, не приняли.