Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр Страница 41

– Вымойтесь этим. Поможет восстановить силы и здоровье после ваших ночных мытарств.

– Дюпен, я в полном порядке. Мне просто нужно поспать.

– В этом погребе было полно крыс и, вдобавок, труп. И почва наверняка столь же заразна, как и воздух. А мое средство убережет вас от нежелательных последствий. Я также вызвал знакомого доктора – французского, а не из тех шарлатанов, которые здесь претендуют на то, что обучены медицине. Он вас осмотрит.

– Незачем. Я просто устал.

– Пожалуйте.

Дюпен подал мне полотенце, твердой рукой подтолкнул к ванне и удалился в гостиную.

Только теперь, раздевшись, я обратил внимание на ужасное состояние моего костюма. Интересно, что подумал портье, когда я появился в фойе? Он был неизменно вежлив, несмотря на мой вид. Но выглядел я хуже самого грязного попрошайки. Брюки оказались перепачканы грязью и чем-то зеленым, наподобие ила. Не менее грязен был и сюртук, а уж рубашка!.. Казалось, вонь, исходившую от нее, невозможно вывести ничем и никогда. Свалив одежду на пол, в одну зловонную кучу, я решил, что ее лучше сжечь, чем отдавать в стирку.

Наклонившись над ванной, приготовленной Дюпеном, я принюхался. Пар, курящийся над водой, пах остро – уксусом и чесноком, освежающе – розмарином, лавандой и мятой, с прибавлением пикантных ноток – мускатного ореха, корицы и гвоздики. Что ж, не так уж плохо. Я вымылся с головы до ног, надел чистую ночную рубашку и забрался в постель. Восхитительно прохладные чистые простыни пахли лавандой.

Но стоило мне лишь сомкнуть веки, как меня разбудили голоса. После обмена любезностями по-французски Дюпен кратко описал кому-то адское подземелье, в котором я был заперт, и ввел в мою спальню джентльмена, с виду больше всего напоминавшего огромного аиста. Одет он был мрачновато – в черный сюртук и брюки в тонкую белую продольную полоску, зрительно сильно удлинявшую ноги. В руке он нес большой портфель крокодиловой кожи.

– Позвольте представить вам доктора Фруассара, многоуважаемого друга семьи Дюпенов и личного врача французского посла Гизо. А это, дорогой доктор, мистер Эдгар Аллан По, известный писатель, литературный редактор и мой друг.

– Очень рад познакомиться с вами, мистер По! – медленно и звучно проговорил доктор, приближаясь к кровати. – Жаль, что столь приятное знакомство омрачено предшествовавшими ему огорчительными обстоятельствами. Шевалье Дюпен вкратце поведал мне о выпавших на вашу долю испытаниях. Уголовный элемент в этом городе весьма жесток, а нередко и хитроумен. На свете есть множество способов выдать убийство за несчастный случай. Посему нам следует удостовериться, что вашему здоровью не нанесен ущерб.

– Я сделал ему ванну с vinaigre des quatre voleurs[52], – сказал Дюпен. – Одежда его была испачкана землей из погреба, полного крыс. Воздух погреба также был заражен трупными испарениями. Опасаюсь, что не обошлось и без укусов.

– Нет, меня не кусали. Я отогнал крыс.

– Он мог быть и оцарапан. Чуму разносят не только клыки, но и когти этих мерзких тварей.

Дюпен говорил так, будто меня не было в комнате. От этого ощущение, будто я заперт внутри водяного купола, усилилось.

– Прошу вас, мистер По. Я должен вас осмотреть. Прошу извинить мою бесцеремонность, но любой укус или царапину следует прижечь, иначе вы рискуете умереть очень неприятной смертью.

Устало высвободив ноги из-под одеяла, я сел на постели.

– А я пошлю за кофе, – сообщил Дюпен.

– Только чай, – возразил доктор. – В данных обстоятельствах чай гораздо полезнее.

Кивнув, Дюпен вышел. Доктор Фруассар немедленно раздвинул шторы и переставил мой прикроватный столик к окну. Затем он извлек из портфеля склянку цвета янтаря и ком ваты и развернул футляр в виде кожаной ленты с кармашками, в которых блестели на солнце острые металлические инструменты.

– Будьте любезны.

С этими словами доктор указал на мою ночную рубашку. Я снял ее. Доктор указал на прямоугольник солнечного света, падавшего на пол из окна.

– Сюда, пожалуйста.

Вынув из портфеля странный инструмент, похожий на лупу в широкой металлической оправе, доктор приспособил его на голову так, что увеличительное стекло оказалось прямо перед его левым глазом. Я с объективностью врача-коллеги наблюдал, как он, осматривая мою кожу в поисках укусов или царапин, попутно легонько обстукивает мою спину и плечи каким-то инструментом в виде маленького молоточка.

– Очень хорошо. На коже я ничего не вижу. Осталось осмотреть скальп.

Доктор слегка наклонил мою голову. При его выдающемся росте весь мой череп оказался перед ним как на ладони. Вынув из футляра металлический гребень, он осмотрел каждый дюйм моей до сих пор влажной головы.

– Прекрасно, – наконец объявил он. – Можете одеваться и возвращаться в постель, если угодно.

Раздался формальный стук в дверь, и в спальню вошел Дюпен, неся поднос с чайными приборами и свежевыпеченными сконами[53]. Желудок грозно зарычал, едва лишь разум попытался отказаться от угощения.

– Что ж, повреждений кожи или скальпа я, к счастью, не наблюдаю. Теперь следует надеяться, что зараза не проникла в тело через носовую и ротовую полости. Вот вам профилактическое средство, которое следует принимать ежедневно.

Порывшись в своем необъятном портфеле, доктор извлек деревянную шкатулку и откинул крышку. Внутри оказался набор склянок, снабженных аккуратными ярлыками с надписями на латыни. Доктор осторожно смешал содержимое нескольких из них в небольшом пузырьке. Дюпен внимательно наблюдал за ним.

– Полынь? – спросил он, подняв брови.

– Artemisia absinthium – или же «полынь горькая» – есть замечательное глистогонное. Прекрасно отпугивает блох и вшей, помогает от спазмов, защищает от моровых поветрий и лихорадок. Весьма полезно для человека после контакта с крысами. Также обладает успокаивающим действием, что в нашем случае отнюдь не помешает.

Дюпен кивнул. Доктор Фруассар закупорил пузырек, яростно встряхнул его, снова открыл и скрупулезно отмерил десять капель в стакан с водой.

– Вот так. По десять капель на стакан воды утром и вечером, – сказал он, прежде чем подать пузырек мне. – Если пить залпом, вкуса почти не чувствуется.

Я выпил лекарство, наслаждаясь его горечью. Неприятный вкус, оставшийся во рту, словно бы упрочил мою связь с окружающим миром.

– Чаю? – спросил Дюпен доктора.

– Да. Но без молока!

– Конечно. Чай с молоком – одно из самых ужасных изобретений англичан. А вам, По?

Дюпен придержал чайник над третьей чашкой. Я согласно кивнул. Он поставил наполненную для меня чашку на прикроватный столик, а сам вместе с доктором Фруассаром расположился в креслах. Они завели негромкую беседу о различных симптомах заразных хворей. Я принялся за горячий чай, полагая, что он вернет мне силы, но вокруг начали сгущаться сумерки, и я даже подумал, не добавили ли в мою чашку снотворного. Тут мои компаньоны перешли на французский. Почуяв, что их беседа приобрела заговорщический тон, я собрал все силы и прислушался.

– Я прошу вас проанализировать кое-какой предмет с места происшествия. Подозреваю, предмет сей – не то, чем он кажется.

Дюпен передал что-то доктору Фруассару. Послышалось шуршание. Но я не смог поднять отяжелевшие веки, чтобы разглядеть, что это за предмет.

– Лучше бы осмотреть целиком, – в конце концов сказал Фруассар. – Уверен, на месте я сразу смогу точно сказать, что это. Перевозить никуда не нужно, если не потребуется в качестве улики.

– К несчастью, эта улика способна уличить разве что в злобной травле, но никак не в преступлении, караемом тюремным заключением. Цель расследования – душевное здоровье моего друга По.

Слышать, что Дюпен обсуждает мое душевное здоровье с доктором, было неприятно.

Звякнули чашки, поставленные на блюдца. Доктор Фруассар завозился, собирая инструменты. Затем Дюпен сказал:

– Вальдемар в Лондоне. По крайней мере, был четыре дня назад. Вы ничего не слышали о нем?

– Нет. К несчастью мне было не до того. Ситуация сложная, посол может быть отозван в любой момент.

– Возможно, вы могли бы для меня кое-что выяснить. Я убежден, что он все еще в Лондоне и что-то замышляет. Знай я, что именно – у меня появился бы шанс.

Они вышли из спальни, и больше я не слышал ничего, кроме скрипа закрывающейся двери. Я хотел было последовать за ними на Бейхем-стрит, но ноги едва держали. Сил хватило лишь на то, чтобы проковылять в гостиную. И здесь я увидел письмо, лежавшее на мраморном столике.

Джермин-стрит, 93,Лондон

Воскресенье, 14 июня 1790 г.

Дорогой Генри!

Монстр схвачен! Пишу эти строки с величайшим облегчением, смешанным с тревогой: ведь обвиняемый – не кто иной, как этот злосчастный валлиец Ринвик Уильямс, тот самый, видевший настоящего Монстра в действии.