Огненный бассейн (Сборник фантастических романов) - Кристофер Джон Страница 41

Еще я обнаружил место, где в город поступает вода. Это сектор стены 23. Река выходит из-под земли и проходит через машину, которая делает воду пригодной для хозяев. Там я был и пойду еще. Огромное помещение, и мне трудно в нем разобраться. Есть еще место счастливого освобождения.

— Счастливого освобождения?

Раз или два я слышал это выражение от других рабов, но не знал его значения, а Фриц сказал:

— Это недалеко отсюда, улица 4. Туда уходят рабы, когда у них уже нет сил служить своим хозяевам. Я пошел за одним из них и видел, что происходит. Раб становится под металлическим куполом. Вспыхивает свет, и он падает мертвый. Пол, на котором он лежит, движется. Открывается дверь, там печь, и тело сгорает без следа.

Он продолжал рассказывать, что узнал о рабах в городе. Они поступают не только после игр; в других странах существуют и другие способы отбора, но выбирают всегда молодых и сильных. Жизнь в городе, даже у такого хозяина, как мой, медленно, но верно убивает человека. Некоторые умирают почти сразу же после прибытия; другие — через год, два. Фриц встретил раба, который провел в городе пять лет, но он был исключением. Когда раб чувствует, что приближается смерть, он добровольно уходит в место счастливого освобождения и умирает с радостной уверенностью, что отдал хозяину все свои способности и энергию.

Я внимательно выслушал все это. Вот теперь мне действительно стало стыдно. Я считал свою жизнь тяжелой, и это служило мне извинением того, что я ничего не сделал. В сущности, я тянул время, ожидая встречи с Фрицем и надеясь тогда решить, что делать. Он же, страдавший гораздо больше, тем не менее выполнял нашу задачу, от решения которой зависело будущее всего человечества.

Я спросил его:

— Как ты сумел все это узнать, если у тебя есть только два часа, которые твой хозяин проводит в бассейне? Этого времени просто не хватит.

— Часть дня мой хозяин проводит с другом. Его гость не одобряет рабов, и поэтому хозяин уходит без меня. Я свободен и отправляюсь на разведку.

— А если он неожиданно вернется или же вызовет тебя?

В каждом доме были средства для вызова рабов. Фриц сказал:

— Я придумал предлог. Он, конечно, меня побьет, но к этому я привык.

Бывали случаи, когда я оставался один. Тогда я целый день отдыхал. Однажды я вышел, но путаница улиц, рамп и пирамид угнетала меня, и я вернулся. Я почувствовал, что краснею при этом воспоминании.

Мы говорили в стороне от остальных, но все больше и больше рабов прибывало с арены, и в помещении стало тесно.

— Хватит, — сказал Фриц. — 19-я пирамида, 15. В общем помещении около двух–девяти. До свидания, Уилл.

— До свидания, Фриц.

Следя, как он исчезает в толпе рабов, я принял решение — действовать активнее и меньше жалеть себя.

Обязанности, которые я выполнял по отношению к своему хозяину, сами по себе не были обременительны. Я прибирался в доме, готовил и сервировал еду, следил за ванной, стелил постель и тому подобное. Что касается пищи, то приготовление ее было очень легким: нужно было смешать несколько веществ разной плотности, цвета и, вероятно, вкуса, которые поступали в прозрачных мешках. Некоторые нужно было смешивать с водой, а другие поступали уже в готовом виде. Другое дело — сервировка. Порции пищи размещались на треугольном подносе и съедались в определенной последовательности. Очень важно было, как положить и разместить пищу. Я быстро усвоил все это и получил похвалу. Все это несколько труднее, чем кажется, потому что существовали десятки вариантов, и их было необходимо запомнить все.

Хозяин несколько раз в день принимал ванну, кроме того, он ежедневно уходил в сад-бассейн и много времени проводил в бассейне комнаты с окном: все хозяева погружались в воду, как только получали возможность. Его ванна находилась в соседнем со спальней помещении. В нее вели ступени, а сама ванна представляла собой яму, в которую хозяин полностью погружался. Вода в ванне была особенно горячей: кипящая, она поднималась со дна. Я должен был добавлять в нее порошок и масла для цвета и запаха, а также приносить необычные устройства, похожие на щетку. С их-то помощью хозяин растирал свое тело.

Постель находилась вверху и была такой же формы, как ванна, но к ней поднимались не по ступеням, а по спиральной рампе. Она была очень крутой, и я тяжело дышал, поднимаясь по ней. Внутри находилось нечто вроде влажного мха, и я ежедневно должен был убирать старый мох и заменять его свежим из шкафа. Это была самая трудная моя обязанность.

Кроме этих и им подобных обязанностей, я выполнял и другие функции — функцию общения. Если не считать совместных посещений охоты шаров и других развлечений, хозяева вели необыкновенно одинокую жизнь. Они навещали друг друга, но не часто, а большую часть времени проводили дома в одиночестве. Я заметил, что даже в садах-бассейнах они много не разговаривают друг с другом. Но я подозреваю, что моему хозяину одиночество давалось труднее, чем остальным. Раб-человек был для него не просто исполнителем работ по дому, не просто знаком принадлежности к определенному рангу, он был и существом, которое могло слушать. В моей родной деревне у старой миссис Эш было шесть кисок, и большую часть дня она разговаривала то с одной, то с другой из них. Я был кошкой своего хозяина.

Но кошкой, которая умела говорить. Хозяин не только говорил со мной о вещах, имевших отношение к нему (я редко понимал смысл его слов и так и не разобрался, какую же работу он выполнял), но он и расспрашивал меня. Ему любопытно было узнать о моей жизни до победы на играх и прибытия в город. Вначале я решил, что он что-то подозревает, но быстро убедился, что интерес его невинен. И я рассказал ему, что я сын мелкого фермера в Тироле. Я рассказывал, как пас коров на высокогорных лугах с раннего утра и до вечера, когда наступало время доения. Я изобрел братьев и сестер, двоюродных братьев, дядюшек и тетушек, изобрел целый образ жизни, который, по-видимому, очень его заинтересовал. Когда у меня не было обязанностей, я лежал в постели и выдумывал, что еще рассказать ему. Так проходило время.

Вернее, так оно проходило, пока я не понял, как мало сделал сравнительно с Фрицем. Но когда я при нашей следующей встрече в общем помещении сказал об этом Фрицу, он со мной не согласился. Он сказал:

— Тебе повезло с хозяином. Я и понятия не имел, что хозяева разговаривают с рабами, кроме отдачи приказов. Мой, во всяком случае, этого не делает. Сегодня утром он снова побил меня, но молча. Может, ты больше узнаешь от него, чем бродя по городу.

— Если я начну задавать вопросы, он заподозрит меня. Люди в шапках не касаются чудес хозяев.

— Не нужно вопросов. Ты можешь направлять его. Ты говоришь, он не только расспрашивает, но и рассказывает о своей жизни?

— Иногда. Но его слова не имеют смысла. Он использует слова своего языка, когда говорит о своей работе, потому что в человеческом языке нет слов для соответствующих понятий. Несколько дней назад он заявил, что чувствует себя несчастным, потому что во время зутлебута цуцуцу вошел в спивис и поэтому было невозможно издул цуцуцу. Во всяком случае, звучало похоже. Я даже не пытаюсь понять, что он говорит.

— Если будешь продолжать слушать, то со временем сможешь понять.

— Не вижу, каким образом.

— Ты должен быть настойчив, Уилл. Побуждай его к разговорам. Он использует газовые пузыри?

Это маленькие резиновые шарики, которые приставлялись к коже хозяина возле носового отверстия. Когда хозяин нажимал на такой шарик щупальцем, из него поднимался красновато-коричневый туман и медленно окружал голову хозяина.

Я проговорил:

— Один или два раза, когда сидел в бассейне комнаты с окном.

— Похоже, они действуют на хозяев, как крепкие напитки на людей. Мой бьет меня сильнее после того, как нанюхался газовых пузырей. Может, твой будет разговорчивее. Принеси ему, когда он будет в бассейне.

— Сомневаюсь, подействует ли.

— Попробуй.