Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий Страница 41

Именно эту сцену я и застал, явившись утром в штаб.

Мне показали кабинет субалтерн-офицеров — довольно просторную комнату, в которой сиротливо стояли всего два стола с простыми мраморными чернильными приборами, и представили сидевшему за своим столом Щоличу. Тот после дежурного «рад знакомству» показал мне мой стол и шкаф и отправился снимать пробу с завтрака на кухню.

После завтрака — чай, сахар, хлеб, масло, крутое куриное яйцо и пшенная каша — на плацу построили весь свободный от нарядов личный состав полигона и представили меня как второго помощника начальника. После этого капитан Многан отпустил подчиненных Щолича и сам ушел в штаб, бросив напоследок:

— Командуйте, фельдфебель.

Осмотрел я свои восемь десятков подчиненных, явно недовольных стоянием на морозе. В основном дядьки в возрасте из мобилизованных второго разряда. Оно понятно, кого помоложе на фронт отправляют. А вот ефрейторы все как на подбор не старше двадцати пяти. Как я потом выяснил, их оставили тут как обученных специалистов, когда солдат-срочников с полигона отправили в маршевую роту.

Прошелся вдоль строя, осмотрел своих новых подчиненных и сказал:

— Отложим все знакомства-представления на послеобеденное время. В казарме. В тепле. Сегодня всем заниматься по утвержденному ранее плану. Разойдись!

Заслужив довольные улыбки «отцов», сам направил стопы в штаб. Всевозможные инструкции читать, заодно посмотреть внимательно, какие бумаги остались тут от моего предшественника. А также выяснить главное: чем я сам обязан отчитываться и с какой периодичностью.

Первым делом, стрельнув у писаря две толстые тетради, похожие на амбарные книги, завел себе журнал движения личного состава и журнал — как его назвать? — боевых действий, в общем. С Российской армии знаю, что главное — это учет и контроль на бумаге. Если нет залетов любимого личного состава, проверки бумагами и ограничиваются. Главное не лениться.

В журнале учета личного состава ввел непредусмотренную графу — гражданская специальность. Это чтобы в случае необходимости не устраивать каждый раз опрос в спешке.

А там и писарь попросил меня зайти к себе через штабного вестового. Я, грешным делом, подумал, что «штабной придурок» оборзел не по чину, но моментом сократился во взбухании, когда разговор пошел о деньгах.

Выдали мне подъемные, полевые на месяц вперед, расписался также за кормовые рационы для лошади и порционы за себя.

— С начала следующего месяца, господин старший фельдфебель, вы должны определиться, как вы будете питаться, — писарь сильно походил на киношного солдата Швейка, разве что баек не рассказывал по каждому поводу, — из общего котла, брать паек на дом сырыми продуктами или деньгами вообще. Предупреждаю сразу, что деньгами невыгодно. Продуктовый паек у нас больше, чем в городе, а вот денежная компенсация, наоборот, меньше — сельская местность… Хотя до ближайшей деревни от нас совсем не близко. Да и деревень тут не так много. Все больше хутора. А пока до конца месяца я вас прикрепил к общему котлу, чтобы отчетность не портить. Давняя традиция. И еще… если поедете в город, то сообщите заранее, чтобы я вас на время отпуска или командировки снял с довольствия и выдал вам деньгами. В том числе и на рацион для вашей лошади.

Похоже, для первой встречи мы друг другу понравились, и никто из нас пальцев гнуть не стал. К чему? Нам вместе еще служить и служить.

Затем первым делом проведал на конюшне свою кобылу, угостив ее подсоленной горбушкой. С ней также надо дружить.

Старший конюх, похлопывая высокую кобылку по черной шее, все ее мне нахваливал:

— Ласку вместе со мной с графского ипподрома мобилизовали. По возрасту, — улыбнулся он в короткую бородку. — Мне сорок, ей — тринадцать с хвостиком. Из племенного разведения она уже выбывает, рекордов больше ей не ставить, на то молодняк по брони остался, а так она еще очень даже резвая, господин старший фельдфебель, особенно в санках. Это же отогузский рысак! У нее родословная длиннее, чем у нашего графа. Главное, ее больше получаса на максимальных аллюрах не гнать. Давать роздых. Тогда она целый день в оглоблях бегать может.

— А верхом?

— Выучена. Но в оглоблях она лучше. Призы брала.

Масть у лошадки была нечастая — караковая. То есть вся лошадь вороная, но с подпалами, как у добермана в пахах и на морде. Разве что не так ярко выражена граница этих подпалов. Кобыла во время разговора все иронично косила на меня фиолетовым глазом, типа видали мы карликов и покрупнее.

Ухожены все лошади в конюшне были образцово, о чем не преминул похвалить старшего конюха.

— А как оно могло быть иначе, если я с одиннадцати лет на ипподромной конюшне, — с достоинством ответил он.

Осмотрев подковы, только покачал головой:

— Они все тут фабричные?

— Других нет, господин фельдфебель, — пожал плечами конюх. — Вот на ипподроме рецкого горца в кузнецах держали, тот знатные подковы ковал. Легкие и прочные.

— А кузня есть?

— Кузня есть. За конюшней на отшибе.

— Показывай.

Кузня была хоть и невелика, но все необходимое в ней имелось. Только выморожена очень. Видно, что давно ею не пользовались. Подумал, что первым делом я откую своей красавице нормальную зимнюю обувь железную. И трензеля перекую на более щадящие лошадиные губы.

Зашел в каретный сарай, где мою двуколку три кренделя уже переставляли на полозья. Спросил про полость…

— Нет такой, да и не было, — ответили.

Непорядок. Так и вымерзнуть в дороге недолго. Надо будет Эллпе потрясти на предмет старых тулупов. Не ходить же, в самом деле, из-за такой ерунды на медвежью охоту.

После обеда прохаживался фазаньим шагом в казарме перед строем своей полуроты.

Порядок, чувствуется, ефрейторы за утро навели. Уставной. По сравнению с дортуарами другой полуроты, что, напротив, зримая разница.

А то как же? Начальник, он ведь демон, никогда не знаешь, какая вожжа ему под хвост попадет. Тем более начальник новый, неизведанный. Так что по уставу не промахнуться. Да и придраться мне не к чему: все чисто, кровати стоят по ниточке, шинели и полушубки на вешалках выровнены. Дощатая «взлетка», крашенная марганцовкой, натерта с мастикой. В сушилке печка топится. Умывальник чистый. В каптерке относительный порядок. Дневальный на тумбочке стоит вместе с телефоном. Ого! Тут прогресс, однако.

Была еще одна моя хитрость, почему я перевел эту встречу с открытого воздуха, кроме того как посмотреть, на что похожа казарма после ударного аврала. Хотелось ненавязчиво показать личному составу свои награды, которых под полушубком не видать. Ведь на нижнем луче Креста военных заслуг выбита дата начала текущей войны. Как это обаятельно для тех, кто понимает…

В общем, по разным мелким признакам понял я, что дядьки в моей полуроте на фронт совсем не стремятся и за место свое на полигоне держаться будут. И это главное. Остальное все приложится в рабочем порядке. Сработаемся.

Я тоже на фронт не рвусь. Это чужая для меня война.

Без раскачки втянулся я в службу и на первых порах внедрил одно-единственное новшество. Отобрал в своей полуроте пару жестянщиков и лудильщика, и смастерили мы из медного листа большой четырехведерный цилиндрический тульский самовар. Все же на морозе работа, и кипяточком погреться солдатам самое оно. Топили самовар как положено — древесным углем и шишками, благо их в окрестных лесах видимо-невидимо.

Дядьки заботу о себе оценили и трудились на совесть.

Затем и для себя сделал полуведерный самоварчик — дома вечерком чайком побаловаться. Эллпе от радости чуть не танцевал, когда в технологию автономного кипячения воды въехал. Он в самовар просто влюбился и все его мелом надраивал, чтоб, значит, блестел, как золотой.

А потом пошли делегация за делегацией, и трое моих помощников только этим все время в кузне и промышляли.

В штаб самовар надо?

В караулку надо?

В казармы надо?

Это святое.