Странный приятель - Чекрыгин Егор Страница 42

Но больше всего Ренки удивил собственный взгляд. Какая там романтика и мечтательность? Бегающий настороженный взгляд исподлобья, как у бездомной собаки, давно разочаровавшейся в людях и все время ожидающей пинка или удара хлыстом. Взгляд человека, которому стало привычно наблюдать чужую смерть и убивать самому. Который давно уже не ждет от жизни ничего хорошего, но готов в любую минут встретить опасность.

Возможно, в книжках это описание и создало бы романтичный образ сурового героя, но в жизни Ренки был вынужден констатировать, что он не столько повзрослел, сколько постарел, и вообще стал похож на… бывшего каторжника или королевского солдата, прошедшего школу палочных ударов и суровой муштры, после которых даже огонь сражений кажется приятным избавлением от тягот повседневной жизни.

Даже богатая шпага на бедре (к чертям уставы) и погон с сияющей начищенной булавой и лычками сержанта не добавляли образу привлекательности, но лишь заставляли задуматься, через что прошел этот человек, чтобы заслужить все это…

— Хорош! — сказал за спиной незаметно вошедший в комнату Готор. — Красавчег!

— Да уж… — невесело пробормотал в ответ Ренки, силясь отыскать в пристально смотрящем на него из зеркала чужаке знакомые черты. — Да уж…

— Не печалься так, — расхохотался Готор, глядя на удрученную физиономию товарища. — Первым делом справим тебе достойный героя мундир, вот, оцени мой! Потом хорошенько откормим. Опять же, шпага… Ты обещал меня подучить кой-чему, а то я с этим инструментом по-прежнему чувствую себя недостаточно ловко, а заодно и сам в форму придешь. Но первым делом — в кабак! Утопим грустные мысли в вине. Пора нам уже отметить всей компанией удачно пережитый год войны. В конце концов, из нашей восьмерки с каторжного судна после двух сражений и кучи приключений погибли лишь двое. Попечалимся за них и порадуемся за себя. Собственно говоря, все уже готово. И кстати, я пригласил Доода и Йоовика. Думаю, ты не возражаешь? Тогда хватит пялиться в зеркало и пошли!

— А я ему, значит, тыдых! А он меня пикой хрясь! А тут, значит, Киншаа сбоку как шарахнет с мушкета…

— А мне вон… пуля прямо в грудь, и я прям слышу, как что-то хрустнуло… Хочу заорать, а не могу — дыхалово выбило, будто лошак с разбегу лягнул. Ну думаю, конец тебе, значит, старина Гаарз, отпрыгался. Тока б, думаю, побыстрее бы копыта отбросить, чтобы без долгих мук обошлось…

— А я на эту суку ствол навел. Давно этого гада выцеливал, уж больно мундирчик у него яркий был да рожа сволочная. Тока издаля-то все пули мимо летели. А тут уж, считай, в упор, с десяти шагов, уж точно не промахнусь. И ты тока подумай! По рукам как дало, в морду — огня сноп. Мой же мушкет, да меня и!.. Вот же невезуха!

Когда сидящие за столом опустошили уже второй изрядного объема кувшин молодого вина и взялись за следующий, простые солдаты принялись по которому разу рассказывать друг другу старые истории о былых подвигах и неудачах, а те, кто был званием постарше, как-то незаметно уединились и завели куда более осмысленный разговор.

— Тут, значит, эта… — начал Доод. — Лейтенант мне сказал, будто ты, Готор, хвастался, что можешь колесцовые пистолеты и ружья чинить?

— Был такой разговор, — не стал отказываться Готор, с аппетитом налегая на какую-то копченую рыбку с ладонь размером, считающуюся местным деликатесом. — Только сам понимаешь — не все, что сломано, можно починить.

— Дело такое, — заговорщицки продолжил Доод. — В оружейке этого трофейного добра немало скопилось, да мы еще подсуетились и у соседних полков кой-чего выменяли считай за гроши…

— Понятно, — расплывшись в улыбке, заметил Готор. — А кому сбывать будешь? Я слышал, тут не все так просто.

— Не боись. Дорожки давно протоптаны. Так что, возьмешься для общества потрудиться?

— Возьмусь, — кивнул Готор. — Мне и самому с механизмами повозиться в радость, но нужен доступ к инструментам и полковой кузне. Если где в замках пружины сломаны, я бессилен. Придется новые ковать. Как именно хорошего качества добиться, я думаю, знаю. А полковой кузнец из наших будет?

— Нет… — не без грусти ответил Доод. — Но договоримся, либо можно в городе кого найти. Городишко-то портовый, значит, тут по этой части работы много делают.

— Отлично! — разливая в знак заключенного договора вино по чашам, сказал Готор. — Тогда я завтра к тебе с утречка и забегу, если Йоовик, возьмется моих по караулам развести…

— Без проблем… А теперь с тобой, Ренки, — переключился Доод на самого младшего в этой компании. — Потрудиться для общества не побрезгуешь? Вот и славно! Лейтенант велел мне с тобой словом перекинуться. Мол, о переводе тебя в волонтеры все уже считай обговорено. Тока сам понимаешь — волонтеры жалованья не получают, а совсем даже наоборот — кошт свой, обмундирование да оружие за свои покупают. Оно тебе надо? Нет, ежели у тебя там какое поместье осталось или еще чего, так это запроста — завтра же шпаги на погон получишь. Но коли в твоем кармане лишь ветер свищет да вошь на аркане с голодухи помирает, волонтерства тебе не потянуть. Пока. Но мы тебя в штаб на писарскую должность запросто определим, поскольку ты и так все еще при полковнике порученцем числишься. Майор наш Олааник считай уж которую неделю не просыхает, винищем едва ли не насквозь пропитался. Полковник далеко, с ним один из капитанов, второго убили, а лейтенанты вмешиваться не станут, потому как дураков нету не в свое дело лезть. Так что если хорошенько подсуетиться, кому надо сунуть, а кому и кулаком в рожу, станешь ты у нас навроде казначея, и все денежки за продовольствие там, вооружение и обмундирование, жалованье опять же через твои руки потекут. Да не дергайся ты — никто те денежки красть не собирается и тухлятину с рваниной покупать не станет, нам потом самим все это есть и носить. Однако сам понимать должен: снабжать армию — дело прибыльное. На такое многие купцы рот разевают. Ну а кто слюнями изойдет, а кто в зубах копеечку утащит — это сейчас, выходит, в кои-то веки нам, получается, решать маза выпала. Такой момент упускать нельзя! С тебя работа — правильных людей, на которых тебе общество покажет, привечать. А чужих гнать поганой метлой. Ну и бумаги правильные составлять надо будет. А чтобы майор их подписал, об этом уже другие позаботятся. И с купцами нужными ты тоже никаких тайных дел иметь не будешь, то опять же других людей забота. Короче, одни деньги с купцов берут, а другие с ними дела ведут и вроде как нигде иначе не пересекаются, потому как те денежки мы тоже в оборот пустим, а уж с тех доходов кой-чего в свой да и в твой карман отсыплем. Так что с тебя и взятки гладки, ежели кто придраться захочет.

Нельзя сказать, чтобы Ренки особо нравилось участвовать в этих аферах. Но с другой стороны — куда деваться? Сейчас между ним и офицерским чином стояли только деньги — дополнительный и необходимый барьер, отделяющий людей низкого звания от благородного сословия.

Купить офицерский патент, даже на чин первого лейтенанта, стоило не так уж и мало. А продолжать службу в чине волонтера означало лишиться каких бы то ни было средств к существованию. И более того, тоже требовало немалых расходов при полной загруженности на службе, так что было по силам лишь тем, кто имел неплохой доход на стороне.

Даже со своей доли в аферах общества пока ни того, ни другого варианта Ренки было не потянуть. А оставаться в солдатском звании… Конечно, Ренки больше не считал простых солдат низшими существами, но у него был долг! Долг перед отцом и всеми своими предками за три тысячелетия существования рода Дарээка.

Ренки понимал, как сильно он их подвел, позволив судьбе сыграть с ним такую злую шутку. И теперь он был просто обязан вытащить себя из столь унизительного положения, смыв клеймо каторжника с одного из последних представителей некогда сильного и достойного рода. А для этого были нужны деньги.

Поэтому уже на следующее утро, получив напутствие от лейтенанта Бида, Ренки пошел в штаб полка и представился майору Олаанику, который, с утра пребывая не в лучшей форме, вообще вряд ли что-то понял из происходящего вокруг, мечтая лишь скорее поправить здоровье очередным кувшинчиком местного забористого винца.