Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли Страница 44

Она развернулась и опрометью бросилась вверх по наклонной стенке кратера. Внезапно в разноголосицу глухих и лязгающих звуков, окружавших ее со всех сторон, вмешался еще один, новый: дзынь! – как резкий звон лопнувшей струны. Краем глаза девчонка заметила, как в воздухе мелькнула черная нитка оборвавшегося троса, а затем цеппелин завис у нее прямо над головой, накренившись под каким-то диким углом: теперь его удерживали только два якоря. Из кабины пилота свисала веревочная лестница, еще наполовину свернутая. Сквозь открытый люк виднелись побелевшие от ужаса лица.

Девчонка что было сил ринулась вверх по склону, цепляясь за пригорки, поросшие мягкой травой.

К тому времени, как она добралась до края, на дирижабле успели перерезать только третий трос. Выхватив нож из кармана передника, она взмахнула им, выкрикнула что-то бессвязное и помчалась к месту крепления последнего якоря. Времени поднять голову и посмотреть на людей наверху, отчаянно пытавшихся добраться до того же троса, не оставалось. Девчонка ухватилась за туго натянутый канат и яростно принялась пилить его ножом. Когда волокна разошлись под лезвием, ноги ее оторвались от земли, а руку дернуло вверх так резко, что девчонка по инерции полоснула себя ножом по бедру, но каната так и не выпустила. Уронив нож, она ухватилась за трос и второй рукой и понеслась на буксире вверх, кружась вокруг своей оси и рассекая воздух, как корабль – водную гладь. Плотное, мягкое облако газа уже наполнило кратер и переливалось за край, катясь вслед за дирижаблем гигантской волной и пытаясь увлечь его обратно вниз, к горному склону.

Сверху доносились крики и топот. Мимо пролетали какие-то вещи – большая кожаная сумка, телескоп, несколько книг, кресло. Очевидно, команда пыталась сбросить весь лишний груз.

Веревочная лестница уже развернулась полностью и волочилась по склону – так низко летел дирижабль. Она проплыла мимо гейзера, затем словно зацепилась за что-то, но тут же потащилась дальше, медленно раскачиваясь под новым грузом. Девчонка увидела, что на лестнице появились две фигурки, и, похоже, они боролись друг с другом за шанс на спасение. Потом дирижабль набрал высоту, и одна фигурка сорвалась, пролетела сквозь облако пара, клубившееся над гейзером, и исчезла.

Когда девчонка отправилась за подмогой, старик взял Марию за руки и положил ее ладони между своими Маккагону на грудь. Оба наклонились над раненым, полностью сосредоточившись на нем и друг на друге. Со стороны могло показаться, что они совершенно спокойны. От корешка, который девчонка дала Маккагону, боль притупилась, и теперь он не столько ощущал ее, сколько сознавал – да, нога все еще болит. К тому же он понимал, что терпеть осталось недолго: надежды на спасение у них нет. Жаль только, что девушка ушла. Он хотел еще на нее посмотреть. На нее и на то, что случится дальше. Он надеялся, что все еще останется в сознании, когда жахнет всерьез. Это будет прекрасно. И быть может, девушка тоже увидит перед смертью кое-что по-настоящему красивое.

Старики между тем негромко беседовали, и Маккагон стал прислушиваться.

Мария рассказала свою историю. Она объяснила, как так вышло, что она стояла в тот день на дороге, когда девчонка проезжала мимо, и как она решила поехать с девчонкой в Гефсиманию – просто чтобы посмотреть, что получится из ее затеи.

– Но дело не в том, – добавила Мария, – что я передумала и захотела жить. Я просто хотела отвлечься от боли. И я пообещала себе: долго это не продлится. Я не стану, сказала я, жить в доме, за который не могу платить.

Старик коснулся ладонью ее щеки, очень нежно.

– Мне нужно было еще немного времени, – продолжала она, – чтобы подняться на вершину и с высоты оглянуться на всю свою жизнь. Чтобы увидеть ее целиком, а не только одну только яму, в которой она закончилась.

Тут Маккагон забылся, но через несколько секунд очнулся вновь: земля под ним сильно вздрогнула, словно пытаясь перевернуть его, как блин на сковородке. Мария между тем уже расспрашивала старика:

– А этот мальчик, он ведь родной вам?

– Да, это мой внук, хотя он на другой фамилии. Ну, вы понимаете. Он хочет взять от жизни, все что можно. А я не в обиде, – заверил старик, хотя по голосу было слышно, что он до сих пор силится примириться с судьбой.

Над головами у них с яростным свистом пронесся целый залп камней.

– Помилуй их Господи, – пробормотала Мария – обо всех разом.

– Расскажите о девочке, – попросил старик.

– Она сбежала из дому. Украла отцовских лошадей и продала их в Гефсимании, и это все, что я знаю. Не знаю даже, как ее зовут.

– Ну, нет, – возразил старик. – Это не все, что вы знаете.

Мария задумалась на мгновение.

– И то правда. Мы с вами знаем еще кое-что. Вот это: не могли вы один час бодрствовать со Мною?

Мальчишке удалось выбраться на дорогу, идущую вдоль побережья, и одолжить там перепуганную до полусмерти лошадь. Вскочив в седло, он помчался за подмогой во весь опор. Но прямо на въезде в город его перехватил шериф с парой своих помощников. Шериф назвал мальчишку паникером (и это было еще самое мягкое из выражений, которые он для него припас) и велел помощникам отвести его в тюрьму.

Через тридцать минут гора взорвалась. Гигантское белое облако вспухло до небес, а затем его нежная плоть прогорела и обнажила черные, как сажа, кости. Полыхая молниями, облако продолжало расти и сбрасывать бомбы булыжников.

Стоявшие в гавани пароходы легли бортами на воду, сорвались с якорей и, переворачиваясь один за другим, пошли ко дну. Облако медленно снижалось и наползало на город. А затем в считаные секунды весь мир от берега до горизонта затопило белизной.

С борта дирижабля было видно, как гора провалилась внутрь себя, а море вздыбилось горой.

Горячий ветер отнес дирижабль далеко от Гефсимании, но когда облако рассеялось, воздушный корабль задело краем пеплопада. Люди в безмолвном ужасе смотрели, как раскаленный пепел оседает на оболочке дирижабля. Но верхняя часть ее была хорошо прорезинена: дирижабль делали в Европе и приспособили для полетов в снег. Так что пепел не прожег ни единой дыры, и под его совокупным весом цеппелин наконец благополучно сел на воду в семидесяти милях от Гефсимании.

Несколько недель спустя, все еще лежа на больничной койке Вестпорта, что в Саутленде, Маккагон сообщил репортерам, что обязан жизнью одному старому моряку из команды «Джона Бартоломью». Старик был сильный и быстро соображал. Заметив веревочную лестницу, волочившуюся по земле за дирижаблем, он отреагировал мгновенно. «Одной рукой он схватил лестницу, – рассказал инженер, – а другой – меня и велел мне держаться крепко. Нас то подбрасывало в воздух, то опять тащило по земле. Тогда он снял свой ремень, прикрутил меня к лестнице, а сам спрыгнул».

Когда разнеслась весть, что выжила еще какая-то девушка, – она, мол, ухватилась за швартовый трос дирижабля, а потом ее втащили на борт, – многие загорелись надеждой. Даже Алиса надеялась, что это окажется ее храбрая подруга Сильвия. Но счастье улыбнулось только одному человеку: выяснилось, что выжившую зовут Эми и что это – его дочь.

Как поведал людям счастливый отец, он знал, что его дочь живет в Гефсимании. Она убежала из дому год назад. Украла его лошадей и продала их. След лошадей отыскался, но найти дочь так и не удалось. И, конечно, о мертвых дурно не говорят, но все же от гефсиманского шерифа проку тогда оказалось немного.

Почему она сбежала? Ее мать умирала от ужасной болезни. Рак лицевых костей. Никто не ожидал, что девочка будет сидеть у постели умирающей, но все же…

Что-что? Какая еще кара Господня? При всем моем уважении, сэр, но неужто вы и вправду полагаете, что Господь способен разрушить целый город, чтобы наказать одну-единственную слабую девчонку?