Андрей Калганов - Родина слонов Страница 45

Умар еще сильней затрясся:

— У меня много сторонников... Но боевых слонов у них нет. Я могу послать своих людей, и они купят этих удивительных животных у персов или в стране Синд. Но мои приверженцы разорены нынешним халифом, где возьмут они деньги?

Бек засмеялся:

— Я не дам тебе ни дирхема. Но если выполнишь мое повеление, щедро награжу тебя и твоих людей. Запомни, если ты не исполнишь мою волю, то умрешь. Умрешь той смертью, о которой говорил Силкер-тархан. Я все сказал!

Когда Умар исчез за порогом, Силкер-тархан произнес:

— Мудрость твоя велика, великий бек. Нам неважно, лжет этот человек или нет, объявляя себя наследником омейадского халифа. Важна его решимость и его удача. Если все при нем, дадим ему малое войско, дадим воинам облачение, как у слуг Аллаха, — пусть будоражит халифат! Я слышал, что там много недовольных, если они поднимутся, халиф отворотит взор от твоих владений.

Кто-то рожден для удачи и счастья, кто-то — для бед и невзгод. На все воля Аллаха всемилостивейшего. А он, Умар, видно, рожден как раз для бед, раз поддался на уговоры глупой женщины. Весна сменится душным летом, за ним придет стылая осень, и как слетают листья с деревьев, так слетит его неразумная голова. Хотя нет, Силкер-тархан уготовил ему иную смерть — лютую...

Поддался на уговоры глупой женщины... У Умара екнуло сердце. За то время, пока был в руках бека, он почти не думал о своей Абаль. Не обидели ли ее наемники-бедуины?

В тяжких думах Умар брел по грязным итильским улицам. Ноги сами несли подальше от дворца владетеля. Сперва Умар то и дело озирался, пытаясь обнаружить соглядатаев бека. Но потом решил, что это их забота — смотреть, чтобы он не исчез. И пошел не оглядываясь.

Величественные дома из красноватого кирпича-сырца, где жили ближние бека, сменились утлыми хижинами и юртами простолюдинов и воинов; все больше попадалось ободранного люда. Босоногая чумазая ребятня сновала тут и там, вечно голодные рабы с колодками на шеях валяли овечью шерсть, кто-то резал барана, возле коновязи переминалась подседланная лошадь, тощая, ребра торчат... Умару вдруг захотелось вскочить в седло и рвануть в степь. Но он тут же отмел шальную мысль — в степи точно пропадет. К тому же на таком одре и двадцать фарсахов не осилишь — издохнет. Да и Абаль не оставишь.

Из юрты, сквозь войлок которой просвечивали решетки, появился крепыш в стеганом халате; на поясе, украшенном железными бляхами, висела такая же кривая, как его ноги, сабля. Губы воина лоснились от жира — из юрты доносился сытный мясной дух. Втянув его, Умар почувствовал, как он голоден. Слуги бека продержали его в яме целые сутки, лишь раз дали сухого хурута[23].

— Чего уставился, — отерся рукавом халата воин, — нравится? И верно, хороший был скакун. — Хрипло рассмеялся. — Ничего, пойдет бек в поход, нового добуду. А ты не Умар ли?

— Откуда знаешь меня?!

Воин отвязал лошадь, вдел ногу в стремя:

— Ты приводил к Бурехану караваны. Я Ахыс, брат Хосхара. Помнишь меня?

— Твое лицо мне знакомо.

— Ты был у Бурехана, когда за мою дочь он дал мне скакуна, и саблю, и теплую одежду. Видишь, что это за скакун? — Ахыс вновь хрипло засмеялся. — Велика милость хана! Мой брат думает, Ахыс стал знатным воином, думает, юрта Ахыса ломится от богатства.

— Твой брат пришел со мной, — удивился Умар, — и он всегда думал, что так оно и есть.

Воин насупился:

— Удача переменчива. Нынешней зимой три аргамака, добытые в походе, пали, осталась лишь кляча, что дал мне Бурехан. И конем-то не назовешь. Силкер-тархан сказал, что я плохо заботился о своих конях, и приказал дать мне десять палок. Я осмелился возразить, что виноват джут[24], и скакуны пали из-за того, что не смогли копытить корм. Силкер-тархана разгневали мои оправдания, и я получил еще десять палок, а потом Силкер-тархан отобрал у меня людей, и я стал простым воином, а не десятником. Мой бывший начальник сотник Арачын сказал, что у простого воина должна быть одна жена, и дал мне за двух жен двадцать баранов и котел на треноге, в котором хорошо варить мясо. А потом начальник сказал, что простой воин не должен жить в юрте из белого войлока, в каких живут ханы, и забрал юрту. А вместо нее дал мне вот эту. — Ахыс пренебрежительно показал на жилище. — Ну ничего. Бек пойдет в поход, и я вновь добуду себе славу, и стану сотником, и донесу на Арачына, что он непочтительно отзывается о самом Силкер-тархане. И тогда у меня снова будет пять жен и добротная юрта. А сотник Арачын будет ползать передо мной на брюхе и молить, чтобы я сказал, что ошибся. — Воин вскочил в седло. Лошадь пошатнулась, заржала. — Не говори Хосхару, что видел меня. Пусть думает, что Ахыс крепко держит удила удачи.

Купец не знал, что простой воин тысячи Яростных стоит выше, чем обычный сотник. Не знал он и того, что у Ахыса имеется табунчик, о котором ничего не известно Силкер-тархану, и две прекрасные белые юрты, о которых ничего не известно Арачыну. И жен у Ахыса ни много ни мало — полтора десятка, только жили они не вместе с ним, а по окрестностям Итиля, в отдельных юртах. В общем, Ахысу жилось неплохо.

Отсутствие информации, как оно всегда и бывает, навело Умара на философские рассуждения о смысле жизни. Дорогой он все думал, как переменчива судьба. Сегодня ты на коне, завтра — под копытами.

Умар добрался до Итиля и пошел вдоль берега. На сердце лежал камень. Увидев за излучиной реки свою юрту, Умар остановился. Долго смотрел на жилище, качал головой, что-то бормотал, не решаясь подойти. Вот все, что у него осталось! Где богатый караван? Где покорные рабы? Где расторопные погонщики? Все сгинуло без следа.

Возле юрты виднелись палатки бедуинов. Из одной показался Абдульмухаймин, взглянул против солнца, прикрыв ладонью глаза. Садясь на коня, крикнул что-то остальным. Появились трое, смеясь и тыча пальцем туда, где стоял Умар, отвязали коней, запылили к купцу.

Всадники принялись кружить вокруг Умара, выкрикивая обидное. Их закопченные лица презрительно кривились. То и дело взлетала плеть, и Умар вскрикивал, получив удар.

— Что, дал бек войско? — ухмыляясь, бросил Абдульмухаймин.

— Пришел бы он пешим, если бы бек поверил ему!

— Обманул нас, облезлый верблюд!

— Ты, сын свиньи, разве можешь быть халифом? К Умару подлетел черный как ночь парень на горячем арабском скакуне. Абдульмухаймин когда-то говорил, что парень явился из какой-то африканской глубинки.

— Гиде деньга?! — с жутким акцентом завопил парень. — Гиде мой деньга?

Абдульмухаймин оттеснил парня и протянул Умара плетью:

— Ты и твоя девка умрете страшной смертью, я тебя предупреждал.

— От дохлого проку нет, — заголдели всадники, — лучше продадим их, хоть что-то получим. Ты, Абдульмухаймин, нанимал нас, деньги, деньги давай!

Перспектива быть приконченным своими же Абдульмухаймину не улыбалась. Если поразмыслить, то бедуины правы — это его нанял Умар, а их уже нанял Абдульмухаймин. А кто нанял, тот и платит. Бедуины народ горячий — как что не по ним, сразу за ножи. Придется выкручиваться.

— Деньга отдай! — орал парень из африканской глубинки, обращаясь на сей раз к Абдульмухаймину.

— Деньги, деньги давай, — вторили бедуины.

— За мной бек! — орал Умар, желая от всей души, чтобы соглядатаи оказались поблизости. — «Яростные» забьют вас, как свиней.

— Я сказал тебе, прыщ на верблюжьей заднице, — крикнул Абдульмухаймин, — что шайтан не сделает тебе больнее! А что может быть больнее свободному, чем стать рабом? Отныне ты будешь рабом, сын ишака и шайтана, отпрыск облезлой лисицы. Мы продадим тебя, как барана!

Бедуины разразились возгласами одобрения.

Всадники теснили Умара, заставляли кружиться волчком, уклоняясь от ударов. Абдульмухаймин набросил на Умара аркан, гикнул и потащил к стойбищу.

Били его скорее для острастки, чем от большого желания. Жарко. В такую жару хорошо пить кислое кобылье молоко из бурдюка, что стыл в воде ручья или реки. В такую жару хорошо прохлаждаться в тени ивы, лениво глядя, как по пастбищу-небу бродят отары облаков. А бить человека лучше под вечер, когда уже не печет и тянет прохладой.

Умара связали и бросили в юрту. Вскоре там же оказалась Абаль. Полог отодвинул один из бедуинов и втолкнул ее.

— Дикая кошка, — лицо бедуина было расцарапано, а губы разбиты, — погоди, я научу тебя покорности.

Яростно ругаясь, воин опустил за собой полог. Умар ничего не спрашивал, отводил взгляд. Что он может? Абаль сверкала глазами, сыпала упреками.

— Ты не мужчина, а глупый осел, — укоряла она, — и зачем только я вернулась к тебе. Лучше бы никогда тебя не видеть...

Умар молчал. К чему говорить. Если повезет, его стройную востроглазую Абаль купит влиятельный человек, какой-нибудь тархан или знатный воин, и сделает наложницей. Тогда, по крайней мере, ей не придется гнуть спину от зари до зари. А Умару уготована участь колодочного раба — будет мять войлок, как и те, которых он встретил по дороге. А когда обессилеет, его зарежут, как барана.