Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Норт Клэр Страница 45

Глава 49

– Вы можете дать мне какое-то время на размышления? – спросил я.

– Да, конечно, – рассеянно ответил Винсент.

– Вы не будете возражать, если пистолет останется при мне?

– Разумеется, нет. Надеюсь, и вы не будете против, если я какое-то время подержу вас в камере. Здесь кругом много очень чувствительного оборудования, и если вы, решив застрелиться, забрызгаете его кровью и мозговым веществом, это может помешать чистоте эксперимента.

– Это в самом деле было бы нежелательно, – согласился я. – Что ж, ведите.

Мне показали пару камер. Как я и предполагал, секретный объект, где проводились серьезные научные исследования, не мог не иметь подобных помещений. В камерах было холодно. Бетонные койки выступали прямо из стены. Винсент пообещал, что мне дадут одеяла, и вскоре я их в самом деле получил. Еще охранник принес мне миску горячего супа с пельменями и поставил ее на пол у двери, с опаской глядя на лежащий рядом со мной на койке пистолет. Я приветливо улыбнулся ему, но не произнес ни слова.

Квантовое зеркало. Значит, Винсент Ранкис, он же Виталий Карпенко, в самом деле пытался создать квантовое зеркало, которое должно было стать чем-то вроде инструкции, по которой создавалась Вселенная. Прибор, который мог бы дать возможность, отталкиваясь от факта существования атома, сделать глобальные выводы о происхождении и устройстве всего сущего. Объяснить, откуда взялось человечество, и понять смысл его существования. И даже ответить на вопрос, почему и зачем существуем мы, калачакра.

Я устроился поудобнее на жесткой койке и стал думать. О Кембридже и наших с Винсентом спорах за бутылкой джина или виски. Об Акинлей, втыкающей мне в вену иглу. О Ричарде Лисле, убитом мною выстрелом в грудь до того, как он совершил преступления, которые должен был совершить. О Лиззи, которую я любил, и о Дженни, которую любил тоже – так же сильно, так же искренне, но совершенно по-другому.

Я вспомнил, как ползал в ногах у Фирсона, как ко мне приходила Вирджиния, посоветовавшая мне вскрыть бедренную артерию, потому что кровь из нее бьет прямо-таки фонтаном. Вспомнил Рори Хална на похоронах моей бабки и то, как я посмотрел на отца, прежде чем уйти и оставить его умирать в коттедже на Холи-Айлэнде.

Чего же я хочу, к чему стремлюсь?

Мир рушится.

Она кричала?

Это твое прошлое, Гарри. Твое прошлое.

Вы бог, доктор Огаст? Вы единственный, чья жизнь имеет значение? Вы считаете, что если вы помните пережитую вами боль, то она сильнее и нестерпимее, чем боль других людей? Вы считаете, что только ваша жизнь важна?

Что ж, хорошо! Тогда сделайте человечество всемогущим!

Какова ваша цель?

Вы бог?

Я размышлял примерно сутки. Закончив, постучал в дверь камеры. Ее открыл тот же нервный охранник, который приносил мне еду. Он со страхом воззрился на пистолет, который я держал в руке.

– Привет, – сказал я. – Передайте Карпенко, что я согласен. Мой ответ – «да».

Глава 50

Однажды я встретил калачакра по имени Фидель Гусман. Это было в 1973 году, когда я отправился в Афганистан, чтобы посмотреть на гигантские статуи Будды прежде, чем талибы придут к власти и разрушат их. Я путешествовал с новозеландским паспортом – с ним передвигаться по миру легче, чем с другими, – и планировал за время поездки подтянуть свой пушту. Мне было пятьдесят пять лет, из которых я значительную часть провел в поисках выбитых на камнях посланий членов клуба «Хронос», живших до меня. Одно время для калачакра это было чем-то вроде модной игры – разыскивать шутливые загадки, например из 45 года нашей эры, и, разгадав их, выбивать на том же камне новые. В некоторых случаях участники забавы оставляли в качестве поощрения для будущих игроков где-нибудь неподалеку от каменной плиты с загадкой клады из материалов, не подверженных действию времени, например из золота. Самым роскошным призом, несомненно, стала исчезнувшая картина Леонардо да Винчи, которая была спрятана в запечатанном кувшине с вином под фундаментом часовни, построенной высоко в Альпах в честь святой Анжелики. Местонахождение картины было зашифровано в непристойных стихах. Увлеченный подобными ребусами, я много ездил по миру. Именно по этой причине я и оказался в Афганистане, надеясь обнаружить вблизи высеченных в скале скульптур что-нибудь интересное. Там-то жизнь и свела меня с Фиделем Гусманом.

Его появление было весьма эффектным. Огромный, с бычьей шеей, он сидел на крыше кабины одного из грузовиков, колонна которых, вздымая тучи песка и пыли, въехала в небольшое селение, где я находился. Жители поселка бросились врассыпную, решив, что к ним пожаловали бандиты. Собственно, так оно и было. Я не сделал ни малейшей попытки убежать или спрятаться – светлокожему, непохожему на окружающих людей представителю западной цивилизации с новозеландским паспортом укрыться где-либо было попросту невозможно. Привлекший мое внимание мужчина и его спутники, вооруженные автоматами Калашникова, с удивлением воззрились на меня.

– Эй ты, иди сюда! – крикнул мужчина на плохом урду и жестом приказал мне приблизиться к грузовику, который из-за воздействия палящего солнца давно приобрел неопределенный, белесый цвет. Перегревшийся мотор машины работал с перебоями, из-под капота поднимались струйки пара. Я подошел, пытаясь пересчитать людей, прервавших мое любование окрестностями, и определить их национальность и род занятий. Вывод напрашивался сам собой – передо мной скорее всего была банда наемников, занимавшихся какими-то темными делами. Одеты они были так, как одеваются подавляющее большинство афганцев. Однако у каждого из них была красная бандана, которую все носили на свой лад – одни на голове, другие вокруг шеи, третьи – повязав выше локтя.

– Я вижу, ты нездешний! – проревел мужчина, который явно был предводителем вооруженной группы. На его большом, круглом лице, заросшем густой черной бородой, вдруг появилась улыбка. – Кто ты такой? Ты из ЦРУ?

– Нет, я не из ЦРУ, – устало ответил я. – Я приехал посмотреть на статуи.

– Какие еще статуи?

– На статуи Будды в Бамианской долине, – сказал я, изо всех сил стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучали нотки презрения к человеку, демонстрирующему подобное невежество. – Они вырублены в скале.

– Понятно, – зычным басом протянул мужчина. – Я их видел. Ты правильно сделал, что приехал поглядеть на них сейчас – через двадцать лет их уже не будет.

В изумлении я сделал шаг назад и посмотрел на моего собеседника более внимательно. Он снова широко улыбнулся, приложил ладонь ко лбу и сказал:

– Что ж, рад встрече, если только ты не из ЦРУ. – Он соскочил на землю и зашагал прочь.

Я окликнул его, удивляясь собственной храбрости.

– Площадь Тяньаньмэнь, – сказал я.

Гигант резко обернулся и подошел ко мне вплотную. Тело его напряглось, взгляд стал цепким, колючим.

– Черт, – произнес он после долгого молчания. – На китайского шпиона ты тоже непохож.

– Да и вы не очень-то похожи на афганского полевого командира, – заметил я.

– Это потому, что я здесь временно и скоро окажусь где-нибудь в другом месте.

– Где-нибудь конкретно?

– Там, где стреляют. Я и подобные мне – воины, мы всегда оказываемся там, где идет война. Мы только и умеем, что воевать, но зато делаем это хорошо. В нашем ремесле нет ничего плохого – мы ведь не развязываем войны. Они начинаются без нашего участия. Зато с нашим участием они быстрее заканчиваются. Но что может делать здесь пожилой белый мужчина вроде тебя? И почему он ни с того ни с сего произносит название самой большой площади Пекина?

– Просто так. Не знаю, с какой стати я это сказал. Это всего лишь название, которое внезапно пришло мне в голову. Как Чернобыль, например.

Брови Фиделя дрогнули, но ему удалось сохранить на лице улыбку. Хмыкнув, он сделал шаг назад, а потом хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва не упал, и взревел: