Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли Страница 47

– Вряд ли бы я заснула, когда над головой висит такое, – поделилась впечатлениями Офелия.

Изображенный в полный рост мистер Робертс улыбался им, ровным счетом ничего не стесняясь.

– Может, он и спит в чем мать родила, – задумчиво сказала Фран и принялась так кашлять, что ей пришлось сесть прямо на кровать.

Пузырь соплей торжествующе выдулся у нее из носа и плюхнулся на ковер.

Фран убралась в остальных комнатах и по-быстрому пропылесосила первый этаж. Офелия тем временем поменяла полотенца в ванной и изловила паука, поселившегося в корзине для мусора. Паука она вынесла на улицу. Фран хотела было обсмеять ее за это, но духу как-то не хватило. Они прошли по комнатам, проверяя, чтобы все лампочки в люстрах были исправны и нигде не торчали провода. С Офелией то и дело случалась истерика при виде очередной фруктовой вазы миссис Робертс (холст, масло.) За работой она тихонько что-то напевала себе под нос. Они обе ходили на занятия школьного хора, и Фран поймала себя на том, что слушает голос: ну да, сопрано, светлое и одновременно теплое по тону. У самой-то Фран было контральто, и довольно квакучее, даже безо всякого гриппа.

– Давай завязывай! – прикрикнула она.

Офелия обернулась и изумленно воззрилась на нее.

– Да я не тебе!

Фран пустила воду в кухонном кране и не выключала, пока та не стала совсем чистой. Прокашлявшись, она сплюнула в сток.

Было уже почти четыре часа.

– Здесь всё, пошли.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо осведомилась Офелия.

– Как будто меня долго били, – честно ответила Фран.

Она высморкалась в раковину, потом вымыла руки.

– Давай-ка я отвезу тебя домой, – решительно сказала Офелия. – Там вообще кто-нибудь есть? Вдруг тебе станет хуже.

Фран не дала себе труда ответить. Где-то между школьной раздевалкой и спальней мистера Робертса Офелия, видимо, решила, что лед между ними сломан. Она усердно болтала – про какое-то ТВ-шоу и про вечеринку в субботу вечером, на которую ни одна из них не собиралась. Они были не из тех девчонок, кого зовут на вечеринки, уж Фран-то, по крайней мере, точно. Хотя у Офелии друзья наверняка имелись – по крайней мере, раньше, в Линчбурге, пока она не запустила язык в рот однокласснице. Она умела вести легкий разговор: жаловалась на домашку по математике, болтала о свитере, который вязала, о девичьей рок-группе, которая, по ее мнению, может понравиться Фран, даже предлагала переписать ей диск. И восклицательных знаков у нее в речи было вдосталь.

– Я так к этому и не привыкла, представляешь, – жить тут круглый год! – щебетала Офелия. – Я хочу сказать, мы у вас никогда раньше целый год не проводили… здесь так красиво. Совсем как в другом мире, понимаешь?

– Не-а, – сказала Фран, – не понимаю. Я больше нигде никогда не была.

– Ох, – сказала Офелия, ничуть не обескураженная этим замечанием. – Ну так поверь мне на слово. Тут просто невероятно красиво. Прямо как на картинке, даже глаза ломит. Я обожаю здешнее утро, все такое туманное, в дымке, будто кино смотришь, и там где-то непременно должен быть единорог. А деревья! И за каждым, буквально за каждым углом – еще один водопад. Или какая-нибудь лужайка, вся в цветах! И никогда заранее не знаешь, что там окажется, пока не повернешь. А в колледж ты на следующий год будешь поступать? Все наши говорят про Аппалачский, там сплошные вечеринки, ужасно весело! Или, может, в армию пойдут. Но я думала про ветеринарную школу. Не могу больше, английский совсем достал. Я буду работать только с крупными животными. Никаких карманных собачек и морских свинок. Может быть, поеду в Калифорнию.

– Я не из тех, кто поступает в колледж, – отозвалась Фран.

– Я знаю, ты прогуливаешь уроки и всякое такое, но ты же гораздо умнее меня, Фран! Ты вон книги читаешь. А помнишь, ты как-то поправила мистера Шумахера на физике, когда он что-то не то сказал? Вот я и подумала, ты просто…

– Вот тут поверни, – прервала ее Фран. – Осторожно, она не мощеная.

Грунтовой проселок вился через лавровые рощицы и внезапно выбегал на луг с безымянным ручейком. Офелия вздохнула и захлопнула рот, изо всех, видимо, сил стараясь не сказать что-нибудь о том, как тут красиво. Но тут и правда было красиво, Фран сама это знала. Дом едва можно было разглядеть, так искусно он прятался за фатой из карабкающихся по фасаду лоз (вон вистерия, вон японская жимолость, а вон индейская роза затопила крыльцо и выплескивается на покосившуюся крышу) – будто робкая молоденькая невеста. Шмели в золотых поножах рыскали низко над лугом, слишком отяжелевшие от пыльцы, чтобы взлететь повыше.

– Крышу надо бы заменить, – небрежно заметила Фран. – Мой прадедушка заказал этот дом по каталогу. Его затащили сюда, на склон, по кускам. Все чероки, какие еще оставались в этих местах, съехались посмотреть.

Она сама себе удивлялась. Разоткровенничалась на ровном месте. Дальше, по идее, оставалось только пригласить Офелию ночевать и секретничать с нею всю ночь.

Она открыла дверь машины и почти вывалилась наружу, потом обняла пакет с бакалеей и обернулась к Офелии, сказать, типа, спасибо, что подбросила, но та уже стояла посреди двора.

– Я тут подумала, – робко промямлила она, – может, я зайду у тебя в туалет?

– Он, вообще-то во дворе, – невозмутимо ответила Фран. – Да ладно, не бойся. Туалет себе как туалет. Просто не очень чистый.

Когда они вошли в кухню, Офелия не вымолвила ни слова. Фран глядела, как она все это переваривает: куча немытой посуды в мойке, подушка и драное одеяло на продавленной кушетке. Возле стиралки навалено грязное белье. Мохнатые усики ползучих растений пролезли внутрь через щели в окне.

– Забавно, наверное, выглядит, – прокомментировала Фран. – Мы с папой зарабатываем деньги уборкой чужих домов, а за нашим особенно и не следим.

– Я подумала, что кому-то надо за тобой присматривать, – сказала Офелия. – По крайней мере, пока ты болеешь.

Фран слегка передернула плечами.

– Я и сама неплохо справляюсь. Ванная там, дальше по коридору.

Пока Офелия мыла руки, она успела проглотить пару найквилов и запить их последним глотком газировки из холодильника. Выдохшейся, конечно, но хотя бы холодной. Потом она плюхнулась на кушетку, натянула одеяло на голову и свернулась среди комковатых подушек. Мышцы у нее ломило, лицо жгло, как огнем, зато ноги были совершенно ледяные.

Минуту спустя на край кушетки присела Офелия.

– Спасибо, что подбросила меня домой и за помощь у Робертсов тоже, – сказала из-под одеяла Фран. – Но девушки меня не интересуют, так что оставь эти свои лесбийские заходы.

– Я стакан воды принесла, – ответила Офелия. – А то у тебя будет обезвоживание.

На это Фран ничего не сказала.

– Твой отец как-то сказал, что я попаду в ад, – сообщила Офелия, помолчав. – Он делал что-то техническое у нас в доме. Может, чинил трубу. Понятия не имею, с чего он это решил. Мне было одиннадцать, я играла с двумя Барби, будто одна целует другую. Вряд ли я сама уже все про себя знала – думаю, еще нет. Просто у меня в игрушках не было Кена. После этого он больше никогда не приводил тебя играть, хотя маме так ничего и не сказал.

– Папа думает, что в ад попадут абсолютно все, – успокоила ее Фран. – Лично мне плевать, где окажусь я, лишь бы не здесь, и чтобы там не было его.

Офелия замолчала и молчала минуты две, но не встала и не ушла, так что в конце концов Фран пришлось высунуть голову наружу. В руках у Офелии обнаружилась игрушка – обезьянье яйцо. Она вертела его так и сяк, потом вопросительно уставилась на Фран.

– Дай сюда, – сказала та, – я тебе покажу.

Она покрутила филигранный наборный диск и поставила яйцо на пол. Оно сердито затряслось. Две острые, коленчатые ножки и скорпионий хвост из резной бронзы выпростались из нижнего полушария, и яйцо недовольно заковыляло сначала в одну сторону, потом в другую. Хвост крутился и хлестал куда ни попадя. По бокам верхнего полушария открылись крошечные бойницы, оттуда высунулись извивающиеся ручки и вцепились в купол яйца, словно пытаясь его оторвать. Наконец им это удалось, и наружу с металлическим щелчком появилась обезьянья головка в шапочке из яичной верхушки. Ротик у нее что-то неистово болтал, красные глазки из гранатов вращались, руки молотили по воздуху все шире и шире, пока завод не кончился и все это не вернулось обратно в яйцо.