Андрей Калганов - Родина слонов Страница 49

— Пусть идет, я не буду его держать. Но знай, предводитель неведомого народа, твоя смерть всегда у тебя за спиной. Ступай!

Вишвамитра с достоинством поклонился и вышел из дворца.

Вскоре он собрал племя и сказал:

— Время праздности закончилось, наступило время деяний. Мы отправляемся в путь.

И табор погрузился на плоты и отправился вниз по Итилю туда, где плещутся волны Гелянского моря.

Часть V

ТРЕВОЖНАЯ ЗИМА

Глава 1,

в которой Степана, Алатора и Гридю берут в плен

— Где это видано, чтобы колдуны друг с другом якшались, — ворчал Алатор, покачиваясь в седле. — Ладно бы напасть какая свалилась общая, вроде мора или недорода, тогда еще куда ни шло. Но сейчас-то на кой ляд им с тобой разговоры разговаривать. Сам рассуди: Истома из Куяба ушел, Любомира старейшины родов Полянских в вожди воинские определили, а тот враз полюдье отменил — живи да радуйся. Оно, конечно, хазары вроде наведаться должны. Так то ж слухи...

— Не слухи, а разведданные, — бурчал Степан.

— Вот все у тебя не как у людей — и словечки-то заковыристые говоришь, будто срамно ругаешься... Бабий треп — все твои разведданные. А стало быть, може, и пронесет.

— А коли не пронесет?

— Ну и чего? Колдуны, что ли, встанут за Полянщину, коли хазары попрут? Может, порчу на войско ихнее напустят? — Алаторов скакун прянул ушами и фыркнул. — Вон конька даже насмешил.

Гридя, доселе державший язык за зубами, подал голос:

— Зря ты, порча — дело велико-о-е. Вот был у нас в Дубровке мужичок один, так помер от сглазу-то. А то еще говорят...

— Молчи, сопля! — рыкнул варяг, и хлопец обиженно затих.

Степан хмуро отмалчивался и не за дело понукал своего каурого. Алаторов «битюг» (так Белбородко окрестил дородного мерина непонятной масти, с тяжелым крупом и широченными боками, на котором ездил варяг) сосредоточенно топтал заснеженную лесную дорогу. Мимо неспешной трусцой пробегали елки и березки. Белбородко упорно рассматривал лесные красоты, стараясь не слушать бурчание приятеля. «Интересно, пересобачимся или нет, — думал он, — до Дубков-то полтора перехода, не меньше. Еще и на ночевку с говоруном этим вставать придется... Укрепи мя, Господи».

Степан собирался ехать в селение один, да варяг не позволил — упрямый черт. От охраны в виде десятка кметей Белбородко отбрехался, а вот от Алатора с Гридькой не смог. Алатор бы с ним по гроб жизни не здоровался, а Гридька, останься без присмотра, таких делов понаворотил бы, век не разгребешь.

Из головы не шел Рабиндранат, вдруг что не так, вдруг не управится Кудряш. Оно, конечно, прикипел кметь к гиганту, худого не сделает, да и дурости, кажись, у хлопца поубавилось, недаром навоз из-под элефанта выгребал... Перевоспитался. А вот ведь, сердце не на месте. Ну, как накушается Кудряш медовухи да решит, мол, нечего с Днепра воду Рабиндранату таскать да на печке греть, поведет его к проруби, чтоб сам пил студеную... А лед-то возьми да тресни... или простудится слон... Зря на берегу реки слоновник поставили, ох, зря!

Белбородко обругал себя за тревожно-мнительное настроение и пришпорил коня.

— ... Ну, приперло тебе, как его... — Алатор замолк ненадолго, припоминая хитрое словцо. — Опотом...

— Опытом, — буркнул Степан и свистом подозвал Лиска. Собачка вылетела из леса, на ходу попыталась схватить за хвост разгуливающую по сугробам ворону и с радостным лаем подлетела к хозяину.

Алатор скривился, сдерживая рвущуюся на волю матерщину. Не любил варяг иностранных слов.

— Ну, чтобы, говорю, колдуны тайны свои открыли, так надо же было ребят поболе взять... Да Радожа упросить пыточное ремесло вспомнить. Он таких штук за жизнь свою долгую поднабрался, любому, хоть колдуну, хоть самому лешему, язык развяжет. С ним-то, небось, не позапирались бы колдуны, враз тебе тайны сокровенные открыли. А без него-то что делать будешь? Пытка на то и предназначена, чтобы до сокрытого добираться.

Тут Алатор призадумался минут на пять, чем весьма обрадовал Степана.

— Я кой-чему тоже учен, не без этого, — проговорил он и улыбнулся детской улыбкой, — только в допытчики не гожусь.

Вой скосился на Степана, явно ожидая вопроса, но так и не дождавшись, вздохнул:

— Помирают они у меня, сердешные... Тут опять не выдержал Гридя:

— Лучше всего мурашами допытывать, верный способ.

— Это как?

— А так, — затарахтел хлопец, — обмазываешь татя медком да голым в муравейник зарываешь...

— Ну и дурак ты, Гридька, — ругнулся варяг, — где ж ты посреди зимы муравейник-то сыщешь? — И опять за Степана принялся: — Вот и выходит, напрасно коней морозим.

— Не боись, есть одно средство...

Дорога взлетела на пригорок, опрометью бросилась вниз, вильнула в сторону и давай петлять средь потемневшего леса. Березняк скукожился и вскоре вовсе исчез. Зато ельник потянулся сплошной стеной, на три шага от дороги отойдешь — и тебя не видно.

— Видать, мало тебе ведуна дубровского Азейки, — не унимался Алатор. — Забыл, как едва живота не лишился? Ты чего думаешь, в других весях они дурят меньше, что ли? И воев наемных, вроде меня, небось у них тоже...

Договорить варяг не успел, а то бы точно получил по уху. Взметнув снежную круговерть, на большак рухнула высоченная ель. Ударили стрелы. Алатор, успевший выхватить меч, отбил одну. Гридя оказался менее ловок — получил в бок «подарочек». Повезло парню — наконечник у стрелы оказался как нож. Угостили бы Гридю бронебойной стрелкой, кольчуга не спасла бы.

— Аида, бей их, ребятушки! — послышался вопль.

— Вломим? — донеслось из-за елок. — Дай вломлю. Из леса вывалила толпа. В руках не дурное дубье — справное оружье: топоры боевые, мечи, кистени, рогатины, да только не такие, с которыми на медведя ходят, а раза в полтора длиннее и рядом с жалом крюк приделан. Впрочем, у одного — самого здорового — на плече лежала неслабая дубина, и ничем другим дитятя вооружен не был.

Долговязый мужик в заячьем треухе свистнул так, что в ушах заложило. Каурый шарахнулся, «битюг» заржал и встал на дыбы, а Гридькина лошадка, вроде никогда не выказывавшая норова, принялась вскидывать зад и брыкаться.

Тати действовали с умом — спуску жертвам не давали, но и на рожон не лезли, видать, бывалые. Обложили со всех сторон, железом ощетинились. Те, что с рогатинами, чуть вперед выдвинулись, а мечники и топорники с боков их прикрыли. Алатор было попытался кинуться на прорыв, но рогатины ткнулись в бока и грудь скакуна, а самого всадника едва крюками не стащили. И варяг сдал назад, поняв, что с наскоку заслон не преодолеть. Началась методичная и злая рубка. Алатор отмахивался от мечей, защищая и себя, и коня, сбивал древки рогатин. Кто-то из татей сдуру бросился на варяга и тут же поплатился — голова с хрустом разломилась надвое...

Что там с Гридей, Белбородко не видел — парня стащили с седла, и вокруг копошилось татей пять. Если привстать на стременах, может, и разглядел бы Степан, как там хлопец, только не до того ему было. Отмахивался Белбородко направо и налево.

Детина с дубиной донимал его особенно. Парень дурковато лыбился и вертел бревнышком локтей шесть в длину.

— Вдарю я, ух, вдарю...

Щита у Степана, понятное дело, не имелось (со щитами на войну идут, а не к коллегам-ведунам в гости), а одним мечом супротив орясины тяжко отбиваться. А еще когда норовят тебя топором шибануть да рогатиной бок вспороть, тут и вовсе волком завыть можно. Только от того, что в тоску ударишься, пользы никакой, супротивников лишь порадуешь. И в том, чтобы сдаться, тож пользы немного — Женевской конвенцией здесь и не пахнет, потому к пленным относятся как к скоту. Да и будешь ли пленным, это вопрос.

Степан поворачивал каурого и так и эдак, стараясь уберечь от ударов. Сам-то принимал иные на сброю — добрый доспех выдерживал. Дитятю удалось охолодить — Белбородко располосовал молодцу руку. Теперь он не бегал с дубиной, а катался по снегу и орал благим матом.

Однако же помимо недоросля и других татей хватало...

Степан перехватил рогатину чуть пониже крюка, высвободил ноги из стремян и вдавил пятки в брюхо скакуну. Недаром тренировал конька, морковкой задабривал, не подвела дрессура. Каурый отпрянул всего на пару шагов, но этого вполне хватило. Тать, не сообразивший выпустить оружие, подался вперед, а Степан еще и подтянул разбойничка. Тот сбился с ноги и едва не плюхнулся в снег. Живым не успел. Степан выпустил древко и рубанул с оттягом. Так кулем разбойник и свалился.

Тати на мгновенье опешили, Белбородко перевел дух. Увы, отдых оказался недолгим. Кривой мужик с матерой всклокоченной бородищей и копной давно немытых волос вдруг метнулся к Степану, зажав в зубах длинный боевой нож. Кувырнулся по снежку прямо под копыта, и... каурый стал медленно заваливаться набок. Белбородко едва успел спрыгнуть — его счастье, что ноги были не в стременах. Усмехнулся зло — на Рабиндранате было бы воевать надежней. Каурый бился, храпел и разбрасывал пену. Из распоротого брюха выметывались кишки... Мужик отскочил и нагло осклабился — мол, знай наших. Ярость захлестнула Степана: