Роджер Желязны - Роза для Экклезиаста Страница 5

Я зажег.

— «Вечный огонь», — пробормотала она, — и она идет по нему «маленькими крепкими ногами». Я бы хотела танцевать так.

— Ты танцуешь лучше любой цыганки.

Я засмеялся, задувая спичку.

— Нет. Я так не умею.

Сигарета ее погасла.

— Хочешь, чтобы я станцевала для тебя?

— Нет. Иди в постель.

Она улыбнулась и, прежде чем я понял, расстегнула красную пряжку на плече.

Одежды соскользнули.

Я с трудом сглотнул.

— Хорошо, — сказала она.

Я поцеловал ее, и ветер от снимаемой одежды погасил лампу.

Дни были подобны листьям у Шелли: желтые, красные, коричневые, яркими клубками взметенные западным ветром. Они проносились мимо меня под шорох микрофильмов. Почти все книги были скопированы.

Ученым потребуются годы, чтобы разобраться и определить их ценность.

Марс был заперт в ящике моего письменного стола.

Экклезиаст, к которому я много раз возвращался, был почти готов к звучанию на Высоком Языке.

Но находясь в храме, я насвистывал, писал стихи, которых бы устыдился раньше, по вечерам бродил с Браксой по дюнам или поднимался в горы. Иногда она танцевала для меня, а я читал ей что-нибудь длинное, написанное гекзаметром. Она по-прежнему считала, что я Рильке, и я сам почти поверил в тождество.

Это я пребывал в замке Дуино и писал его Элегии.

«Странно больше не жить на земле,Не повиноваться священным обычаям,Не истолковывать смысл роз…»

Нет! Никогда не истолковывайте смысл роз! Вдыхайте их аромат и рвите их, наслаждайтесь ими. Живите моментом. Крепко держитесь за него. Но не пытайтесь объяснить розы. Листья опадают так быстро, а цветы…

Никто не обращал на нас внимания. Или всем было все равно?

Наступали последние дни.

Прошел день, а я не видел Браксу. И ночь.

Прошел второй день. И третий.

Я чуть не сошел с ума. До сих пор я не осознавал, как мы сблизились, как она много стала значить в моей судьбе. Тупица, я был так уверен в ее постоянном присутствии рядом, что боролся против поисков будущего среди лепестков роз. Я не хотел расспрашивать о ней.

Я не хотел, но выбора не было.

— Где она, М'Квайе? Где Бракса?

— Ушла.

— Куда?

— Не знаю.

Я смотрел в ее дьявольские глаза.

И проклятье рвалось с губ.

— Я должен знать.

Она смотрела сквозь меня.

— Вероятно, ушла в горы или в пустыню. Это не имеет значения. Танец близок к концу. Храм скоро опустеет.

— Почему она ушла?

— Не знаю.

— Я должен увидеть ее. Через несколько дней мы улетаем.

— Мне жаль, Гэллинджер.

— Мне тоже.

Я захлопнул книгу, не сказав «М'Нарра». И встал.

— Я найду ее.

Я ушел из храма. М'Квайе осталась сидеть в позе статуи. Башмаки мои стояли там, где я их оставил.

Весь день я с ревом носился по дюнам. Экипажу я должен был казаться песчаной бурей. В конце концов пришлось вернуться за горючим.

Подошел Эмори.

— Полегче. К чему это родео?

— Э… я… кое-что потерял.

— В глубине пустыни? Один из сонетов? Только из-за них ты способен поднять такой шум.

— Нет, черт возьми! Кое-что личное.

Джорджи кончил заполнять бензобак. Я полез в джипстер.

— Подожди!

Эмори схватил меня за руку.

— Не поедешь, пока не скажешь, что произошло.

— Просто я потерял карманные часы. Их дала мне мать. Это семейная реликвия.

Он сузил глаза.

— Я читал на суперобложке, что твоя мать умерла при родах.

— Верно, — согласился я. И тут же прикусил язык. — Часы принадлежали моей матери, и она хотела, чтобы их отдали мне. Отец сохранил их для меня.

— Гм!

Он фыркнул.

— Странный способ искать часы, шастая в дюнах на джипстере.

— Я думал, что замечу блик, — слабо заявил я.

— Начинает темнеть. Сегодня уже нет смысла искать. Набрось на джипстер чехол, — велел он механику. — Пойдем. Примешь душ, поешь. Тебе нужно и то, и другое.

Мешки под бледными глазами, редеющие волосы и ирландский нос, голос на децибел громче, чем у остальных.

Я ненавидел его. Клавдий! Если бы это только был проклятый пятый акт!

И вдруг я понял, что действительно хочу вымыться и поесть. Настаивая на немедленном выезде, я лишь вызову подозрения.

Я отряхнул песок с рукавов.

— Вы правы.

Душ был благословением, свежая рубаха — милостью, а пища пахла амброзией.

— Соблазнительный аромат, — заметил я.

Мы молча ели.

Наконец он сказал:

— Гэллинджер…

Я посмотрел на него: упоминание моего имени предвещало неприятности.

— Конечно, это не мое дело, — начал он. — Бетти говорит, что у тебя там девушка.

Это был не вопрос. Это было утверждение и ожидание ответа.

Бетти, ты шлюха. Ты корова и шлюха, и к тому же ревнивая. Кто тебя просил совать свой нос куда не следует? Лучше держи глаза закрытыми. И рот тоже.

— Да?

Утверждение с вопросительным знаком.

— Да. Мой долг как главы экспедиции следить за тем, чтобы отношения с туземцами были дружескими и, так сказать, дипломатичными.

— Вы говорите о них так, будто они дикари, — сказал я. — А это отстоит от истины дальше всего.

Я встал.

— Когда мои записи будут опубликованы, на Земле узнают правду. Я расскажу такое, о чем не догадывается доктор Мур. Я расскажу о трагедии обреченной расы, ожидающей смерти, лишенной одежды и интереса к жизни. Я расскажу, почему это случилось, и мой рассказ проймет суровые сердца ученых мужей. Я напишу об этом и получу кучу премий, хотя на этот раз они мне не нужны. Боже! — воскликнул я. — Когда наши предки еще дубинами воевали с саблезубыми тиграми и познавали, что такое огонь, у них была великая культура!

— У вас все-таки там девушка?

— Да! — выпалил я. — Да, Эмори! Да, Клавдий! Да, папочка! А сейчас я сообщу вам новость. Они мертвы, они стерильны. После этого поколения не останется марсиан.

Я сделал паузу, потом добавил:

— Они останутся только в моих записях, в микрофильмах и фотографиях, в стихах, которые появятся благодаря этой девушке.

— О!

Немного погодя он сказал:

— Вы вели себя необычно последнее время. Я удивлялся, что происходит, и не знал, что это так важно для вас.

Я склонил голову. Эмори и не заметил, что стал обращаться ко мне на «вы».

— Это из-за нее вы блуждали по пустыне?

Я кивнул.

— Почему?

Я поднял голову.

— Потому что она исчезла. Не знаю, куда и почему. Я должен найти ее до отлета.

— О! — снова.

Он откинулся назад, открыл ящик стола и достал что-то, завернутое в полотенце. Потом развернул. На столе лежало фото женщины в рамке.

— Моя жена.

Привлекательное лицо с большими миндалевидными глазами.

— Я моряк, ты знаешь, — опять на «ты» сказал он. — Был когда-то молодым офицером. Встретил ее в Японии. И полюбил, а у нас не принято было жениться на женщинах другой расы, поэтому я не женился. Но она была мне настоящей женой. Когда она умерла, я был на другом конце света. Моих детей забрали, и с тех пор я их не видел. Даже не знаю, в какой приют их поместили. Это было очень давно. Мало кто знает об этом.

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Ничего. Забудем об этом. Но… — Он поерзал в кресле и посмотрел на меня. — Если ты хочешь взять ее с собой, возьми. С меня, естественно, голову снимут, но я уже слишком стар, чтобы возглавить еще одну такую экспедицию. Действуй!

Он залпом допил холодный кофе.

— Бери джипстер и дуй!

Он отвернулся.

Я дважды попытался сказать «спасибо», но не смог. Просто встал и вышел.

— Саенара и все такое, — пробормотал он мне вслед.

— Эй, Гэллинджер, — услышал я, повернулся и посмотрел на трап.

— Кейн?!

Он высунулся в люк: темная фигура на светлом фоне.

Я сделал несколько шагов назад.

— Что?

— Твоя роза.

Он протянул мне пластиковый контейнер, разделенный на две части. Нижняя часть была заполнена какой-то жидкостью, в которую спускался стебель. В другой половине была большая, только что распустившаяся роза. В ту ужасную ночь она показалась мне бокалом кларета.

Я засунул контейнер в карман.

— Возвращаешься в Тиреллиан?

— Да.

Теперь в горы. Выше. Выше. Небо было ведерком для льда, в котором не плавали две луны.

Подъем стал круче, и мой механический ослик запротестовал. Я подстегнул его демультипликатором. Роза в контейнере билась о мою грудь, как второе сердце. «Ослик» заревел громко и протяжно, потом зашелся в кашле.

Я еще раз подстегнул его, но он замер, как вкопанный. Поставив машину на ручной тормоз, я слез и пошел пешком.

Как холодно здесь, наверху, особенно ночью. Почему она ушла? Почему она бежала из тепла в ночь? Вверх, вниз, повсюду, через каждую пропасть, ущелье, длинными ногами с легкостью движений, неведомой на Земле.