Татьяна Мудрая - Костры Сентегира Страница 5

— Не здесь, похоже. Чуток впереди, — пробормотала она себе под нос.

Сорди не посмел переспросить, про что это она — очевидно, втайне примеривал на себя роль ученика. Некая странная лёгкость овладевала его душой и телом. Несмотря на тяжесть верхнего одеяния, на то, что вздетые на плечо сумки превращали обоих в горбунов, а сабля, понемногу съехав на левый бок и заторчав как помело, придала облику его спутницы нечто ведьминское, — тропа как бы сама стелилась под ноги всеми своими извивами, а холодный воздух прочищал лёгкие. Где-то неподалёку ручей плескал воду из одной ладошки в другую, и высоко вверху, над кронами дубов, деловито переговаривались птахи. Ветви там, в безличной голубизне и светлых облаках, будто сами завивались в гнёзда. И поникшая от росы трава, такая длинная, что путалась в ногах и ложилась на гравий…

В самом деле, гнездо в кустах обочь тропы. И в нем два беловатых в алую крапинку яйца. Сорди нагнулся, взял в руку одно — тёплое. Свежее. Когда-то мальчишкой он такие яйца с удовольствием пил…

Но тотчас в бок ему воткнулось нечто вроде хорошо заточенного шила.

— Положи на место. Вот так, плавно, и попробуй только мне раздавить. Я тебе что приказывала — кормиться лишь тем, что само на тропе появилось. Или ты настолько голоден? Одинокая вдовая самочка только отошла чего ни на то поклевать — а тут нате вам!

Сорди отстранился:

— Я считал, что у тебя нет другого оружия.

— Это не оружие, а бамбуковые спицы для моих дамских рукоделий. Нет, ввожу новое правило для ученика: мастер говорит только раз и только после первого нарушения. Притом запечатлевает свои слова заушением или чем покрепче. Как отец Бенвенуто Челлини, когда тот мальчиком увидел саламандру, пляшущую в огне камина. Чтобы навек запомнилось.

— Но я пока не ученик?

— И моли своего христианского Бога, чтобы так оставалось подольше.

Карди помолчала и добавила не так жёстко:

— Дурень, яйца были насиженные. Тебе ж не надо, чтобы в животе малиновки щебетали?

— Эти птахи, по-моему, гнёзд на земле не сооружают.

— Значит, то была сумасшедшая малиновка.

Дальше оба шли молча, но так быстро, что Сорди не мог как следует подкормиться и тем, что было ему положено по договору: только успевай переступать через плети куманики, что пытались переползти через дорогу — ягоды на них вызрели как-то уж очень рано, — или подушки мелких, похожих на строчки, грибков. Усталости, впрочем, он не чувствовал совершенно, несмотря на то, что тропа резко повернула в гору, и даже слегка удивился, когда его спутница, что двигалась впереди широким шагом, велела ему отойти к плоским валунам, которые высились поодаль.

— Кремнёвые желваки. Твой ножик подострим, а заодно и бритву.

Сорди невольно провёл ладонью по щеке — гладкая, точно у младенца. Вроде бы и не так удивительно после такого краткого времени — и всё-таки…

Кардинена, руководствуясь некими неведомыми соображениями, забрала у него «волчонка», а ему бросила изогнутое складное лезвие и странный брусок — не тонкого наждака, а того же камня, что под ногами.

— Вот, поправь пока на оселке. Это более для тебя привычно?

Сорди хотел было сказать, что эти две вещи совершенно не подходят одна к другой, но с первого движения убедился в обратном: сталь бритвы оказалась мягче и податливей камня и легко брала заточку. «А сабельку и сама не гладит, и мне не даёт — нет нужды или просто я того не достоин? — подумал про свою старшую. — Не сумею, и верно».

Камни оказались хороши и с другой стороны — широкие искры, что отлетали в нарочно расстеленный перед женщиной сухой мох, подожгли его. Карди тотчас огородила место булыжниками, велела поддерживать огонь таким же мхом, что, видимо, оставался с прошлого сезона, и, пока костерок разгорался, наломала в него веток. Чуть позже она водрузила над костром котелок на железной рогатке и засыпала туда круп, по всей видимости, более тугоплавких, чем утренний кускус. Все необходимое появлялось как бы по первому зову и без затраты сил: вода из родника, сухостой, даже сам огонь.

Когда оба поели и ополоснули каждый свою чашку, а Карди вытерла котелок травой, она спросила:

— Ты стал очень скромен. Разве тебя не удивила повсеместная, так сказать, податливость здешней натуры?

— Я над этим работаю.

— Гм. И к какому выводу пришёл?

— Если бы я погубил птенцов — такого бы не было.

— Ой. Уж больно вглубь ты зришь, отрок. Нет, каннибализм сразу бы обстановки не ухудшил. Здесь, в стране Динан, Стрела Аримана далеко не летит. Ормузд ее на лету перехватывает.

— Ты уверена, что я читал «Авесту», Карди?

— Ну, про второе правило термодинамики и закон возрастания энтропии, уж верно, слышал. Так вот, здесь это работает иначе. Далеко не так фатально. Земля, не отягощённая злом…

Она поднялась, отряхнулась от налипшего на мантию сора.

— Кстати, ученик не имеет права спрашивать, но вполне может намекнуть этак обиняками. «Какая чудесная погода», скажем. Или — «Раньше я не видел таких высоких снежных гор, как эта, далеко в распадке».

— Раньше я не видел таких прекрасных заснеженных гор, как эта, далеко в распадке. Это ведь пик Сентегир, самый высокий в центральном хребте Луч.

— Именно. И могу тебя обрадовать, Сорди. Мы как раз туда и направляемся.

Ее рука указала на широкое острие серебряного копья, что вырвалось из курчавой иссиня-зеленой шкуры окрестных склонов.

— Как близко. Но я по опыту знаю, что это лишь иллюзия близости.

— О, никак, в тебе самозародился юмор? Дойдем, не бойся. Причём именно что вместе. Но — сама не знаю когда. Как придется. Или через неделю, или через месяц, или через годы. И что там нас ждёт — тоже заранее не предскажешь.

Снова дорога, но уже не такая лучезарная. Словно устаёт вместе с путниками и не так охотно стелется под ноги и высылает подарки. Липнет к подошвам, словно хочет уйти вместе с путниками к мифическому Сентегиру. И солнце держится совсем близко к земле, кровавит ее своим светом.

Кардинена оборачивается:

— Устал, я вижу. До такого же странноприимного места, как прежнее, идти немало, а наверху придётся спать посменно. Только ведь ты не выдержишь бдения. Не оправдаешь. Скажешь, нет?

— Мне приходилось долго не спать. Но уши у меня не чуткие на природный шум и нескоро такими будут.

— Может быть, и скоро. Иным хватало недели…

Вдруг женщина оборвала себя:

— Вот оно. Держись чётко позади и не вмешивайся нипочём. Волосы наружу выправь.

Но Сорди не успел. Ничего. Ибо из-за ближнего поворота выехали люди. Конные.

Оружие и одежда почти такие же, как у Кардинены. Первое — нарочито щегольское, второе выглядит небрежно, как наряд записного денди. Ягмурлуки вот не бурые — чёрные. Все темноволосы, темноглазы и бороды скоблят, наверное, кремневым топориком. У старшего кос даже две, разделённые пробором, — так изобильны; проседь мешается в них с еле заметной рыжиной.

— Привет тебе, Тэйнри.

Он кланяется едва ли не в пояс — серая прядь, что выпала из причёски, почти касается седельной луки.

— Здравствуй и ты, Карди. Я пришёл ради мира и блага.

— Вижу, благородный вождь. Кто бы в том сомневался.

— С миром и благом — оттого, что у тебя ученик. Приёмный сын, что защищает своего мастера, как младенец — свою мать. И ученик воистину прекрасный! Тонкая кость, карие волосы с примесью золота, серые глаза. Обновление крови всему роду Борджэге.

— Неужели заберёшь? Полно тебе.

— Знаю-знаю, что не по нашему обычаю. Хочу обменять. Один из твоих кешиктенов…

— Нет у меня гвардии, ты знаешь.

— Нет при тебе. Ладно, не буду спорить. Тайно и беззаконно за тобой пошёл, ибо хотел охранить. Я его уступаю — ты отдаёшь права на юнца.

— Плохой обмен. Без чести. Нет.

— Ты даже имени не захотела спросить.

Кардинена кивнула:

— Да. И ты не называй. Для записного карточного игрока все пальцы на руках одну цену имеют.

— Биться за пленника, значит, не станешь, Кардинена Та-Эль бану Терги?

— Нынче не стану, Тэйнрелл бану Борджегэ. И не проси.

— Что же, ходите невредимо. А захочешь на него посмотреть — препятствовать не будем и дороги назад не загородим. Только не медли, Карди.

— Благодарю тебя, Тэйн.

Всадники поклонились уже все — и исчезли в зарослях.

— Поторопимся, Сорди. Неприкосновенность мне они гарантировали, а ты и так ее, выходит, имеешь.

Он не спросил, почему: дисциплина на него давила или шок от опасной встречи? Кардинена шла впереди невиданно широким шагом, уже не по тропе — перепрыгивая с камня на камень и балансируя с риском провалиться в щель или сорваться с обрыва. К своему изумлению, он поспевал за ней почти без труда и с той же ловкостью.

Наконец, оба остановились на выступе вроде того, откуда Сергея сняли при помощи пояса.