Серебряный волк, или Дознаватель - Гореликова Алла Страница 5

Огромная площадь с утопающей в кленах часовней посередине поражает странным безлюдьем. Как-то по-другому Лека представлял себе Университет… шумным, суетным… Может, король Анри вовсе его закрыл? А что, очень даже просто, объявил сбор ополчения… вот ведь и на улицах совсем не так людно, как в Славышти, а мама рассказывала, что Корварена куда теснее…

– Зайдем, – Серега толкает в бок, показывает на вывеску: кричаще вызолоченный кубок и ядовито-розовый поросенок. – Уж там-то будет хоть кто живой…

И вправду, за полуоткрытой дверью, в остро пропахшем дрянной бормотухой подвальчике, обнаруживается достаточно доказательств того, что Лекины мысли об ополчении по меньшей мере преждевременны. Дюжина или около того вагантов, пьяных в дым, вяло тянут похабную песенку; трое по очереди мечут кости – проигравший подставляет лоб под щелбаны; еще одна компания с гоготом обсуждает какого-то мэтра Клауса, и Лека с некоторым удивлением слышит, что означенный мэтр за некий таинственный «прикорм» освобождает от посещения обязательных лекций. Спрашивать что-либо у этих пьяных рож явно бессмысленно. Серега пожимает плечами и пробирается к трактирщику. Толкует с ним пару минут. Возвращается, широко улыбаясь:

– Все будет даже проще, чем мы думали. Пойдем.

Квартира ректора занимает второй этаж университетского Управления. Друзья переглядываются, Серега поправляет дорожный мешок на плече, и Лека дергает золоченый шнур звонка.

3. О расценках на учебу

– Вот, мэтр Клаус, – бодро докладывает слуга, – новые ваганты к нам в ученье. Аж с закатного побережья. Заходьте, молодые люди.

Ректор, неопрятного вида сморщенный старикашка, пребывает в сумеречном состоянии духа, и появление двух новых вагантов немало его удивляет.

– Надо же, – бормочет, шевеля острым носом, – учиться приехали… Видать, хорошо живут у себя на побережье. А что, молодые люди, гномы к вам туда пока не дошли?

– Не видели, – пожимает плечами Лека.

– Опять же, что гномам до рыбы в море, – усмехается Серега. И выкладывает на стол перед ректором огромную копченую камбалу. – А платить мы, уж не взыщите, господин ректор, будем дарами моря. С наличностью ныне ерунда какая-то творится, ну ни на что не хватает! Вот, это вам лично. – И дополняет одуряюще соблазнительную камбалу связкой крупных, с локоть, красноперок, с оттопыренными жабрами, серыми крапинками соли на сухих боках и аппетитно полными икряными брюшками.

– Ученье – свет, – ободряется господин ректор. – Ибо делает нас внимательными к Свету Господню. А что, молодые люди, квартиру вы себе уже нашли? А то сестра моя жаловалась на днях, что дом ее стал слишком пуст с отъездом детей, и не прочь она слышать в нем молодые голоса, пусть даже и помешают они ее покою…

Да, думает Лека, лучшие деньги в этом городе – те, которые съедобные, будь трижды благословенна предусмотрительность Васюры, еще год назад перекупившего поместье с двумя рыбацкими деревеньками недалеко от Готвяни: нынешнюю предполагаемую вотчину двух братьев-вагантов и их бездельника-слуги…

Вечером, распрощавшись с мрачной гостиницей, трое друзей обживают второй этаж просторного дома в переулке Веселого Ваганта. Мадам Урсула, многословная и несколько нервная дама, чем-то неуловимо напоминающая норовистую лошадь, наблюдает за стелющей кровати горничной, не закрывая рта.

– Так вы, значит, с побережья? Хорошо, как хорошо, что братец вспомнил о моей просьбе! Здесь стало слишком тихо. Со мной, знаете ли, жили два моих сына, да еще и жена старшего, хорошая девушка, милая и воспитанная, и ведь на сносях была, когда уехали! Позвали их, вишь… наплели, небось, семь миль до небес! Куда ехать, зачем ехать?! Везде сейчас плохо, а здесь все-таки столица.

– Так уж и везде, – удивляется Серега.

– Видно, на вашем побережье в самом деле гномам искать нечего. Но вот на Готвянь, говорят, пару недель назад напали пираты. И хотя налет отбили, от двух рыболовных шхун, что стояли у причала, остались одни головешки, а заодно и от таможенного склада.

– Готвянь – богатый город, – пожимает плечами Лека, – а мы хоть и недалеко оттуда, но в такой глуши! Ну откуда пиратам знать о каждой деревеньке на побережье? Нет, мадам Урсула, у нас спокойно.

– На тракте, правда, пошаливали, – Серега чешет шрам, – но там уж мы управились.

– А мои-то в Себасту отправились, – вздыхает мадам Урсула. – Портовый город, говорят, купцы, рыба… обещались написать, да что-то молчат. И не знаем, добрались ли. – Мадам Урсула вытирает глаза большим клетчатым платком. – Устраивайтесь, молодые люди, как вам удобно, и спускайтесь вниз. Я чайник поставлю.

4. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Университет – это интересно, думаю я. Не поучиться ли чему вместе с принцем Валерием? Ведь ученье – свет, ибо яснее показывает благость Света Господня… так говорят и приходские отцы, и монастырские, вот только учат мало, ведь все их время проходит в трудах. А я так хочу коснуться этого света… и, право, что в том плохого? Разве не интересно знать, чему и как учили в Смутные Времена?

5. О дворянской чести и прочей ерунде

– Сегодня, молодые господа, речь у нас пойдет о символике наказания. – Сухонький, маленький, изрядно поседевший, похожий на потрепанную ворону мэтр Рене входит быстрым, молодым шагом, как всегда, начав говорить прямо от дверей, вспрыгивает на кафедру и окидывает аудиторию орлиным взором. – Утихомиривайтесь, господа, а не то я сразу перейду к практике.

Лека и Серега обмениваются недоумевающими взглядами. Даже и название предмета мэтра Рене – «Уложения дворянской чести» – кажется вопиюще неуместным. В их-то возрасте о чести пора знать всё! А уж сегодняшняя тема…

– Когда простолюдин лупит неверную жену, или мастер – ленивого ученика, или трактирщик – вороватого слугу, это понятно и правильно, но нет в этом ни чести, ни благородства. Вы же – благородные господа, и не пристало вам уподобляться черни. – Мэтр Рене пристукивает кончиками пальцев по дубовой кафедре. Как гвоздь вколачивает. – Конечно, благородный господин вправе наказать и жену-изменницу, и нерадивых домочадцев, а, скажем, командир просто-таки обязан расправиться как должно с нарушителем дисциплины. Но вам, любому и каждому из вас, и в гневе надлежит проявлять благородство. – Еще один гвоздь вонзается рядом с первым. – И то наказание, коему подвергнете вы виновного, должно в полной мере подтвердить ваше высокое происхождение. Посему оно обязано: первое – соответствовать как тяжести проступка, так и ситуации, смягчающей либо отягчающей его; второе – учитывать как ваше положение, так и положение наказуемого; третье – выглядеть в глазах очевидцев как необходимым, так и достаточным; четвертое – не оставлять сомнений…

Мэтр Рене все вколачивает пункты-гвозди, и в Леке растет злость. Так бездарно проводить время! И ведь сидит полтора десятка великовозрастных оболтусов, ловят каждое слово, а потом еще и применять начнут! Этакий-то бред! В гневе нет чести, но хладнокровное наказание лишь тогда не будет мерзким, когда оно или назидательно, или милосердно. И что еще нужно знать об этом?!

Лека искоса глядит на Серого. Побратим сидит, уставясь бешеными глазами в стену над головой мэтра Рене. Нет, затея отца с их учебой нравится Леке все меньше и меньше! Уж лучше бы они шатались без дела по Корварене, как Ясек! Кстати, и узнали бы больше, поскольку от лбов-соучеников толку в этом плане ноль. А другие предметы не умнее этого, и зачем молодые дворяне Таргалы протирают штаны в Университете, решительно непонятно! Заняться им, что ли, больше нечем?! Так все равно главный их интерес – заметелиться после лекций в «Пьяного поросенка». И это когда в стране война! Тратить время на «Суть Промысла Господнего», «Генеалогию благороднейших родов Таргалы», «Танцы вкупе с этикетом» и эти тупые «Уложения» – ну ведь слов нет, как нелепо!