Гвоздь в башке - Чадович Николай Трофимович Страница 5

Немного подумав, я сказал:

– Честно признаюсь, что не все из услышанного мне до конца понятно. Но в общем предсказание выглядит благоприятно.

– Как сказать! – возразил Астерий. – С одной стороны, оракул обнадеживает меня. «Дети золы», то есть люди, созданные Зевсом из праха испепеленных им титанов, должны уступить свое нынешнее место моим потомкам. Но это случится лишь при условии, что я не паду жертвой «двуличного гостя» – человека, выдающего себя за кого-то другого. Кроме всего прочего, ему доступен «путь Мнемозины». Это надо понимать так, что моему врагу дана способность проникать в память иных людей. А главное, ему покровительствуют боги далекого будущего, которым суждено прийти на смену олимпийцам.

Положение у меня было – хуже некуда. Однако я невольно зауважал Дельфийских предсказателей. Бывают у них иногда истинные озарения, ничего не скажешь. Про «путь Мнемозины» – это они в самую точку угодили. Вот только относительно нерожденных богов, держащих меня под эгидой, переборщили (хотя определенный смысл есть и в этих словах). Нет у меня сейчас иной защиты, кроме собственного разума и собственных рук.

Между тем Астерий, уже закончивший разъяснять потаенный смысл пророчества, вопросительно уставился на меня. Пришлось с самым невинным видом ответить:

– Похоже, ты принял меня за этого самого «двуличного гостя». Ответь, сын Миноса, что общего ты видишь между нами?

– Ты выдаешь себя за афинянина, но твое истинное прошлое скрыто мраком. Старый Эгей вовсе не отец тебе. Ты при помощи всяких хитрых уловок просто втерся ему в доверие.

– Откуда… – я попытался было запротестовать, но Астерий решительным жестом остановил меня.

– Хочешь спросить, откуда это мне известно? Не буду скрывать – преданные мне люди давно наблюдают за тобой. И не за тобой одним. И не только в Афинах. Ты с самого начала вел себя неосторожно. Распускал нелепые слухи о своем происхождении, хотя едва-едва мог изъясняться на ахейском наречии. Все твои подвиги скорее всего тоже вымысел. Их очевидцы или откровенно лгут, или путаются. Таким образом, твое двуличие не вызывает никакого сомнения. Есть в твоем поведении и немало других странностей. Судя по некоторым высказываниям, особенно сделанным на пирах, тебе открыто будущее. Ты предрекаешь скорое падение Илиона, что совпадает с тайными откровениями оракулов, которые известны лишь немногим избранным. Вполне возможно, что здесь не обошлось без подсказки неведомых нам богов. Как видишь, все сходится.

Тут он, безусловно, прав, подумал я. Нечего язык распускать. Расскажешь, например, анекдот из жизни хитроумного Одиссея, а в компании обязательно найдется кто-то один, знающий, что на острове Итака, в семье царя Лаэрта, недавно родился мальчик под таким именем и мальчику этому предрекают бурную, богатую приключениями жизнь, поскольку его дедом по матери является небезызвестный Автолик-вор, проходимец и клятвопреступник. Объясняйся потом, что это случайное совпадение. А все вино проклятое! Раньше я его терпеть не мог, а здесь пристрастился. Хоть и слабенькое оно, хоть и кислое, а в голову ударяет, потому что на пирах смешивается не с водой, как считалось раньше, а с настойкой мака.

Астерий тем временем продолжал обличать меня:

– И отправился ты на Крит добровольно, а не по жребию. И белый парус припас, чтобы на обратном пути заранее возвестить о своей победе. И меч приготовил, да еще нанес на него какие-то магические письмена.

– Ты знаешь обо мне больше, чем самый близкий друг, – сказал я. – Польщен таким вниманием к моей скромной персоне. Но если ты считаешь меня столь опасным, то почему не убил сразу? По дороге к дворцу, например? В спальне Ариадны? Или прямо здесь, пока я пребывал в тенетах Гипноса?

– Сначала нужно было убедиться, что ты именно тот, кого я ожидаю. А кроме того, у меня есть к тебе один очень важный вопрос, – могу поклясться, что в словах Астерия сквозила некая неуверенность; сейчас он напоминал щенка, отыскавшего в траве маленького, но кусачего жука и не знающего, стоит ли с этим жуком связываться.

– Какой вопрос? – я внутренне напрягся.

– Допустим, сегодня я одолею тебя. Будет ли эта победа окончательной? Не пошлют ли боги будущего против меня еще кого-нибудь?

Юлить дальше не имело смысла. Карты, как говорится, были открыты. Что ни говори, а логика у Астерия была железная. Да и его осведомленности оставалось только позавидовать. Далеко пойдут минотавры, очень далеко! Если только я не сумею остановить самого первого из них.

Другой вопрос – как остановить? Хитростью? Силой? Пока дело не дошло до рукопашной, попробую-ка я запугать его.

– Обязательно пошлют, – твердо ответил я, глядя Астерию прямо в переносицу (заглянуть в глаза мешали особенности строения его черепа).

– Человека или демона?

– Снова меня.

– Не понимаю, – он помотал головой, совсем как бык, на которого хотят надеть ярмо.

– И не поймешь, даже не старайся. Если поединок закончится моим поражением, жди нового гостя. Как бы он ни выглядел, все равно это буду я. Мы будем биться раз за разом, и в конце концов я добьюсь своего. Ты не сможешь побеждать бесконечно, а мне будет достаточно и одной победы.

– Ты бессмертный?

– Вроде того, – гордо кивнул я.

– И даже если я скормлю твое тело псам, ты все равно вернешься?

– Можешь не сомневаться, – самое интересное, что я говорил истинную правду.

– Это надо проверить.

Не вставая с места, Астерий переломил меч о колено, что свидетельствовало не только о его нечеловеческой силе, но и о крушении всех возлагавшихся на меня надежд (что я имею в виду, вы поймете потом).

Тем не менее сдаваться было рано.

Ухватив увесистый жертвенный треножник (ух, как шибануло в нос благовониями), я смело ответил на вызов Астерия:

– Попробуй проверь!

Отшвырнув разделявший нас низкий столик, проклятый урод поднялся во весь рост (в мои времена такие верзилы играли в баскетбол или выполняли роль живых щитов при богатеньких буратино).

Куда только девалось его недавнее спокойствие и рассудительность! Если еще минуту назад я беседовал с человеком, пусть и весьма безобразным, то сейчас мне противостоял дикий зверь, глаза которого быстро наливались бешеной кровью.

Был ли у меня хоть какой-то шанс справиться с Астерием голыми руками? Очень сомневаюсь. Все хитрые борцовские приемчики, изобретенные людьми на протяжении тридцати грядущих веков, не помогли бы мне сейчас (тем более что и знал я их в основном теоретически). Броском через плечо не утихомирить взбесившегося слона. Удар пяткой в звериную морду куда более опасен для пятки, чем для морды. Апперкот в солнечное сплетение не страшен тому, у кого кости – как рельсы, а мышцы – как железный панцирь.

Как ни странно, но единственной моей союзницей была его поистине необузданная ярость. Прояви он хоть немного хладнокровия, и со мной было бы покончено в считанные минуты.

Однако Астерий бросался в атаку безоглядно, напролом. Окажись сейчас на моем месте опытный матадор, и тогда врагу рода человеческого пришлось бы несладко.

Был даже момент, когда, удачно увернувшись, я огрел Астерия треножником по голове. Гул пошел такой, словно удар пришелся по большому медному гонгу. Но, к сожалению, этим все и ограничилось. Столь крепкую башку, наверное, можно было пробить только секирой.

Все внутреннее убранство моих покоев пришло в полное разорение, все столы и лавки были разбиты, вся посуда превратилась в черепки. Обломки дубовой мебели и осколки мраморных статуй летали от стены к стене, словно мячики.

Грохот стоял такой, что все многочисленные обитатели дворца, включая стражу, прислугу, царя Миноса, царских наложниц, царицу Пасифаю, ее любовников, моих юных спутников-афинян, коварную Ариадну и комнатных собачек, должны были неминуемо проснуться.

Последней рухнула на пол объемистая чаша, предназначенная для омовения рук (каюсь, иногда я использовал ее вместо ночного горшка). Полированный мозаичный пол, на котором были изображены сцены рождения и воспитания Зевса, сразу превратился в подобие ледяного катка. Еще слава богу, что мы поскользнулись на нем одновременно.