Гимн Лейбовичу (Другой перевод) - Миллер-младший Уолтер Майкл Страница 51

— Это несправедливо! — взвыл один из членов делегации. — Вы дискриминируете…

— Только тех, в ком мы не уверены. В чем дело? Или надеетесь укрыть здесь резервные войска? Это не будет позволено. Вам не удастся разместить здесь городское ополчение. Это все.

При существующих обстоятельствах спорить не приходилось — делегация согласилась и на это. Дом Пауло намеревался принять каждого, когда придет время, но сейчас следовало дать понять горожанам, чтобы не рассчитывали на аббатство в своих военных планах. Позднее с такими же требованиями могут явиться офицеры из Денвера, а они ставят свой политический строй гораздо выше чьей-либо жизни. Он намеревался и им дать такой же ответ. Аббатство было построено как цитадель веры и знания и должно оставаться таким впредь.

В пустыне начали появляться путники с востока. Торговцы, охотники и пастухи, двигаясь на запад, приносили вести с Равнины. Чума скота, словно греческий огонь, распространялась среди языческих стад, голод казался неминуем. С падением Ларедана его войска превратились в партизанские отряды. Часть из них вернулась на родину, как им было приказано, а другие дали страшную клятву пойти маршем на Тексаркану и не останавливаться, пока не добудут голову Ханегана Второго или не погибнут в бою. Лареданцы, ослабленные и разрозненные, вырезались во время опустошительных набегов воинов клана Бешеного Медведя, жаждавших отомстить тем, кто принес им чуму. Ходили слухи, будто Ханеган великодушно предложил народу Бешеного Медведя свое покровительство и защиту, если они присягнут на верность «цивилизованным» законам, введут его офицеров в свой совет и примут христианскую веру. Покорность или голодная смерть, — такой выбор представили судьба и Ханеган пастушьим племенам. Многие предпочитали голодную смерть вассальной зависимости от государства земледельцев и торговцев. Говорили, что Хонган Ос проревел свой отказ югу, востоку и небесам. Последнее он дополнил ежедневным сожжением одного шамана, чтобы наказать племенных богов за то, что они изменили ему. Он угрожал перейти в христианство, если христианские боги помогут ему перебить его врагов.

Во время непродолжительного посещения аббатства группой пастухов было обнаружено, что исчез Поэт. Дон Таддео первым заметил его отсутствие и осведомился о праздношатающемся стихотворце.

— Вы уверены, что он исчез? — удивился дом Пауло. — Он часто проводит по нескольку дней в селении или взбирается на гору поспорить с Беньямином.

— Его вещи исчезли, — сказал дон. — Из комнаты все вынесено.

Аббат скорчил гримасу.

— Когда уходит Поэт, это дурной знак. Кстати, если он действительно исчез, я бы посоветовал вам произвести немедленный переучет ваших собственных вещей…

Лицо дона стало задумчивым.

— Так вот куда делись мои башмаки…

— Нет сомнений.

— Я выставил их для чистки, и они пропали. Это произошло в тот же день, когда он пытался взломать мою дверь.

— Взломать?! Кто, Поэт?

Дон Таддео тихо рассмеялся.

— Я боюсь, что немного подшутил над ним. У меня находится его стеклянный глаз. Вы помните тот вечер, когда он оставил его на столе в столовой?

— Да.

— Я подобрал его.

Он открыл свой кошель, порылся в нем и положил глаз Поэта на стол аббата.

— Он знал, что глаз у меня, но я отрицал это. С тех пор мы все время подшучивали над ним, даже распустили слух, что это не что иное, как давно утерянный глаз идола Орды, и его следует возвратить в музей. Временами он просто бесился. Конечно, я намеревался перед отъездом отдать ему глаз. Как вы думаете, он вернется, когда мы уедем?

— Сомневаюсь, — ответил аббат, с некоторым содроганием рассматривая глаз. — Но, если хотите, я сохраню глаз для него. Хотя, скорее всего, он отправился в Тексаркану, чтобы поискать его там. Он утверждает, что это — могущественный талисман.

— Как так?

Дом Пауло улыбнулся.

— Он говорит, что видит гораздо лучше, когда носит его.

— Что за чепуха! — Дон запнулся. Всегда готовый, очевидно, выдвинуть любое необычное предположение после хотя бы краткого размышления, он добавил: — Хотя, может быть, и не чепуха… если предположить, что заполнение пустой глазницы как-то влияет на мускулы другой. Он говорил именно так?

— Он только клянется, что не может толком видеть без него. Он утверждает, что глаз дает ему ощущение «истинного смысла», хотя и причиняет сильную головную боль. Но никто не знает, говорит ли Поэт правду, фантазирует или выражается аллегорически. Поскольку все его фантазии достаточно подкреплены реалиями, то я вообще сомневаюсь, есть ли для него разница между фантазией и фактом.

Дон иронически усмехнулся.

— На следующий день он вопил за моей дверью, что я нуждаюсь в глазе больше, чем он. Приходится предположить, что он и вправду считает его могущественным талисманом, пригодным для любого человека. Право, не знаю, почему.

— Он сказал, что вы сами нуждаетесь в нем? Хо-хо.

— Что вас забавляет?

— Простите. Он, вероятно, хотел этим оскорбить вас. Я бы не хотел объяснять слова Поэта, поскольку могу при этом показаться его соучастником. Вы можете обидеться.

— Вовсе нет. Я любопытен.

Аббат посмотрел на изображение святого Лейбовича в углу комнаты.

— Поэт постоянно использовал этот глаз в качестве повода для острот, — объяснил он. — Когда он собирался принять какое-то решение или обсудить какой-то вопрос, он вставлял глаз в глазницу. И вынимал его обратно, если видел что-нибудь неприятное для себя, или претендовал на то, чтобы смотреть на что-либо свысока, или когда валял дурака. Когда он его вставлял, то менял свои манеры. Братья стали называть глаз «совестью Поэта», а тот продолжал острить. Он читал небольшие лекции с демонстрацией подвижной совести. Он заявлял, что им овладевает неистовое, непреодолимое стремление к чему-нибудь пустяковому, например, стремление овладеть бутылкой вина. Вставив свой глаз, он поглаживал бутылку, облизывал губы, пыхтел, стонал и наконец отдергивал руки. Затем им снова овладевало желание. Он хватал бутылку, наливал немного вина в чашку и в течение нескольких секунд пожирал его глазами. Но затем совесть снова одолевала его, и он швырял чашку через всю комнату. Вскоре он снова начинал плотоядно поглядывать на бутылку, стонать и пускать слюни, но так или иначе боролся с желанием, — Аббат деланно усмехнулся. — Отвратительное зрелище. Наконец, совсем выдохшись, он выдергивал свой стеклянный глаз. После этого он сразу расслаблялся — желание уже не было таким сильным. Холодный и надменный, он овладевал бутылкой, оглядывал всех вокруг и смеялся. «Я собираюсь все-таки сделать это», — говорил он. И вот, когда все ожидали, что он выпьет ее, он с блаженной улыбкой выливал все вино себе на голову. Сами видите, какова выгода от подвижной совести.

— Поэтому он считает, что я нуждаюсь в ней больше, чем он?

Дом Пауло пожал плечами.

— Он всего лишь Поэт-Эй, ты!

Ученый забавно запыхтел. Он толкнул стеклянный шар большим пальцем и покатил его поперек стола. Вдруг он рассмеялся.

— Мне это даже нравится. Кажется, я знаю, почему нуждаюсь в нем больше, чем Поэт. Вероятно, в конце концов я оставлю глаз у себя.

Он взял глаз, подбросил его, поймал и вопросительно посмотрел на аббата.

Дом Пауло снова пожал плечами.

Дон Таддео вернул глаз в свой кошель.

— Он получит его, если когда-нибудь придет за ним. Да, кстати, я намеревался сообщить вам, что моя работа здесь почти окончена, и мы уезжаем через несколько дней.

— Вас не беспокоят военные действия на Равнине?

Дон Таддео, насупившись, посмотрел на стену.

— У нас разбит запасной лагерь на холме, примерно в неделе езды верхом отсюда. Отряд яз… гм… наш эскорт будет ждать нас там.

— Я надеюсь, — сказал аббат, добавляя к любезности немного жесткости, — что ваш эскорт не изменил свою политическую ориентацию с того времени, как вы заключили соглашение. Теперь будет трудно отличить врагов от союзников прежних дней.