Странник поневоле - Долинго Борис Страница 56

Богдан в определённой мере уже начал привыкать к экзотическому средневековому окружению, выражавшемуся как в самом интерьере замка, так и в одеждах окружавших людей, поэтому встретил выход короля с гораздо меньшим волнением, чем, скажем, с которым он впервые наблюдал покойного Бафомета и его слугу сквозь ветки кустарника у дороги. Тем не менее, сердце его сейчас снова забилось чаще: он лицезрел настоящего монарха настоящего средневекового королевства! И пусть оно находилось не в прошлом Европы на Земле, а на одной из граней непонятно как возникшей цилиндрической планеты, ощущение путешествия на машине времени снова охватило юношу.

Многое по-прежнему напоминало виденное в исторических кинофильмах. Богдан не являлся специалистом по истории, чтобы заметить какие-то детали, отличавшие местный колорит от прошлого Земли, поэтому всё казалось настоящим перемещением в это самое прошлое.

Король со свитой прошествовал до своего места во главе огромного стола, уставленного блюдами и кувшинами, сказал приветственное слово – и трапеза началась.

Хруодланд был мощного телосложения и достаточно высок – Богдан прикинул, что никак не ниже метра восьмидесяти трёх – восьмидесяти пяти. Его голову украшала шапка, прошитая золотыми нитями и усыпанная самоцветами. На боку висел короткий меч, скорее даже длинный кинжал, а с плеч спадала бордовая мантия, тоже с золотым шитьём, схваченная золотой пряжкой на плече. В целом одеяние не было помпезно-аляповатым, и Богдану это понравилось.

Короля сопровождала группа из пяти человек, вооружённых более существенно – очевидно, выполнявших роль телохранителей. Чуть поодаль, тоже в сопровождении двух мужчин и компании фрейлин, находились две дамы.

– Королева Ингрена и принцесса Алиенора, – шепнул Конрад, внимательно следивший за Богданом, пока тот взирал на королевскую чету.

Среди свиты, прошествовавшей далее, выделялся человек в серо-лиловой сутане – судя по всему, местный священнослужитель, единственный пока увиденный Богданом.

Снова пропели трубы, и король дал знак приступать к трапезе. Придворные внизу уселись за стол, придворные на террасе довольно быстро оставили перила и тоже начали уничтожать кушанья. Конрад сделал приглашающий жест, и Богдан, галантно сопровождавший баронессу Феофану, последовал этому совету.

Как ни очаровала его молодая девушка, он не мог не сохранить толику «взгляда со стороны». Несколько удивляла система сервировки еды здесь, на галерее. Скудные, но не совсем мизерные знания по истории подсказывали Богдану, что мало вероятно, чтобы в Европе Средних веков практиковался «шведский стол». Здесь же как раз имела место такая система: гости стоя – когда сами, когда с помощью сновавших вокруг слуг – наполняли тарелки и кубки, пили, ели и беседовали.

– Прогресс всё-таки имеет место быть, – пробормотал Богдан, отрезая от филейной части жареного кабанчика ароматный кусок.

Феофана покосилась на него и прыснула – Богдан машинально сказал это по-русски. Тут же пришлось извиняться за столь непочтительное к даме действие.

– Кстати, баронесса, – заметил Богдан, – у вас в Астерии не практикуется обычай пить на брудершафт?

Слова «брудершафт» в словаре, вложенном в память Богдана, не нашлось, но он использовал прямую смысловую реплику, пояснив суть процесса. Правда, он вовремя спохватился и заменил в собственной версии поцелуй в губы простым касанием щекой к щеке.

Глаза баронессы и графа Конрада округлились, и землянин поспешил добавить:

– Прошу прощения, если звучит не учтиво, но у нас в Перуньи этот обычай весьма распространён, и считается вовсе не оскорбительным, а напротив, проявлением высшего расположения. Честное слово!

Возбуждение, вызванное общей ситуацией, развивавшейся для него пока очень удачно, и несколько больших глотков хотя и кисловатого, но вполне хмельного вина вызвали подъём творческих сил юноши.

– У нас даже бытует легенда, что данный обычай идёт от самого Создателя. Конечно, нет никаких подтверждений тому, но, согласитесь, звучит привлекательно, не правда ли?

Граф и баронесса после некоторого непродолжительного раздумья согласились, что обычай вполне безобидный и интересный. Они тут же выпили, совершив обряд касания щёками, что вызвало удивление находившихся в непосредственной близости окружающих, которым пришлось снова и снова объяснять смысл пития на «фратернит», после чего обряд далёкой страны Перуньи начал завоёвывать популярность.

Касаясь щекой щеки баронессы, Богдан ощутил, что сердце стучит слишком быстро, а кровь бросилась в лицо. Гладкая девичья кожа снова и снова напомнила ему, что на свете живут создания, призванные сводить мужчин с ума и толкать их на разнообразные глупости, называемые также иногда подвигами. Баронесса тоже разрумянилась и слегка смутилась. Когда она выполняла подобный процесс с графом, Богдан следил даже с некоторым чувством ревности, и, к его удовлетворению, ему показалось, что с Конрадом Феофана проделывала всё куда более спокойно.

Дружеское застолье на ногах набирало силу, когда, подняв глаза, Богдан к своей досаде встретился взглядом с уже почти забытым рыцарем Вайком.

Вайк стоял метрах в пяти от Богдана, у прохода между столами, и беседовал с каким-то мужчиной в годах, одетым в светло-коричневый камзол (Богдан не мог подобрать другого слова), расшитый на груди чёрными с золотом узорами. На самом Вайке тоже красовалось подобное одеяние, но только голубоватого цвета, из-под которого виднелась белая сорочка. Голову рыцаря украшало подобие чалмы с изогнутым чёрно-зелёным пером. Грудь пересекала цепь с одним крупным камнем – похоже, куском горного хрусталя, вставленным в медную оправу.

«Красавец!», – неприязненного подумал Богдан.

Судя по всему, Вайк давно заприметил Богдана и наблюдал за ним, дожидаясь, пока тот заметит его. Очевидно, то, что он первый обнаружил в толпе своего недруга, доставляло рыцарю удовольствие. Богдан почувствовал это. Надо понимать, что случись подобное в лесу или в бою – и ты был бы уже мёртв.

«М-да, – подумал он, – расслабляться и терять бдительность нельзя. Особенно если я хочу хорошо попользоваться своей продлённой жизнью!»

Из седла Вайк показался Богдану высоким, но сейчас он видел, что рост рыцаря превышает его собственный минимум сантиметров на десять – в Вайке было за метр девяносто!

«В бою на мечах у такого верзилы есть большое преимущество: длина рук! – прикинул Богдан. – Правда, тут ещё очень важна реакция…»

Его тренер по карате-до, комиссованный по ранению в Афгане прапорщик Артём, в нелегальной секции, которую посещал Богдан, всегда учил, что сила и размеры бойца – далеко не главное. Главное – дух и умение быстро реагировать на действия соперника.

В Советском Союзе карате и все восточные единоборства, кроме почему-то дзюдо, официально не приветствовались, и разрешения на открытия подобных секций не выдавались. Поэтому многие занимались в секциях практически подпольных – ходил в такую и Богдан.

Богдан усмехнулся: он посещал секцию всего около двух лет, но уже не раз имел возможность убедиться, что утверждение о реакции – истинная правда. Конечно, законы физики никто не отменял, и, ясное дело, у верзилы под два метра удар, особенно если верзила не простой толстый увалень, куда сильнее, чем у щуплого с виду паренька среднего роста, какие бы сказки не сочиняли о восточных единоборствах. Но если паренёк умеет ловить кураж и стремится победить или умереть – хотя бы символически, то, мягко говоря, сложно делать ставки, исходя только из «размеров» бойца. Впрочем, Богдан тоже не был пареньком среднего роста.

Вайк увидел, что Богдан его заметил, и осклабился. Именно осклабился, а не улыбнулся. Богдан хмыкнул и вежливо кивнул, давая понять, что он не считает инцидент у таверны достойным продолжения.

Удивительное дело, ведь бывает в жизни так: человек вроде бы не противен внешне, но почти сразу же вызывает антипатию. Чем – не сразу и скажешь: манерой общаться, каким-то въедливо-агрессивным сарказмом и взглядом на окружающих под углом придирчивой оценки, тем, что сам он определил себя безусловным лидером ситуации, решающим, кого хвалить, кого порицать, а кого и просто «вывести в расход».