Руслан Мельников - Рыцари рейха Страница 6

Мужики просто хватали дубье за один конец и били другим. Грубо, сильно, без затей и хитростей. Сверху да сбоку — наискось. Сбоку да сверху. Мешая друг другу, а то и задевая ненароком в горячке сражения собственных товарищей. Защиты или тычковых ударов в палочном бою эти ребята не знали. Бурцев знал. И то знал, и другое. И кое-что еще. И дрался в иной манере. Как когда-то лупил скинов резиновой дубинкой в ОМОНе, как рубился мечом в Польше, Пруссии и на льду Чудского озера. А еще... Перехватив палку посередке, он ловко орудовал ею, как автоматом в рукопашной. С прикладом и с примкнутым штыком. Пока это помогало.

Из толпы выскакивали все новые и новые крикуны с дрекольем. Но все — не профессиональные бойцы, а так — пропойцы-наймиты, шумливая вечевая дружина с пудовыми кулаками и усохшими мозгами, привыкшая брать числом и горлом. Бурцев вертелся, крутился как белка в колесе. Уклонялся, парировал, отбивался, сам наносил удары — благо ширина моста не позволяла противникам зайти в тыл. И отступал к лошади, оставляя на мосту побитых и калечных.

От него отстали. Получив неожиданно жесткий отпор от одиночки, вечевые костоломы чесали репы, хорохорились, однако сызнова лезть под палку Бурцева не спешили. Бойцы пятились. Стонали раненые, возбуждено шумела хмельная толпа.

— Народ честной, да что же такое деется?! — громко и отчетливо возопил кто-то. Кажется, это был тот самый Василий Буслаев в засушенном виде. — Приблудный Васька-чернокнижник, самозванец бесов, наших бьет, новогородских!

— У-у-у! А-а-а! — возмущение и негодование.

А вперед уже проталкивались купеческие вояки. При броне и шеломах. С щитами, мечами, копьями...

«От этих ребяток палочкой уже не отмахнешься!» — подумал Бурцев.

...И с луками.

Стрела с тяжелым граненым наконечником нежданно-негаданно вылетела из толпы, ударила в плечо. Сильно ударила — едва не опрокинула. А вот это уже грубеж! Если б не трофейная кольчужка Фридриха фон Берберга, было бы хреново. Любую другую кольчугу бронебойная стрела, пущенная почти в упор, продырявила б в два счета.

— Кол-дов-ство! — заорали в толпе.

— Броня, от стрел заговоренная, на Ваське!

— Хватай его-о-о! В костер его-о-о!

И тут толпа подалась. Заревела многоголосым пьяным басом, хлынула на бойца-одиночку.

Сомнут! Сметут! Снесут! Это было ясно, как божий день. Им всем было ясно. Бурцев досадливо сплюнул. Эх, мужики новогородские, вот ведь доверчивый и склочный народец! Ладно, палку — в Волхов. Пришла пора пускать в ход тяжелую артиллерию, а за неимением оной, придется воспользоваться...

Бурцев нырнул под брюхо лошади. Там, с другой стороны к седлу приторочен «MG-42», отбитый у цайткоманды СС на Чудском озере. Ручной пулемет со сложенными сошками готов к бою. Коробка барабанного магазина на полсотни патронов топорщится слева. Первый патрон ленты — в патроннике. Взята эта бандура вообще-то на крайний случай. Но уж куда крайнее-то?! Бурцев выругался: он так надеялся договориться без пулемета! Ан не дают...

Глава 6

Пьяная орущая толпа ничего не видела. Или не желала видеть. Или не желала понимать. Толпа не остановилась, когда Бурцев выступил из-за лошади с 11-килограммовым «MG-42» наперевес. Пулеметный ремень давил плечо, зато руки почти не ощущали веса оружия. А толпа надвигалась. Метров двадцать уже осталось. Или пятнадцать. Бей хоть прямо с рук — не промахнешься. Но нельзя же вот так сразу устраивать расстрел демонстрантов!

Первую очередь Бурцев пустил поверх голов — в белый свет, как в копеечку. Грохот и раскаты затяжного эха над Волховом... Бьющаяся от ужаса лошадь на привязи. И многоголосый нечеловеческий вопль...

— Гро-мо-мет! У него громомет!

Толпа встала. Как вкопанная. В каком-то десятке метров. Ага, проняло?!

— Расходились бы вы по домам, гой еси, люди добрые! Мля!

«Добрые люди» с дурными глазами и красными испуганно-злыми лицами тормозили. Он поторопил: вторая очередь прочертила неровную границу между Бурцевым и толпой. Пули застучали о мост под ногами новгородцев. С дощатого настила полетела щепа. Пунктир пулевых отверстий отчетливо обозначился на затоптанном до черноты дереве.

Есть! Толпа кричала и пятилась. Отвоевано еще метров пять. Десять... Были б новгородцы не пьяными — бежали б давно, теряя порты. А так — нет. Так соображают долго. Впрочем, хмельные головы быстро трезвели.

— Уходите, пока добром просят, а? — снова предложил Бурцев.

Он стоял. Толпа откатывалась. Отступали здоровые, отползали побитые. И слава Богу! Лишь бы в людей стрелять не пришлось.

И словно кто прочел его мысли.

— Не бо-и-ись, христиане! Не могет Васька гром и стрелы незримые колдовские в нас метать! В том нам заступа Божия перед чернокнижием нечестивым!

Толпа остановилась где-то на середине моста. Засомневались люди, загомонили, стряхивая оцепенение ужаса. Выходило не так, как хотел Бурцев. О страшной силе «невидимых стрел» были наслышаны все. Но, похоже, новгородцам действительно невдомек, почему колдовской громомет шуметь — шумит, а людей не валит. Стрельбу вхолостую — на испуг — здесь не признавали. Смертельное оружие должно бить насмерть — так разумели новгородцы. А если оружие не бьет... Значит, не страшное оно уже и не смертельное вовсе. Бунтари приободрились:

— Вперед, други! Господь оборонит нас! Нешто отступим теперь перед балвохвалом?!

— Бе-е-ей колдуна!

— В Волхов людишек княжьих!

— Круши-и-и!

— Васько-то один всего!

— На костер его!

— А девку чернокнижника растянуть и четвертовать!

— Только потешимся с ней по первоначалу!

— Га-га-га!

Пьяным взбудораженным людом управлять просто. Пьяный взбудораженный люд хорошо разумеет громкий окрик, да ко времени брошенное глумливое словцо. А вот остановить возбужденную толпу нелегко. Остановить ее может разве что вид собственной крови. И чем крови той будет больше, тем лучше.

Живая стена боязливо, осторожно, но все же снова надвигалась на Бурцева.

Вид крови?.. Снова палить в воздух или под ноги — бессмысленно. Это будет демонстрация слабости. А слабость только раззадорит обозленных новгородцев. Стрелять на поражение? Нельзя. Свои же, русичи. С ними ведь бок о бок немца воевали! И что же, косить теперь их из немецкого же пулемета?!

Но и не стрелять нельзя. Если не остановить толпу сейчас на мосту — просочится зараза на Софийскую сторону, всколыхнет весь Великий Новгород. Когда-то, много лет... много лет тому вперед омоновское оцепление в Нижнем парке вышло навстречу бритоголовым скинам — вышло без оружия, уповая на одни лишь спецсредства и собственную крутизну. То была ошибка. Сейчас Бурцев мог ее повторить. А мог и не повторять.

Он поднял теплый ствол «MG-42»:

— Да стойте же вы, дурни!

Дурни стоять не желали. Дурни шли. Лезли на пулемет. Хмурые, злые, рычащие, кричащие... Испуганные и от того еще более страшные.

— Смерть колдуну!

— Смерть бесерменам татарским и княжьим дружинникам!

— И женам их и детям!

— Долой князя!

Вот ведь гадство! Бурцев тряхнул пулеметом:

— Остановитесь! Одумайтесь, олухи царя небесного!

Он отступил. На шаг. На два...

Его больше не слушали и не слышали.

Он остановился:

— Сто-о-оять, говорю!

Никакой реакции...

Раздавят. Сначала его, потом остальных.

Палец чесался о спусковой крючок. Бурцев стиснул зубы. Жаль... Но иначе — никак. Вы уж простите, мужики новогородские, только Аделаидку я вам на растерзание не отдам.

Ох, палец чесался. И противостоять этому зуду никак невозможно. Что ж, по крайней мере, на мосту нет баб и детишек. А вот там — за спиной, за воротами детинца — есть.

Он ударил в толпу. Метров с десяти. Понизу, по ногам. Длинной-предлинной очередью. Пулемет заплясал, задергался в руках.

И снова крики, и снова вопли. Только громче, только истошнее, только страшнее, чем прежде. И словно гигантской косой полоснуло нетрезвых мужиков под коленки. Люди падали друг на друга беспомощными, орущими кулями. И цеплялись друг за друга. И валили друг друга. Много людей: новгородцы стояли плотно, и каждая выпущенная пуля валила по несколько человек зараз.

На черный грязный мост и в свинцовые воды Волхва брызнуло красным. Бурцев показал толпе ее кровь. И толпа шарахнулась прочь.

Остались только раненые — те, что не смогли встать и уйти. Десятка два с простреленными ногами корчилось на скользких досках. Слабо шевелились еще трое — сбитые в палочном бою. Проклятье! Были и убитые. Два. Нет, три... Нет, пять... Целых пять человек, падая, угодили под идущие понизу пули. Или пляшущий «MG-42» все же ударил чуть выше, чем рассчитывал Бурцев?

Полдесятка убитых. Двадцать раненых. Остальные калечили и убивали друг друга сами. Над Волховом царили паника. И давка... Новгородцы бежали с моста. Но плотная пробка копошащихся человеческих тел не пускала беглецов. Одни безумцы сбивали с ног и топтали других. И лезли по телам, по головам...