Гроза над крышами - Александр Александрович Бушков Страница 6

— Понял, — кивнул Тарик без тени угрюмости.

— Молодец! — сказал Долговяз чуть ли не растроганно. — Всегда ты, Тарик, был у меня любимым учеником. И если я тебя пару раз и драл — так, согласись, за дело...

Нет, ну надо же! Под конец второго года обучения оказалось, что Тарик числится у Долговяза в любимых учениках, раньше как-то и не замечалось. Что до дранья, тут и в самом деле на Долговяза обижаться не следовало: оба раза Тарик был заводилой школярских проказ, и по старой негласке12 винить следовало только себя — кто ж тебе виноват, что ты попался? В следующий раз будешь оборотистее и ловчее...

— И замыслы насчет тебя у меня, Тарик, большие, — сообщил Долговяз. — После золотой совы со шнурочком тебе прямая дорога на Градские испытания. И попадет Школяр в список или нет, зависит от того, смогут ли его Титоры убедить Возглавителя Школариума. Заранее могу тебе сказать потаенно, не для других ушей: смогут! И уж если ты и на Градских испытаниях получишьзолотую сову... Сам распрекрасно знаешь, что тебя ждет. По лицу видно, что радешенек...

Тарик и сам знал без зеркала, что рот у него сам собой растянулся до ушей. Обладатель золотой совы на Градских испытаниях получал, к лютой зависти многих, привилегию: записаться Подмастерьем не в Цех родителя, а в любой другой — в любой! — по своему выбору. Некоторые этой привилегией не пользовались, по разным причинам решив все же продолжать дело отца. Но только не Тарик. Ему как раз золотая сова на трехцветной розетке по ночам снилась — с ней его старая мечта сбывалась моментально. Вот только он понимал, что в список ему не попасть, что оттеснит его Тулаш-Жирняга, Папенькино Чадо. Но теперь...

— Большие планы, Тарик, — повторил Долговяз. — Як тебе давно присматриваюсь. Мальчуган ты смышленый, усердный в делах, старательный, и родитель у тебя не из последних в Цехе. Понимаешь ли, взрослый человек обязан строить планы и на ближнее грядущее, и на дальнее. Тебя тоже это касается: через два месяца с лишком станешь Подмастерьем, а еще через два года — Мастером. Станешь, я уверен. Цеховые испытания пройдешь без труда... и вовсе не обязательно в родительском Цехе. Ты ведь знаешь мою старшую, Альфию. Твоя годовичка. Все говорят — красавица...

«Правильно говорят», — подумал Тарик. И многие удивляются, в кого она такая. Маманю Школяры давно прозвали Рыба Сушеная, а про таких, как Долговяз, деревенские говорят: «У него на роже домовые горох молотили». И вот поди ж ты, красоточка растет...

— И главное, трудами моими и супруги Альфия воспитана в благонравии, — продолжал Долговяз. — Сущая драгоценность для будущего мужа. И в пятнадцать, тебе прекрасно известно, люди получают право на сговор13. Необязательно сговор наступает непременно по достижении возраста, но и не так уж редко сие происходит. Скажу откровенно: стал я с некоторых пор присматриваться к тебе, Тарик. Что скажешь?

— Вы мне оказываете честь, Титор, — вежливо ответил Тарик, но сам этакой честью отнюдь не прельстился.

— Раздумывал я и пришел к выводу, что ты этой чести достоин, — серьезно сказал Долговяз. — Если пройдешь Градское испытание и выйдешь с золотой совой, сможешь не просто сам себе Цех выбирать. Можешь и поступить в Коллегиум, где готовят Чиновных. Чиновных, Тарик, а это Собрание!

— Невероятно трудно поступить в Коллегиум без протекции, — сказал Тарик искренне. Так и обстояло, все Матерущие знали. Подняться из Цеха в сословие — удача из удач. У многих Чиновных кроме дочек и сыновья имеются...

— А ежели будет протекция? — хитро прищурился Долговяз. — Чиновный, Тарик, — это персона! Мундир красивый, жалованье хорошее, от телесных наказаний свободен, как все члены Собрания. С протекцией может пусть и не высоко взлететь, однако ж быстро приподняться. Мундир, руки трудом не отягощены, жена-красавица... Как тебе такое грядущее, Тарик?

— Трудно и вообразить такое, Титор, — сказал Тарик, не скрывая правды: для него подобное грядущее, пусть и в Собрании, было бы хуже тюрьмы, святое слово...

— Главное, чтобы ты меня не подвел с Гончими Создателя, — с железной настойчивостью в голосе сказал Долговяз, едва ли не до боли стиснув плечо Тарика. — А уж я благодарным быть сумею... Подумай на досуге надо всем, что от меня услышал... Храни тебя Создатель!

— И вас до конца дней ваших, — ответил Тарик, как полагалось.

К его превеликому облегчению, Долговяз, благосклонно кивнув, повернулся и пошел прочь, выше всех прохожих на голову. Шагал плавно и величаво, как и полагалось члену Собрания на городской улице, в япанче безукоризненной чистоты. Это дома, на улице Серебряного Волка, он, случалось, в простецкой одежде вместе со своей кабальницей загонял во двор курей, если собиралась гроза, или самолично возился в огороде — обожал огурцы и сам за ними ухаживал. На Зеленой Околице14 свои негласки, что и говорить...

Какое-то время Тарик стоял у края пешеходни15, возле каменного бордюрчика, в нешуточном ошеломлении. Хорошо еще прохожих на улице Мирообраза было мало, иначе мог бы дождаться и ругательства на мешающего пройти Школяра, а то и тумака или подзатыльника от особенно спесивого дворянина, любившего шествовать по прямой и не привыкшего огибать живые препятствия...

Было отчего прийти ненадолго в оцепенение. Никак нельзя сказать, что он вовсе был незнаком со взрослой жизнью — годочками был к ней близок, два месяца оставалось до испытания на Подмастерья. Но только что закончившийся разговор... Можно сказать, что взрослая жизнь вдруг обернулась к нему неожиданной стороной — придвинулась очень уж близко и заглянула в глаза холодным, бесстрастным взглядом. И то и другое будет святой правдой, а потому в душе мешались самые разнообразные чувства, и иным с маху и названия-то не подберешь...

В падлину считалось звякать Страже, что Градской, что Сыскной, что грозной самой — Тайной. Уличенных в постоянном звяканье бьют и Школяры, и взрослые, а уж стригальщики16 убивают без колебаний. Стригальщики, как шепчутся, еще и засовывают дохлику все деньги,