У нас всегда будет Париж - Брэдбери Рэй Дуглас Страница 6

— Никогда в жизни не ввязывался в такой дурацкий разговор, — заметил мистер Бентли, с удовольствием втягивая ноздрями воздух, напоенный запахом свежескошенной травы. — Десять минут обсуждали криминальные наклонности, поспорили, каждый ли способен пойти на убийство, — и не успели оглянуться, как заключили пари.

— Именно так, — подтвердил мистер Хилл.

Мистер Бентли в упор посмотрел на своего квартиранта. Мистеру Хиллу было лет сорок пять, хотя его немного старили бесстрастные голубые глаза и землистое лицо, изрезанное морщинами, как вяленый абрикос. Лысая голова делала его похожим на римского патриция, голос звучал напряженно, и во всем его облике сквозила какая-то цепкость: он впивался пальцами в подлокотники кресла, норовил схватить собеседника за локоть, истово сжимал руки, будто молился, и вечно доказывал себе и другим правоту своих речей. С тех пор как он занял комнату в конце коридора — а было это три месяца назад, — они с хозяином постоянно беседовали о том о сем. Их занимали самые разнообразные темы: весенние нашествия саранчи, апрельские снегопады, сезонные бури и похолодания, дальние страны — да мало ли о чем заходит речь за доброй сигарой, дающей умиротворение не хуже сытного обеда; мало-помалу мистеру Бентли стало казаться, будто он знает этого приезжего всю жизнь, с горластого детства и колючей юности до седых волос. И впрямь, до этого времени у них не возникало никаких разногласий. Их дружеские отношения скрепляло то, что говорили они без обиняков и отступлений, двигаясь прямой дорогой Истины, а может, это только казалось — вернее, подумал сейчас мистер Бентли, держа в руках сигару, это ему самому так казалось, а мистер Хилл не то из вежливости, не то из тайного умысла прикидывался, что понимает истину точно так же.

— Самый легкий заработок за всю мою жизнь, — сказал мистер Бентли.

— Это мы еще посмотрим. Вы монетки-то держите при себе. Они вам скоро понадобятся.

Мистер Бентли словно в полусне вернул десятицентовики в карман жилета. Не иначе как перемена ветра вдруг повлияла на температуру его мыслей. В какой-то миг внутренний голос спросил: «Ну как, способен ты пойти на убийство? Или слабо?»

— Скрепим наш уговор, — сказал мистер Хилл.

Его рукопожатие было холодным и цепким.

— Не возражаю.

— Ладно, жирный червяк, приятных снов, — бросил мистер Хилл, поднимаясь с кресла.

— Что? — вскричал мистер Бентли, пораженный не столько грубостью, сколько внезапностью этих немыслимых слов.

— Спи спокойно, червяк, — повторил мистер Хилл без тени смущения.

Его пальцы забегали по пуговицам летней рубашки. Глазам мистера Бентли открылся впалый живот. На нем виднелся застарелый шрам. Похоже, это было пулевое ранение.

— Ясно тебе? — сказал мистер Хилл, глядя в вытаращенные глаза тучного человека, приросшего к креслу. — Мне такое пари не в диковинку.

Входная дверь тихо затворилась. Мистер Хилл скрылся в доме.

Когда на часах было десять минут первого, у него в комнате все еще горел свет. Мистер Бентли долго маялся в темноте без сна, но в конце концов на цыпочках выбрался в коридор — и уперся глазами в мистера Хилла. Тот не удосужился прикрыть дверь своей комнаты и теперь стоял перед зеркалом, похлопывая, оглаживая и пощипывая свое туловище то в одном месте, то в другом.

А про себя, не иначе, говорил: «Полюбуйся! Смотри сюда, Бентли, и вот сюда!»

И Бентли смотрел.

Грудь и живот Хилла были обезображены тремя круглыми шрамами. В области сердца тянулся длинный шов, а на шее — короткий рубец. Спину испещрили устрашающие борозды, как будто дракон рвал ему кожу своими когтистыми лапами.

Мистер Бентли даже прикусил язык и растопырил руки.

— Входи, не стесняйся, — сказал мистер Хилл. Бентли не шелохнулся.

— Спать пора.

— А я вот любуюсь. Тщеславие, тщеславие.

— Столько шрамов, одни шрамы.

— Да, есть маленько, это правда.

— Живого места нет. Боже мой, впервые такое вижу. Откуда они?

Раздетый до пояса, Хилл продолжал разглядывать, ощупывать и ласкать свой торс.

— Неужели даже теперь не допер?

— Говори толком!

— Пораскинь мозгами, старик.

Он сделал вдох и выдох, опять вдох и выдох.

— Чем могу служить, мистер Бентли?

— Я пришел, чтобы…

— Не мямли.

— Комнату придется освободить.

— С чего это?

— К нам приезжает мать моей жены.

— Вранье.

Бентли закивал.

— Допустим. Вранье.

— Почему прямо не сказать? Решил от меня избавиться — и точка.

— Вот именно.

— Потому что ты меня боишься.

— Нет, вовсе я не боюсь.

— А если я скажу, что не собираюсь отсюда съезжать?

— Ты этого не скажешь.

— Почему это? Считай, я уже сказал.

— Нет-нет.

— Что у нас будет на завтрак — неужели опять яичница с беконом? — Он склонил голову набок, изучая короткий шрам.

— Прошу тебя, пообещай, что уедешь, — взмолился мистер Бентли.

— Нет, — отрезал мистер Хилл.

— Пожалуйста.

— Напрасно пресмыкаешься. Не делай из себя идиота.

— Что ж, если ты намерен остаться, давай отменим пари.

— Это как?

— Да вот так.

— Боишься самого себя?

— Нет. Ничего я не боюсь!

— Шшш. — Хилл указал на стену. — Женушку не разбуди.

— Давай отменим. Держи. Вот моя ставка. Ты выиграл!

Как безумный, мистер Бентли рылся в кармане, пока не извлек две монеты. Он с досадой швырнул их на комод.

Но мистер Хилл по-прежнему оглаживал свой живот.

— Забирай! Ты выиграл! Да, я готов пойти на убийство, готов, признаю.

Немного выждав, мистер Хилл не глядя опустил руку на комод, ощупью нашел монеты и позвенел ими в ладони, а потом протянул хозяину:

— Забери.

Бентли отступил к порогу.

— Я не возьму!

— Забери.

— Ты же выиграл!

— Спор есть спор. Он таким способом не решается.

Хилл шагнул к Бентли, бросил монеты ему в карман и похлопал сверху. Бентли попятился в коридор.

— Я пари заключаю не просто так, — сказал Хилл.

Бентли не мог отвести взгляд от жутких шрамов.

— Сколько же человек ты втянул в этот спор? — вскричал он. — Сколько?

— Увидимся за завтраком, — бросил мистер Хилл.

И захлопнул дверь. Мистер Бентли остался стоять за порогом. Даже сквозь закрытую дверь он видел эти шрамы, как будто его зрение и мозг обрели дар ясновидения. Шрамы от бритвы. От лезвия ножа. Они проглядывали сквозь дверное полотно, как глазки на старых досках.

В комнате погасили свет.

Окаменев над телом, он слышал, как проснулся дом, как по лестнице застучали шаги, как разнеслись крики, полустоны и шорохи. Вот-вот сюда нагрянут люди. Завоют сирены, завертятся красные мигалки, захлопают дверцами машины, у него на толстых запястьях щелкнут наручники, начнутся допросы, и его бледное, недоуменное лицо будут обшаривать чужие взгляды. Но пока он стоял над телом и водил по нему ладонями. Пистолет упал в высокую, душистую ночную траву. Воздух был все еще заряжен электричеством, но гроза уходила, и к нему вернулась способность видеть происходящее. Его правая рука сама по себе суетилась, как слепой крот, и долго попусту рылась в кармане, пока наконец не нашла то, что искала. И тогда он почувствовал, как его нешуточная масса потянулась к земле, осела и едва не рухнула на недвижное тело. А слепая рука потянулась, чтобы закрыть вытаращенные глаза мистера Хилла, и на каждое остывающее, сморщенное веко положила новенькую блестящую монетку.

Позади хлопнула дверь. Вскрикнула Хетти. Он обернулся к ней с тоскливой улыбкой.

— Вот, проиграл пари, — услышал он свой голос.

Подломится ветка [1]

Ночью было холодно, а часа в два поднялся легкий ветер.

На деревьях задрожала листва.

К трем часам ночи ветер набрал силу и стал роптать под окном.

Она первой открыла глаза.

Тогда и он по непонятной причине заворочался в полусне.