Кирилл Партыка - Аваллон Страница 8

Вскоре она перестала покупать новую бытовую технику. Рязанцев уже знал, что Лариса с бывшим сокурсником удачно отпочковались от фирмы, в которой последнее время трудились, и замутили  собственное дело. Дело, похоже, шло в гору. Как-то  Лариска сказала, что пора подумать о переезде из их двухкомнатной «хрущевки», доставшейся от родителей, в новую квартиру. Оттого и бытовая техника временно потеряла актуальность.

Лариска отсутствовала дома с утра до ночи, а когда возвращалась, домашний телефон и ее мобильник не знали покоя. Она и внешне изменилась. Стала еще красивее, но, как казалось Николаю, грубее. Так оно, наверное, и было. Хоть порой он догадывался, что принимает за грубость ее растущую уверенность в себе.

В первый раз они крупно поссорились сразу после новоселья. В гости на дорогих «джипах» нагрянули какие-то не знакомые Николаю люди, хамоватые, развязные – хозяева жизни, новые Ларискины партнеры. Жена говорила с ними по-свойски, а кому-то и откровенно заглядывала в рот. Замечая это, Николай злился, помалкивал, а если и встревал в разговор, то непременно чтобы съязвить. От его реплик порой повисала пауза. Гости соображали: вроде и придраться не к чему, но ведь как-то изощренно оскорбил, стервец! Только не сразу сообразишь, как. Где им было до Николая с их шуточками типа «без ансамбля – сам, бля!»

После гулянки, затянувшейся до утра, Рязанцев, глядя на горы грязной посуды и тотальный разгром, пропел на манер популярного рокера:

– Это все, что останется после меня-а...

Заведенная его выходками Лариска взбеленилась.

– Не знаю, что останется после тебя. Дай Бог – нетленка! А после людей часто остается – да, вот это! Они вкалывают сутками. Их морщат, кто только может, а они все равно делают дело, потому что с головой. Им тоже надо расслабиться!

– А следы расслабления нам зачищать? – попытался отшутиться Николай. Но она не приняла шутки.

– Не развалишься.

Тогда он впервые остро почувствовал, что прошляпил начало их отчуждения.

…В журнале напечатали роман Рязанцева, а вскоре его выпустил отдельной книгой местный издательский дом. Хозяин, помимо буклетов и прочей красочной макулатуры, порой публиковал литераторов-земляков по собственному выбору и вкусу. Гонораров не платил – пусть спасибо скажут, что их популяризируют!

Роман был об инженере-неудачнике, этаком «семидесяхнутом», начитавшемся Булгакова и прочей подобной литературы. Инженер потерял работу, остался без семьи и переквалифицировался в рысака – нелегального таксиста на собственных «Жигулях». Однажды от одиночества инженер-рысак снял в баре проститутку. Она накачала его наркотиком. Вместо того, чтоб как следует проспаться, он поперся в жутко ненастную ночь под первое мая заколачивать деньгу. Странная пассажирка, от которой так и несло чертовщиной, под неистовство непогоды завлекла его бог весть куда, в какой-то роскошный призрачный особняк.

Дальнейшее содержание романа сводилось к описанию аллегорических приключений инженера на инфернальном банкете в гнездилище порока, который в итоге оказался не чем иным, как балом сатаны в Вальпургиеву ночь. Избежав  опасностей и искушений, инженер постиг происходящее и догадался, откуда идут все мерзости жизни – из этого особняка, от скопившейся в нем жирующей нечисти. И решил положить бедствию конец: пробрался в подвал, взломал газовые трубы, по примеру нынешних бандитов поставил зажженную свечу и пустился наутек.

Утром герой никак не мог припомнить, что с ним произошло накануне. Пока не отправился проверить оставленную во дворе машину. По пути купил газету, в ней говорилось, что вчера вечером в краевом конференц-зале проходило ответственное политическое мероприятие с участием представителей федеральной и местной власти, крупного бизнеса, журналистов и творческой интеллигенции. А какой-то террорист едва не устроил взрыв газа, который, к счастью, удалось предотвратить. Террориста теперь искали компетентные органы.

Инженер сразу сообразил, куда его занесла нелегкая. Не ясно только было, наркота над ним так подшутила, исказив реальность до жутковатой карикатуры, или вправду за стенами конференц-особняка происходил бесовский шабаш? Пока инженер на своем диване  раздумывал над этим вопросом, в дверь позвонили. Он открыл и понял: за ним пришли… И лица у тех, кто пришел, вдруг начали меняться, открывая потаенную суть и превращаясь в давешние демонические рыла.

Рязанцев принялся ждать реакции на свое сочинение. Но ни вала читательских писем, ни литературных полемик не последовало. Зато его пригласили в местную писательскую организацию и предложили влиться в ее ряды. А вскоре автору   присудили краевую литературную премию года.

Он сперва разозлился: они что, ни черта не поняли?! А потом вдруг вспомнил заграничные фильмы про гангстеров: в них мафия обычно сперва старалась подкупить героев, а уж потом ставила ногами в тазик с жидким цементом. Впрочем, если это и был подкуп, то какой-то хилый. Ни реальных денег, ни широкой известности литературный дебют Рязанцеву не принес, книжка, появившись кое-где на прилавках, быстро канула среди прочей пестрообложечной чепухи. Жизнь поглотила духовные усилия автора, даже не пустив кругов по поверхности, словно гнилая трясина.

Он нашел в Интернете адреса центральных литературных журналов и приличных издательств и отправил туда роман по электронной почте. Прошло полгода, но ему никто не ответил, за исключением некоего литагентства, которое пообещало прислать договор, а потом тоже замолкло навсегда.

Рязанцев продолжал ходить на работу в редакцию, стучал по клавишам компьютера, набирая очередной газетный текст. Но у него было ощущение, будто он тяжело отравился какой-то протухшей дрянью.

Тем временем Ларисин бизнес рос, как на дрожжах. Она звала мужа отдохнуть на райских островах, но он хмуро отнекивался. У них (вернее, у нее) появился собственный «Паджеро». Но чем больше становилось денег, тем глубже Николай погружался в депрессию. Наконец Лариса не выдержала. Как-то вечером после ужина подошла к мужу, засевшему в кресло перед телевизором, обняла за плечи.

– Поговорим?

– О чем?

– Попроси в редакции творческий отпуск. Соберись с мыслями, поработай для себя. Повесть у тебя ведь вышла отличная. Напиши новую.

– Не повесть, а роман, – поправил Рязанцев.

– Извини. Но, правда, я ведь вижу, как ты маешься, что больше нигде не напечатали.

Рязанцев скривился.

– Да разве я из-за этого?! Я хочу, чтобы услышали…

– Вот для этого и поработай.

– Сидя на твоей шее?

– Шея, как ты мог бы давно заметить, у нас общая. Каждый должен делать то, что у него получается лучше…

Рязанцев колебался, но после очередной стычки с главным написал заявление с просьбой перевести его на договор – никаких планерок, регулярных хождений на работу и нормы напечатанных строк. Это давало возможность обрести свободу, не порывая с газетой, без которой Рязанцев, привыкший к прокуренному воздуху редакций, почувствовал бы себя неуютно.

Курдюмов не стал возражать, подписав заявление в тот же день, и Николай  дома засел за компьютер.

Второй роман должен был выйти на совершенно иной уровень. Рязанцев давно продумал забойный сюжет, эффектные ходы, контекст. Идея обрастала в голове ироничными абзацами, герои преследовали во сне, а наяву в мозгу клубились метафоры.

Он запоем простучал по клавишам две недели. Пока не понял, что продукт отличается от проекта, как китайский «адидас» от фирменного. Слова и предложения приплясывали вразброд, герои рождались на свет какими-то мелкими и кривыми, как огурцы в засушливое лето, вместо драйва выходила размазня, вместо философического сарказма – ерничанье.

Рязанцев, промучившись еще неделю, решил, что пора отдохнуть.

Он просыпался поздно, после завтрака отправлялся в город погулять по набережной и поразмыслить под шелест волн. Но размышлениям мешали шум и суета летних кафе, расплодившихся над рекой, откуда ни возьмись появлялись знакомые, и прогулка оканчивалась в ближайшем баре. Вечером он брезгливо листал газеты или пробегал глазами книжные страницы. Современные авторы не лезли в душу. Рязанцев все время ловил себя на мысли: этакий примитив «ВАГРИУС» издал  двухсоттысячным тиражом! А в «ЭКСМО» полумиллионным наклепали некрофила. Несмотря на временные творческие трудности, он был уверен, что его литературный труд более достоин счастливой издательской судьбы, чем то чтиво, которое попадало в руки.

Лариса отсутствовала дома все чаще и дольше, порой исчезала совсем, звоня лишь наутро и скороговоркой объясняя причину – бизнес! И объявлялась через несколько дней. Бизнес. Бизнес! Будь он проклят! Рязанцев иногда пытался поговорить с женой о сокровенном, но измотанной Ларисе было не до того. От нее все чаще попахивало коньяком и мужской туалетной водой. В конце концов они почти перестали разговаривать, потому что любая беседа с первых фраз превращалась в перебранку.