Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли Страница 9

Когда дружелюбие Амандиного дядюшки стало заходить по ночам чересчур далеко, она нашла утешение в черной работе на верфях. Она провела там немало времени и отлично знала, как отыскать во всей этой стали нежное местечко, чтобы Энигма могла припасть к нему поцелуем и сделать свое черное дело. Еще она умела добывать расписания, так что Девы всегда знали, какой брать поезд и когда.

Фадва была первоклассным стрелком, натаскавшимся на скорпионах, которыми кишела сухая, потрескавшаяся земля в лагере беженцев, где они жили с родителями. Власти забрали ее отца неизвестно куда. Остальную семью прибрала дизентерия.

Оставалась Колин. Великосветская дебютантка с вечерними платьями, гувернантками и личным экипажем. Ее папаша изобрел Энигму. Но он был анархистом, и его попытка взорвать здание парламента враз положила конец и платьям, и гувернанткам. Папу арестовали за государственную измену. Прежде чем добрались до Колин, она прихватила Энигму и смылась на ближайшем дирижабле.

Мне было их всех ужасно жалко – это поистине мерзкое чувство, когда у тебя никого нет. Оно нас объединяло, и у меня даже начала зреть мысль раскрыться, выложить им, кто я такая, прекратить врать. Но на первом месте у меня была работа. Как велел шеф Кулидж, я занималась починкой и вынюхивала всякие подробности о Дивных Девицах и их следующем ограблении. Увы, до такой степени они мне пока что не доверяли, и я сочла за благо обратить все свои усилия на Энигму. На кону к тому же стояла моя профессиональная гордость, да и репутацию девицы, способной починить что угодно, еще нужно было заработать. Не успела я оглянуться, как задача поглотила меня целиком. Я просиживала за верстаком от первого петушиного крика и до глубокой ночи, когда луны, исчеркав шрамами небо, уже отправлялись на покой. В механизме я разобралась довольно быстро, но эти чертовы вспышечки света вокруг флакона с сывороткой не давали мне покоя.

– Простым заводом тут не обойтись. Насколько я могу судить, ей, чтобы пойти, не хватает какого-то толчка, а что это может быть, я не понимаю, – призналась я через три недели работы. Похвастаться было практически нечем.

Аманда подняла голову от большой деревянной лохани, в которой полоскала длинные черные волосы Фадвы.

– Милость господня, и что же нам теперь делать?

Я задумалась, мусоля старый кубик Мачка в кармане.

– А что, если попробовать синюю крапиву?

– Это еще что такое? – удивилась Жозефина.

– Это такой цветок с кусочком молнии внутри. Они растут в садах у нас, в Новом Ханаане.

– Но это же на землях Верующих!

– Верующие сейчас все на реке, у них крещения, – сказала я. – К тому же я знаю, где искать.

– Тогда двинули собирать цветочки, девы, – захихикала Аманда и окатила Фадву ведром холодной воды.

Пистолет та выхватила с такой скоростью, что мне почудилось, будто воздух заискрил.

Семейство Джона Баркса было не из Верующих. Его мама с папой погибли в воздушном бою где-то на западном побережье, когда ему только стукнуло четырнадцать. Высокопреподобный Джексон с супругой приютили мальца и принялись наставлять в Путях Единой Библии. По логике вещей, у сироты, который остался один-одинешенек на планете, где даже дорожная пыль пытается тебя удушить, должны быть кое-какие счеты с Единым Богом. Но только не у Джона Баркса. Большинство из нас верили, потому что нам так сказали, или потому что страшно было не верить, или просто по привычке, – а он веровал всей душой.

– Я – свободный человек, – говорил он. – И я верю во что хочу.

Что ж, с этим не поспоришь.

За два года на моих глазах Джон Баркс вымахал из молокососа в пригожего молодого мужчину с мускулами, от которых молитвенные рубахи миссис Джексон трещали по швам. Его черные кудри блеском соперничали с воскресными ботинками. Бекки Тредкилл клялась и божилась, что он к ней посватается, – говорила, что видела это в своем смоляном видении. Еще с полдюжины девиц тут же заявили, что видели то же самое, так что высокопреподобному Джексону даже пришлось посвятить воскресную проповедь тому, что разбалтывать Божьи откровения – грех.

Но это мне Джон Баркс сказал: «Славное утречко, а?» – когда я шла по воду, и это меня он попросил помочь ему подучить Писание.

Это меня он расспрашивал о крещении в Святой Смоле, когда ему стукнуло шестнадцать.

Каждой весной Верующие Последних Дней топали пешком пять миль до Смоляной реки и разбивали на берегу палатки – ждать крестильного дня. Большинство из нас макали в тринадцать лет и после курса катехизиса. Тебя одевали в рубаху и клали под язык крошечный лепесток Мачка – чтобы утишить страх, замедлить дыхание и не дать буянить. Мачок разлетался по крови, и кости становились как камни, вшитые в подол кожи. Помню, как Ма уговаривала меня не пугаться; это просто как принять ванну, сказала она, только вода погуще обычного.

– Просто лежи тихонько, Адди, детка, – ворковала Ма, намазывая мне веки эвкалиптовым бальзамом, чтобы сберечь от смоляной слепоты. – Когда ты успокоишься, Единый Бог явит тебе видение, покажет твою судьбу в этой жизни.

– Да, мам.

– Но сначала ты встретишься с тьмой. Тебе захочется бороться с нею, но ты не поддавайся. Дай ей обнять тебя. И оглянуться не успеешь, как все уже будет позади. Обещай мне, что ты не будешь бороться.

– Обещаю.

– Вот хорошая девочка!

На катехизисе мы узнали, что если войдешь в Реку и восстанешь из нее, то родишься заново. Грех твой будет снят и останется позади, в густой черной смоле, отпечатком тела в грязи. Ну, то есть так они говорили. Но ведь никогда не знаешь, что вскипит внутри, пока ты будешь там, внизу. На целую долгую минуту над тобой сомкнется маслянистая тьма, отсекая живой мир, будто крышка гроба. Даже такой проклятый мир, как наш, все одно лучше, чем бремя ничто, под которым погребает тебя Смола. В реке нет ни времени, ни пространства. Верующие говорят, она дает тебе попробовать, что станет с бессмертной душой, если она не обратится к Единому Богу, не подготовится к Последним Дням. И вынырнув из реки, ты ощущаешь, как проклятие стекает с тела, словно сброшенная змеей кожа, и падаешь на колени, и возносишь хвалы Создателю за глоток этого раскаленного, пыльного воздуха. Река творит Верующих – так проповедовал высокопреподобный Джексон. А все потому, что никто не хочет провести вечность в подобном месте.

После всего этого священник впервые давал тебе хорошую дозу Мачка, чтобы скрепить договор с Единым Богом. Парад невиданных чудес проходил перед тобой, свидетельствуя о милости Его и доброте. Мастер Кроуфорд ворчал, что ни о чем он таком не свидетельствует, окромя желания простого люда быть облапошенным. Но никто его, естественно, не слушал.

Все это я выложила Джону Барксу за неделю до его крещения, пока мы прогуливались в саду.

– Говорят, когда впервые отведаешь Мака, по ногам у тебя пойдет колотье и язык занемеет, будто от снега, и под веками заблистают звезды. И перед внутренним взором на черном бархатном занавесе распустятся небывалые цветы, возвещая, что вот-вот начнется представление, кое уготовал для тебя Единый Бог, – сообщил мне Джон, едва не лопаясь от предвкушения.

– Что и говорить, Мачок – штука крутая, – заметила я.

– А ты ощутила истинное и неподложное присутствие Единого Бога, Адди?

– Типа того.

Мы стояли под деревом синей крапивы в полном цвету. Его стеклянистые колокольчики так и пульсировали вспышками крошечных молний. Воздух был острый на вкус. Далеко в небе посевные корабли пронзали багровое одеяло туч, пытаясь вызвать дождь. Рука Джона погладила мою, и я покраснела в цвет неба. Нам вообще-то полагалось стоять на почтительном расстоянии друг от друга, чтобы между нами при необходимости могла пройти Божья мама – ну, если ей вдруг взбредет такое в голову.

– Что же открыл тебе в реке Единый Господь, Аделаида Джонс? – Его рука погладила мне щеку. – Ты видела нас здесь, под древом?

Делиться видениями Верующим запрещено. Они предназначены для нас и ни для кого больше. Но я захотела рассказать Джону Барксу, что увидела в реке, захотела узнать, что он скажет, сможет ли разрешить мои сомнения. И тогда прямо там, среди жужжания и вспышек новорожденного света, я открыла ему все. Когда я закончила, он тихо и нежно поцеловал меня в лоб.