Ксеноцид - Кард Орсон Скотт Страница 9

Казалось, что Валентина изучает лицо парня. Он чувствовал на себе ее взгляд, почти материальный – будто легкую щекотку под кожей, где-то в глубинах мозга.

– Да, – сообщила она.

– Что да?

– Да, мой муж и я переберемся сюда и станем жить на твоем корабле.

Она поднялась с места и направилась в коридор, ведущий к переходному шлюзу.

– Зачем ты хочешь так сделать?

– Потому что у нас страшная толкучка. И потому, что с тобой решительно стоит беседовать. И не только лишь затем, чтобы получить материал для собственных статей.

– Выходит, я сдал экзамен?

– Сдал, – согласилась она. – А я, тебе я экзамен сдала?

– Я тебя не экзаменовал.

– Ну да, еще как экзаменовал, – не согласилась она. – Но если ты сам того не заметил, то скажу тебе: я экзамен сдала. В противном случае, ты бы не рассказал мне всего того, что рассказывал.

Валентина ушла. Миро слыхал ее шаги в коридоре, потом компьютер доложил, что она проходит через кишку, соединяющую оба корабля.

И Миро уже без нее скучал. Потому что она была права. Она сдала этот экзамен. Валентина слушала его так, как никто другой – без нетерпения, без окончания предложений за него, без отвода глаз. Он разговаривал с ней без старательной выверенности, зато со всеми чувствами. Его слова иногда переходили в невнятное бормотание. И все равно, она слушала столь внимательно, что понимала все его аргументы и ни разу не попросила что-то повторить. С этой женщиной он мог разговаривать столь же естественно, как и до своей трагедии. Да, конечно, она была упрямой, настаивающей на своем, склонной поучать и излишне скорой в оценках. Но вместе с тем, она была способна выслушать аргументацию, а в случае необходимости даже поменять мнение. Она умела слушать, а значит – он мог говорить. Возможно, что рядом с нею он вновь будет прежним Миро.

Глава 3

ЧИСТЫЕ РУКИ

Самое неприятное в человеческих существах это то, что они не меняются. Твой и мой народы рождаются в виде личинок, но, прежде чем начинаем репродукцию, преобразуемся в более высокоорганизованные формы. Они же всю свою жизнь остаются личинками.

Люди тоже преображаются. Они постоянно меняют свою личность. Но каждая новая личность питается иллюзией, что всегда имела то самое тело, которое в данный момент имеет.

Такие перемены носят поверхностный характер. Природа их организмов остается постоянной. Люди чрезвычайно горды собственными изменениями, но каждая мнимая трансформация оказывается всего лишь новым комплексом оправданий, позволяющих вести себя точно так же, как и всегда.

Ты слишком отличаешься от людей, чтобы их понимать.

А ты слишком похож на людей, чтобы увидать их выразительно.

Когда Цинь-цзяо исполнилось семь лет, боги впервые заговорили с ней. Какое-то время она совершенно не понимала, что слышит именно их голос. Она лишь знала, что у нее грязные, покрытые какой-то отвратительной, невидимой слизью руки. И их следует очистить.

Поначалу достаточно было их просто-напросто помыть, чтобы на несколько дней почувствовать себя намного лучше. Но, по мере того, как шло время, чувство загрязненности возвращалось к девочке все чаще, а избавление от грязи требовало все более долгого мытья рук. В конце концов, она мыла их по несколько раз в день; оттирала их щеткой из рисовой соломы, пока те не начинали кровоточить. Только лишь когда боль становилась совсем уж невыносимой, Цинь-цзяо наконец-то чувствовала себя чистой, но и то – всего лишь на пару часов.

Эту тайну она никому не открыла, инстинктивно чувствуя, что должна сохранить ее в секрете. Мытье рук было одним из первых сигналов, что боги обращаются к ребенку – об этом знал каждый. Большинство родителей с надеждой присматривалось к своему потомству, высматривая признаки преувеличенной заботы о чистоте. Но эти люди никак не понимали того, какое же пугающее знание заставляло себя так вести: боги давали понять избранным, в какой невыносимой грязи они живут. Цинь-цзяо же скрывала тайну не из-за того, что стыдилась того, что боги обращаются к ней. Она была уверена, что если бы кто-либо узнал, насколько она отвратительна, то тут же начал бы ее презирать.

Боги согласились с этой ее тайной. Они разрешали скрывать следы жесточайшего мытья. Это означало, что когда ладони кровоточили, девочка могла их крепко сжимать в кулачки; на ходу она прятала их в складках юбки или же чинно клала их на коленях. Так что никто ничего не подозревал. Все видели лишь хорошо воспитанную девочку.

Если бы мать была жива, она бы быстро открыла секрет Цинь-цзяо. Тем временем, прошло много месяцев, прежде чем слуги что-либо заметили. Старая и толстая Му-пао заметила кровавое пятно на скатерти стола, за которым Цинь-цзяо завтракала. Му-пао сразу же поняла, что это означает – разве не было известно всем, что пятна крови являются ранним признаком внимания богов? Именно потому многие амбициозные родители заставляли особо обещающих детей все время мыться. На всей планете Дао демонстративное мытье рук так и назвали – «приглашением богов».

Му-пао немедленно отправилась к отцу Цинь-цзяо, благородному Хань Фей-цы, по всеобщему мнению – самому величайшему из богослышащих. Как один из немногих он пользовался в глазах богов таким доверием, что мог даже встречаться с фрамлингами – пришельцами с других планет. В их присутствии он не проявлял каких-либо признаков того, что слышит божественные голоса в собственных мыслях, тем самым сохраняя священную тайну мира Дао. Он будет благодарен за подобные вести, а Му-пао будет вознаграждена, поскольку первая заметила богов в Цинь-цзяо.

Не прошло и часа, как Хань Фей-цы забрал свою любимую малышку Цинь-цзяо, и они вместе отправились на носилках в храм у Каменного Водопада. Цинь-цзяо не любила подобных прогулок. Ей было неприятно, что другие люди должны были нести их тяжесть.

– Они при этом не страдают, – объяснил ей отец, когда девочка впервые сказала ему об этом. – Наоборот, они чувствуют, что им оказали честь. Это один из способов оказания уважения к богам: когда кто-нибудь из богослышащих отправляется в храм, он делает это на спинах людей Дао.

– Но ведь я каждый день становлюсь все больше, – запротестовала Цинь-цзяо.

– Когда станешь слишком большой, тогда отправишься туда или на своих ногах, или в собственных носилках, – ответил на это отец. Ему не нужно было объяснять, что собственные носилки девочка получит лишь тогда, когда сама станет богослышащей. – Мы же сами проявляем собственную покорность, оставаясь худощавыми и легкими, чтобы не быть излишним бременем для людей.

Хань Фей-цы, конечно же, шутил, поскольку его брюхо, если даже и не громадное, было все-таки объемным. Но в шутке содержался некий важный урок: слышащий богов не может быть бременем для простых людей Пути. Люди обязаны испытывать благодарность, а не гнев на то, что из всех планет боги избрали именно эту, где можно слыхать их голоса.

Сейчас же Цинь-цзяо более всего беспокоилась предстоящим ей испытанием. Она знала, что обязана быть проверена.

– Многих детей учили, чтобы те притворялись, будто бы боги обращаются к ним, – объяснял ей отец. – Мы должны убедиться, избрали ли они тебя на самом деле.

– Я бы предпочла, чтобы меня перестали уже избирать, – заявила Цинь-цзяо.

– А во время испытания ты пожелаешь этого гораздо сильнее. – В голосе отца прозвучала жалость. Цинь-цзяо стало еще более страшно. – Народ видят только лишь нашу власть и привилегии. Он завидует нам. Но люди не замечают страданий тех, кто слышит божественные голоса. Если боги и вправду обратились к тебе, моя Цинь-цзяо, то ты научишься сносить эти страдания, как нефрит сносит долото камнереза и грубую полировочную ткань. И страдания эти станут причиной того, что ты засияешь. Как ты думаешь, почему я дал тебе имя Цинь-цзяо?

Цинь-цзяо… Это означает «Блистающая Светом». Но кроме того, это же было имя выдающейся поэтессы из давних времен Поднебесной – когда уважение оказывали только мужчинам. Тем не менее, ее прославляли как величайшую в своей эпохе. «Легкий туман и плотная туча, темно целый день». Так начиналась песнь Цинь-цзяо – «Двойная девятая». Именно так и чувствовала себя сейчас малышка Цинь-цзяо.