Бен Ааронович - Луна над Сохо Страница 10

В крыше мансарды над каретным сараем с одной стороны было большое окно. Еще здесь были кушетка, шезлонг, плазменный телевизор и кухонный стол из «Икеи», который мы с Молли собирали битых три часа. Воспользовавшись тем, что «Безумие» имеет статус части оперативного командования, я заставил Информационный департамент выделить мне с полдюжины гарнитур «Эрвейв» с зарядным устройством и выходом в «ХОЛМС-2». Сюда я также привез свой рабочий ноутбук, запасной ноутбук и приставку плейстейшн, но ее не успел пока даже распаковать. В связи со всем этим на двери снаружи теперь висит большой плакат с надписью «Колдовать запрещено под страхом страшного устрашения». Вот это и есть моя тех каморка.

Включив компьютер, я первым делом увидел письмо от Лесли. «Мне скучно!» — гласил заголовок. Чтобы Лесли было чем заняться, я выслал ей отчет доктора Валида о вскрытии Уилкинсона. А потом зашел в Национальную компьютерную сеть полиции, чтобы пробить данные по водительским правам Мелинды Эббот. Данные в ее документах полностью совпадали с информацией в базе. Я решил заодно проверить информацию по Симоне Фитцуильям, но выяснил только, что она никогда не покупала машину и не сдавала экзамен на водительские права. А также что эта женщина никогда не совершала преступлений и не становилась их жертвой на территории Великобритании. Либо данные об этом были утеряны или неправильно загружены в базу. Или еще вариант — она недавно сменила имя. Большего информационные технологии дать, к сожалению, не могут — поэтому полицейские до сих пор лично допрашивают свидетелей и записывают данные в маленькие черные блокнотики. На всякий случай я поочередно забил имена обеих фигуранток в поисковой строке «Гугла». У Мелинды Эббот обнаружилась страничка на «Фейсбуке» — вообще пользователей с таким именем и фамилией там оказалось аж три. А Симона Фитцуильям, похоже, вообще существовала сугубо вне Интернета.

Потом я тщательно и вдумчиво изучал составленный доктором список погибших музыкантов (все — мужского пола). По телевизору любят показывать заумные аналитические программы, где используется сравнительно-сопоставительный метод, но мало кто задумывается, как чертовски много времени уходит на такое исследование. Ближе к полуночи я добрался наконец до последней строчки этого списка — и все еще не мог понять, в чем же тут дело.

Достав из холодильника банку «Ред-Страйпа», я открыл ее и сделал хороший глоток.

Итак, несомненный факт номер один: на протяжении последних пяти лет каждый год два-три джазовых музыканта умирают в течение суток после своих выступлений в черте Большого Лондона. В каждом из этих случаев судмедэксперты констатируют смерть в результате передозировки психотропных веществ либо по естественным причинам: в основном сердечные приступы, ну и несколько аневризм аорты для разнообразия.

Второй файл, присланный доктором Валидом, содержал данные обо всех, кто определял свою профессию как «музыкант» и умер в указанный период. Несомненный факт номер два: прочие музыканты, конечно, с удручающей частотой умирали «естественной смертью» — но не гибли от раза к разу непосредственно после выступления, как джазмены.

И несомненный факт номер три: Сайрес Уилкинсон нигде не значился как музыкант, он был бухгалтером. Но не станешь же писать в графе «профессия» слова «артист» или «фрилансер» — если, конечно, не хочешь, чтобы рейтинг кредитоспособности у тебя упал ниже, чем у Исландского банка. Что и приводит нас к несомненному факту номер четыре: мой статистический анализ был, можно сказать, полностью бесполезен.

И все же по три джазмена в год… Вряд ли это просто совпадение.

Но Найтингейл, конечно, не примет такое хлипкое доказательство всерьез. Это раз — а потом, он же рассчитывает, что с завтрашнего утра я приступлю к оттачиванию своего «Скиндере». Я закрыл все файлы, выключил компьютер, выдернул вилку из розетки. Это полезно для окружающей среды, а главное — не даст моим дорогостоящим гаджетам непроизвольно поджариться под влиянием магического импульса.

В особняк я вернулся через кухонную дверь. Ущербная луна ярко освещала атриум через окно в крыше, и я погасил свет перед тем, как подняться по лестнице к себе. На противоположной стороне кругового балкона я заметил светлую фигуру — она беззвучно скользила среди теней, протянувшихся со стороны библиотеки. Это, конечно, была Молли: она неустанно трудилась над чем-то, над чем обычно неустанно трудится по ночам. Достигнув наконец своих владений, я ощутил запах заплесневелого коврика. Он означал, что Тоби в очередной раз улегся спать у меня под дверью. Песик лежал на спине, его тонкие ребра под жестким мехом мерно вздымались и опадали. Фыркнув, он дернулся, задние лапы лягнули воздух — это соответствовало по крайней мере пятистам миллитявкам остаточной магии. Я тихонько, чтобы не разбудить его, вошел в спальню и аккуратно прикрыл дверь.

Забравшись в кровать, я написал Лесли: «И ЧЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ?» Потом погасил ночник.

Наутро я прочитал ответ: «ОБЩАТЬСЯ С ГРУППОЙ, БАЛДА!»

БЛЮЗ ПОЛНОЙ ЧАШЕЙ[15]

Найти музыкантов оказалось достаточно просто: в клубе «Вкус к жизни» мне дали их координаты, и вскоре мы договорились встретиться все вместе во «Френч-хаусе» на Дин-стрит. Встречу назначили вечером — днем все они работали. Меня это вполне устраивало, поскольку латынь еще было зубрить и зубрить. Я направился в Сохо сразу после шести, и, когда прибыл на место, они уже были там и ждали меня, облокотившись о стену. Стена была увешана портретами людей, чья слава гремела как раз тогда, когда мой папа был не у дел.

В афише «Вкуса к жизни» мои музыканты значились как «Лучший квартет», но мне они показались совсем не похожими на джаз-бэнд. Басисты — это почти всегда довольно солидные джентльмены, а Макс Харвуд (которого на самом деле звали Дерек) был подтянутым белым парнем лет тридцати с небольшим. И джемпер у него под пиджаком был без претензий — марки «Маркс и Спенсер», с треугольным вырезом и узором в ромбик.

— Когда я пришел, в группе уже был один Дерек, — пояснил Макс, — поэтому я стал Максом во избежание путаницы.

Сказав это, он вяло отхлебнул пива. По первой кружке всем поставил я — и теперь ощущал некоторое разочарование. Макс работал в лондонском метро специалистом по интегрированным системам — по-моему, это что-то вроде комплекса световой сигнализации.

Пианист Дэниел Хоссэк получил высшее педагогическое образование и теперь преподавал музыку в Вестминстере, в школе для неизлечимо богатых. Он отличался редеющими светлыми волосами, круглыми очками в темной оправе, а также добротой и любезностью, из-за чего над ним наверняка люто и бешено издевались десятиклассники — то есть по новой системе двенадцатиклассники.

— А каким образом вы все встретились? — спросил я.

— Да вот так вот, собственно, и встретились, — ответил Джеймс Локрейн, барабанщик. Этот низенький воинственный шотландец преподавал французскую историю в колледже имени королевы Марии. — Правильнее было бы сказать, что мы объединились — а случилось это примерно два года назад…

— Скорее уж три, — возразил Макс, — в пабе «Селкирк». По воскресеньям у них выступают джазовые группы. Сай как раз живет там неподалеку.

Дэниел нервно перебирал пальцами по стеклу своей кружки.

— Мы как раз слушали ту непотребную группу, которая пыталась играть… — Он возвел глаза к потолку, пытаясь вспомнить. — Нет, не помню, что именно.

— Может быть, «Body and Soul»? — спросил я.

— Нет, — ответил Джеймс, — это был «Saint Thomas».

— Которого они убили, — добавил Дэниел. — Ну, Сай и заявил вполне себе громко, чтобы услышали все, включая музыкантов: а спорим, мол, любой из нас сыграет лучше?

— А это, как вы понимаете, не совсем любезно, — вставил Макс. Все трое обменялись ехидными ухмылками. — Потом мы незамедлительно сели за один столик, заказали выпивку и разговорились о джазе.

— То есть объединились, как я и сказал, — добавил Джеймс.

— Да, отсюда и пошло наше название — «Лучший квартет», — сказал Дэниел.

— И как, вы вправду были лучше тех?

— Не сильно, — ответил Макс.

— Честно говоря, даже хуже, — признался Дэниел.

— Но по крайней мере стремились стать лучше, — рассмеялся Макс. — И репетировали у Сая дома.

— Причем много репетировали, — добавил Дэниел и осушил свою кружку. — Ну, парни, кому чего заказать?

Во «Френч-хаусе» пиво в пинтовых кружках не подают, поэтому Джеймс и Макс попросили бутылку домашнего красного. Я заказал полпинты горького — день выдался длинный, и к тому же от латинских склонений у меня всегда страшно сохнет во рту.

— Два раза в неделю, иногда три, — уточнил Макс.

— Так у вас, стало быть, появились амбиции? — спросил я.