Виктория Шваб - Архив Страница 11

— А кто сказал, что я хочу в Отряд? — вызывающе спрашиваю я, хотя за этим кроется не так уж много смысла.

Дед работал в Отряде с рождения Бена. А потом решил снова стать Хранителем. Я никогда не встречала его партнершу, и он о ней никогда не рассказывал, но уже после его смерти я нашла одну их общую фотографию. Они вдвоем крупным планом, прижимаются плечом к плечу так, что на фотографии почти нет свободного места, и улыбаются одними губами, оставив глаза сосредоточенно-серьезными.

Говорят, партнеры по Отряду повязаны кровью, жизнью и смертью. Интересно, простила ли его эта женщина за то, что он ушел.

— Дед сам отказался от этой работы, — говорю я, понимая, что Роланд все и так знает.

— Как думаешь, почему? — спрашивает он.

— Сказал, что хочет нормальной жизни…

Хранители, не ставшие членами Отряда, разделяются на два больших лагеря. Тех, кто выбирает профессию, где способность читать прошлое людей становится выигрышной, и тех, кто стремится уйти как можно дальше от любого прошлого. Деду, видимо, пришлось нелегко — он стал частным детективом. В его офисе часто шутили, что он продал душу дьяволу: ведь он мог распутать преступление, просто коснувшись руками какой-нибудь вещи.

— Думаю, на самом деле он имел в виду, что хочет остаться в живых как можно дольше. Чтобы воспитать меня.

— Он сам тебе это сказал? — интересуется Роланд.

— Разве в мои прямые обязанности не входит, — подкалываю я, — знать все, даже если это не было сказано?

Роланд ничего мне не отвечает, поворачивается к ящику Бена и проводит пальцем по табличке с датами и именем. Цифры и буквы должны уже стереться добела — так часто я к ним прикасаюсь.

Роланд вдруг нарушает молчание:

— Странно, что ты постоянно навещаешь Бена, но никогда не приходишь к Энтони.

Я вздрагиваю при неожиданном упоминании имени деда.

— А я смогу увидеть его, если захочу?

— Конечно нет, — деловитым библиотекарским тоном отвечает Роланд, но затем тон его становится по-прежнему теплым и мягким. — Бена ты тоже не можешь увидеть, и это не заставляет тебя отказаться от попыток.

Я закрываю глаза и задумываюсь, подбирая правильные слова.

— Дед словно вырезан в моей памяти. Не думаю, что я смогу забыть его, даже если попытаюсь. А Бен — прошел всего год, и я уже начала забывать. И не могу остановиться. Это невыносимо.

Роланд рассеянно кивает, но ничего не говорит. Он умудряется сопереживать и быть отстраненным одновременно. Ведь он ничем не может помочь. И не станет помогать. Я приходила к ящику Бена больше двух дюжин раз за прошедший год, и Роланд ни разу не поддался на мои уговоры и не открыл его. Ни разу не позволил мне взглянуть на брата.

— Кстати, где полка деда? — спрашиваю я, меняя тему разговора, не дожидаясь, пока боль в груди станет невозможно терпеть.

— Все члены Архива хранятся в Специальных коллекциях.

— А где это?

Роланд многозначительно изгибает бровь и ничего не говорит.

— Почему их держат отдельно?

Он лишь пожимает плечами.

— Мисс Бишоп, не мы придумываем правила.

Затем он встает и приглашающе протягивает мне руку. Я замираю в нерешительности.

— Маккензи, все нормально, — подбадривает он, сам берет мою ладонь, и я ничего не ощущаю. Библиотекари — настоящие асы во всем, что касается эмоций и воспоминаний. Сейчас он заблокировал свои мысли, выстроил между нами стену. Мама трогает меня, и я никак не могу от нее отгородиться, а рядом с Роландом я снова могу чувствовать себя слепой и глухой — обычной.

Мы идем бок о бок.

— Подожди секунду, — вдруг вспоминаю я и возвращаюсь к полке Бена. Роланд терпеливо ждет, пока я достаю ключ и вставляю его в скважину на ящике брата. Ключ не поворачивается, как и всегда.

Но я никогда не перестану пытаться.

Меня не должно быть здесь. Я могу прочесть это по выражению их глаз.

И тем не менее вот она я: перед столом в большой палате у второго крыла Атриума. Все отделано мрамором, поэтому кажется, будто здесь холоднее, чем в остальном Архиве. На полках нет Историй, только объемистые фолианты, и Библиотекари по другую сторону стола говорят громко, не боясь разбудить мертвых. Неподалеку сидит Роланд.

— Энтони Бишоп, — начинает какой-то мужчина с бородой и острыми, цепкими глазками. Он читает бумаги на столе. — Вы пришли сюда, чтобы объявить свою… — Он поднимает на нас взгляд и замолкает. — Мистер Бишоп, вы же понимаете, что существует возрастной ценз. Ваша внучка будет непригодна еще в течение… — он снова утыкается в бумаги, — четырех лет.

— Она готова к испытаниям, — отвечаешь ты.

— Она не пройдет их, — вмешивается женщина.

— Я сильнее, чем кажется на первый взгляд, — не сдаюсь я.

Мужчина тяжело вздыхает и потирает бороду:

— Энтони, что ты творишь?

— Это мой единственный и окончательный выбор, — говорит дед.

— Какое безрассудство! Ты можешь предложить Питера, своего сына. И если, в случае чего, Маккензи захочет и окажется способной…

— Мой сын для этого не годится.

— Может, ты предвзято…

— Он замечательный, но в нем нет стержня, и он легко носит в себе ложь. Он не годен.

— Мередит, Алан, — вступает Роланд, скрестив пальцы, — дадим ей шанс.

Бородатый Алан возмущенно выпрямляется и смотрит в его сторону:

— Ни за что.

Я украдкой кошусь на деда, в поисках хоть какой-то поддержки — знака или кивка, но он непреклонно смотрит прямо перед собой.

— Я справлюсь, — с нажимом говорю я. — Я не просто его единственный выбор. Я действительно самая лучшая.

Алан озадаченно хмурит брови:

— Прошу прощения?

— Ступайте домой, юная леди! — отрезает Мередит и пренебрежительно машет рукой.

Ты предупреждал меня, что они станут сопротивляться. Ты долгие недели учил меня стоять на своем.

Я выпрямляюсь во весь рост, стараясь казаться больше и значительнее.

— Только после того, как пройду испытание.

Мередит досадливо вздыхает, но Алан не поддается:

— Вы. Не. Пригодны.

— Сделайте исключение, — бесцеремонно предлагаю я и боковым зрением вижу, как углы рта Роланда загибаются вверх.

Его улыбка действует на меня, как стартовый флажок на гонщика.

— Просто дайте мне шанс.

— Вы что думаете, это клуб по интересам? Спорт такой? — не выдерживает Мередит и ее взгляд мечется между мной и тобой. — О чем вы только думали, когда вовлекли ребенка в этот…

— А я считаю, что это достойная работа, — перебиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. — Я к ней готова. Вы, наверное, стремитесь сберечь и защитить меня, или думаете, что я еще недостаточно сильна — но ошибаетесь.

— Вы — неподходящая кандидатура. И разговор окончен.

— Был бы окончен, Мередит, — спокойно замечает Роланд, — если бы ты принимала здесь решения в одиночку.

— Но я не могу этого допустить… — смущается Алан.

Я теряю контроль над ситуацией. Я не могу проиграть. Если я проиграю, то потеряю тебя.

— Я считаю, что готова, а вы считаете, что нет. Давайте просто выясним, кто прав.

— Ваше самообладание впечатляет. — Роланд поднимается с места. — Но вы должны знать, что не все Истории можно убедить словами. Среди них попадаются проблемные. — Он закатывает рукава. — А иногда встречаются просто жуткие.

Два других Библиотекаря все еще пытаются что-то сказать, но я уже не слушаю. Я сосредотачиваюсь на Роланде. Дед предупреждал меня, что следует быть готовой ко всему, — и был прав, потому что в промежутке между двумя короткими моментами поза Роланда меняется. Едва заметно — плечи расслабляются, слегка сгибаются колени, кисти скручиваются внутрь, — но за долю секунды я понимаю, что он собрался атаковать. От первого удара я уворачиваюсь, но он слишком быстр, даже быстрее деда, и я не успеваю ответить прежде, чем красный кед достает до моей грудной клетки. Я улетаю на пол, перекатываюсь и поднимаюсь на корточки, и когда поднимаю голову, его уже нет.

Я слышу его за мгновение до того, как он обхватывает локтем мое горло, и успеваю вставить между нами руку, чтобы меня нельзя было задушить. Тогда он тянет назад и вверх, мои ноги отрываются от земли, но я замечаю стол и использую его как опору. Толкнувшись вверх, я в прыжке выкручиваю ему руку, высвобождаюсь и приземляюсь за его спиной. Он поворачивается, и я бью ногой со всей силы, целя ему в солнечное сплетение, но он слишком высок, так что я попадаю в живот. Он тут же блокирует мою ногу, и я подбираюсь, готовясь к его очередной хитрости, но ничего не происходит.