Виталий Вавикин - Пятая планета Страница 11

— Вы так думаете?

— А вы когда‑нибудь были в подводном городе?

— Говорят, это почти ад.

— Они не врут.

— А вы?

— Что я?

— Что думаете об этом вы?

— О подводных городах или о брате?

— О городах.

— Жить можно везде, но если есть шанс найти место получше, то не стоит его упускать.

— И как много вы готовы сделать для этого?

— Я не помогала своему брату. — Габу снова посмотрела на фотографии убитых Пилсом девушек. Не хотела смотреть, но не могла ничего с собой сделать. – Зачем он сделал это?

— Потому что он художник.

— Что?

— Так, он сам сказал, — пожал плечами следователь.

— Обо мне он тоже сказал? Что я помогала ему?

— А вы как думаете?

— Я уже ни о чем не думаю. Если он мог убить всех этих девушек, то и про меня мог сказать все, что угодно.

— Логично.

— Но я всё ещё не верю.

— Ваше право.

— Да. — Габу вспомнила Юругу, оживилась. – У моего брата был агент. Малани. Вы уже встречались с ним? Может быть, он сможет вам что‑нибудь объяснить…

— Агент? – густая бровь следователя поползла вверх. – Малани?

— Да, — Габу кивнула. – Малани. Это он помог мне приехать сюда. Разве брат ничего не говорил вам о нем?

— Нет.

— Найдите его.

— Как?

— Его зовут Юругу.

— Этого мало, — на губах следователя появилась улыбка, словно он наблюдал сейчас за ребёнком, который неуклюже пытался врать ему, чтобы оправдать себя.

— Вы не верите мне? – начала злиться Габу.

— Ваш брат убил людей. Ваш брат сказал, что вы знали об этом. Соседи видели вас в его мастерской. Но никто ничего не говорил об агенте вашего брата.

— Спросите его сами.

— Спрошу.

— И спросите, почему он хочет оклеветать меня.

— Хорошо, — следователь кивнул, нахмурился. – А хотите спросить его об этом сами?

— Что?

— Лицом к лицу. Глаза в глаза, — на его лице снова заиграла улыбка. – Пожалуй, это будет хорошая мысль. Как вы думаете?

— Никак, — честно призналась Габу и снова невольно посмотрела на фотографии убитых братом людей. В основном это были девушки. Только девушки. Сначала Габу догадалась об этом интуитивно, затем подтвердила догадку, просмотрев все фотографии. Следователь ушёл, оставив её одну. Она не знала, наблюдают за ней или нет, особенно, когда она просматривает фотографии, но это её не особенно заботило. Всё снова было как в тумане. Особенно рисунки брата, которые смотрели на Габу с далёких стен мест преступлений. Рисунки, сделанные кровью жертв. Его жертв. – Почему? Зачем? – спросила она, когда следователь привёл к ней брата. Пилс сидел за столом напротив неё. Руки его были скованны наручниками за спиной. Следователь стоял в стороне, всем своим видом желая показать свою безучастность. Габу не моргая вглядывалась в глаза брата, ожидая ответа. Тишина начинала действовать на нервы. – Ответь мне, черт возьми! – закричала она, впервые за весь день осознав всю чудовищность происходящего. Пилс закрыл глаза, запрокинул голову и начал насвистывать мотив песни, которую пела им мать, когда они были детьми. Габу почувствовала, как холод заполнил её живот, попал в кровь. – Замолчи! – прошептала она. – Не смей! Слышишь? – холод добрался до губ, парализовал голосовые связки. Теперь Габу могла только смотреть и слушать. Смотреть и слушать… А Пилс продолжал насвистывать знакомый мотив, уносясь вместе с этой мелодией в своё далёкое, не любимое детство.

Глава третья

Мать улыбалась ему. Эта выцветшая, некрасивая мать, которую ему никогда не хотелось нарисовать. Не хотелось, потому что, каким бы хорошим не вышел рисунок, она всё равно не поймёт его, не оценит. Никто не поймёт, даже младшая сестра. А ведь они – малани! Они должны быть более глубокими, более мудрыми, открытыми чувствам. Особенно здесь, в подводном городе. Среди плесени и деградации. Среди ржавых конструкций и распада. Пилс не знал, почему ему хочется рисовать именно это, но целые дни он тратил на то, чтобы отыскать грязь своего родного города. Грязь, о которой знали все, но никто не хотел об этом говорить, никто не хотел смотреть на это, как бы талантливо он не изображал реальность своего города. И Пилс не мог этого понять, не хотел этого понимать. Даже с сестрой. С сестрой, которая иногда так сильно напоминала ему их мать. Мать, которая выцвела и увяла, принеся себя в жертву своим детям. И дети приняли от неё эту жертву. Пилс не знал, понимает ли это Габу, но он понимал. Понимал, и думал, что когда‑нибудь сестра вырастит, родит детей и повторит судьбу своей матери. А он… Ему останется лишь найти такую женщину, как мать и повторить судьбу своего отца – сбежать при первой трудности, растаять в толпе, предать. Стать тем, кого он ненавидит. Стать человеком, которым он никогда не сможет стать. Но и как мать он стать не сможет. Не сможет родить своих детей, отдать им свою жизнь, угаснуть. Для мальчика, который лишь недавно научился писать, всё это было очень сложно. И не было ничего, кроме рисунков, которые увлекали его. Рисунков, которые никто не любил кроме него. И эти рисунки стали для него его детьми. Детьми, как были они с Габу для его матери. Детьми, ради которых можно умереть, которым можно отдать всего себя, ради них, ради их будущего, их славы, потому что без славы рисунки мертвы. Они питаются признанием. Они нуждаются в понимании. Они также слабы и беспомощны, как новорождённые дети. И многие из них обречены на смерть. Неизбежно обречены на смерть. Самые слабые, самые неудачные – ошибки. Поэтому Пилс старался не совершать ошибок, старался не давать жизнь тем, кто умрёт спустя пару дней, кого никогда не признают. Нет. Он не желал смотреть на их страдания и агонию. Габу так и не смогла понять, почему брат предал огню все свои ранние картины. Картины, которые нравились ей, потому что на них был дом, знакомый мир. Мир, который все признают, но не желают на него смотреть.

— Твоим картинам не хватает солнца, – сказала ему пожилая женщина, которой он продавал свои картины. Она же предложила ему помочь покинуть подводный город. Вместе с ней. С женщиной, которая была даже старше его матери. – Ради картин, – сказала она, когда увидела сомнения в глазах Пилса.

— Ради картин, – сказал он, когда Габу начала упрекать его в бегстве.

— Ради картин?! – сначала нахмурился, а затем рассмеялся Юругу много лет спустя. Они сидели в одном из баров Андеры, и это был первый день их знакомства. Их недолгого, но плодотворного знакомства. – И что, разве ты никогда не думал о себе, о своей собственной жизни без картин?

— Думал, но в этом ещё меньше смысла, чем в картинах.

— И о чем же ты думал, если не секрет?

— О многом.

— Но ты уже забыл, о чем конкретно?

— Кажется, да.

— Ты был ребёнком.

— Сестра думает, что я до сих пор ещё ребёнок.

— Твоя сестра всё ещё живёт в подводном городе, и ты – её единственный шанс убраться оттуда.

— Сомневаюсь, что она хочет убраться оттуда.

— Ещё как хочет, только не говорит об этом, не признается в этом. Помнишь, как было с твоими картинами в детстве? Все они были такими настоящими, что никто не хотел смотреть на них.

— Откуда ты знаешь?

— Я многое знаю.

— Вот как? – Пилс вспомнил женщину, которая помогла ему убраться из подводного города.

— Она здесь ни при чем, – сказал Юругу.

— Кто ни при чем? – растерялся Пилс, потому что вслух ничего не говорил.

— Женщина, о которой ты думал, – Юругу наградил его широкой улыбкой.

— Но…

— Да, я умею читать мысли. И да, я могу сделать для тебя намного больше, чем сделала та старуха, с которой ты жил здесь.

— Я с ней уже не живу.

— Но твои картины всё ещё мертвы.

— Они не мертвы.

— Но уже в агонии.

— Хватит!

— А то, что? – Юругу добродушно улыбнулся. Улыбнулся лицом, но не глазами. Глаза остались холодными и безучастными. Глаза, в которых, казалось, мог уместиться целый мир.

— Кто ты, черт возьми? – спросил его Пилс, чувствуя, как трезвеет.

— Я тот, кто исполнит все твои мечты, художник! – улыбка Юругу стала шире. – И нет, малани! Не переоценивай себя! Я не хочу, чтобы за это ты жил со мной, как жил с той старой девой.

— Тогда какова плата?

— Твоя сестра.

— Что? На кой черт тебе моя сестра?

— Она – малани.

— Есть и другие древние.

— Мне подходит Габу.

— Найди себе другую куклу.

— Найду, если ты откажешься.

— Ты ещё ничего не предложил кроме туманных обещаний.

— Как тебе предложение войти в историю?

— Снова туман.

— Или же страх, что тебя снова обманут, собьют с толку. Не бойся, я слишком стар, чтобы обманывать.

— Не очень‑то старым ты выглядишь, – Пилс потянулся за рюмкой, решив, что лучшим будет напиться и забыть утром обо всем, что случилось в эту ночь.

— Не всё в этом мире является тем, чем кажется, – сказал ему Юругу. Или же не сказал, а подумал? На мгновение Пилсу показалось, что он каким‑то странным образом смог услышать его мысли. Он осторожно поднял глаза, посмотрел на своего нового знакомого. Юругу сидел напротив него, не двигался, казалось, что даже не дышал. – Если бы ты сейчас рисовал мой портрет, то что бы родилось на твоём холсте, художник? – спросил он Пилса, спросил чужим голосом, проникшим в голову.