Мост Невинных (СИ) - Торн Александра Страница 12

— К нам. Я подготовлю бумаги и останусь ночевать. Никому не советую сейчас ехать домой, особенно — в одиночку.

— Скажу остальным, что мы дежурим ночью.

— Скажи. Не думаю, что нас попытаются взять штурмом после этого, — Ги кивнул на трупы, — но напасть на одиночек-агентов могут.

— Жильбера заберем утром?

— Мы отконвоируем его из Бернардена к месту казни — Мосту Невинных. Никакой шумихи и толп народа. Пришли, вздернули, ушли.

— Ясно, мессир.

"Надеюсь, выживем", — Солерн не питал к Жильберу-старшему теплых чувств, но был намерен сдержать слово. Тем более, что поиск убийцы Жана Жильбера мог привести прямиком в гущу заговора против короны.

Все это было слишком хорошо организовано — схроны с оружием, передача денег, отряды охраны. Как будто кто-то, зная, что народ доведен до крайности, решил взять ситуацию в свои руки и устроить восстание. Но кто? Этот человек не может быть невидимкой, он же не чертов мастер! Если бы отследить поставку оружия…

Ги вздохнул. Какие еще отслеживания, если его собственный начальник, похоже, помешался. Солерн никогда не считал Фонтанжа идиотом, а значит, граф, подавая герцогу такие советы, сознательно толкал его к могиле. Но зачем? Ведь вместе с ним Фонтанж похоронит и королеву, и ее сына, и порядок в стране…

Покидая дворец, Ги краем уха услышал о собрании парламента, которому тоже предъявят нового короля. А по долгу службы дознаватель знал, что там уже имеется большая группировка тех, кто намеревался потребовать созыва Штатов, чего не случалось почти сто лет.

"Интересно, — кисло подумал Ги, — все эти писателишки пафлетов, народных декретов и воззваний, теоретики и радетели о благе страны — вылезут ли из своих нор и решатся ли принести пользу любимому на словах отечеству?"

В желудке забурчало от голода. Солерн сглотнул слюну. Догадывается ли Фонтанж, сколько нечисти выползет из самых темных углов, если начнется восстание?

— Ну, по крайней мере, дом цел, — буркнул Греналь. — Я уж думал, тут одни руины остались.

Слуг не было — все разбежались, даже писари испарились. Один из агентов взялся напоить и отвести в конюшню лошадей. Двое принялись таскать дрова, чтобы разогреть печи, а Солерн поднялся в свой кабинет, размышляя о ломтях хлеба, сыра, колбасы, окороке и прочих недоступных ему вещах.

— Ты о чем вообще думаешь?! — рявкнули на Ги из кромешной тьмы, едва он открыл дверь. Дознаватель так шарахнулся от неожиданности, что чуть не навернулся с лестницы. Во мраке вспыхнули бледно-зеленые глаза ведьмы.

— Ты почему не отдаешь мне долг?! Совсем рехнулся?!

Солерн молчал, потому что сильно прикусил язык. Илёр метнулась к нему и сгребла за воротник:

— Нельзя копить долги перед ведьмой! Хочешь, чтоб я забрала годы твоей жизни?!

Она втащила его в кабинет, силой пригнула к себе и впилась в губы таким поцелуем, словно хотела их откусить. Она еще в Ре пыталась загнать Солерна в угол и стребовать оплату, но ему было не до того. А теперь… теперь… В голове дознавателя слабо зашумело, как всегда, когда Илёр брала с него оплату натурой. Впрочем, за все годы их знакомства ни одна монета не перешла из рук в руки.

В кабинете было очень холодно, но ведьму окутывало приятное тепло. Оно слегка подсвечивало ее силуэт и охватило Солерна — опьяняющее, как крепкое вино. Он зарылся замерзшими руками в густые и жесткие, словно лошадиная грива, волосы Илёр. Ведьма прижалась к нему горячим телом, вытащила из-за его ремня пистолеты, бросила на стол и расстегнула перевязь. Шпага грохнулась об пол.

— Чего там? — крикнул из-за двери Греналь.

— Ничего! Уронил шпагу!

Илёр жарко фыркнула дознавателю в шею, расстегнула на нем штаны и сцапала за яйца.

"Чего я ломаюсь?" — подумал Солерн, задрал ее юбки и, подхватив Илёр на руки, придавил к стене. В конце концов, отдавать ведьме долг таким образом чертовски приятно! Куда приятней, чем деньгами…

— За создание уюта, доставку ужина и обогрев комнаты заплатишь отдельно, — заявила ведьма, поправляя корсаж.

— Деньгами?

— А они у тебя есть?

— Нет, — буркнул Солерн: признаваться в этом было довольно унизительно. — Зачем ты вообще оказываешь мне услуги?

— Мне нравится, как ты трахаешься, — хмыкнула Илёр. — Так что считай, что ты у меня в постоянном долговом рабстве.

Ги покачнулся и ухватился за край стола — после ведьминской "любви" он чувствовал себя обессиленным, как после потери крови. Хотя, чего уж себе врать, Илёр возбуждала его больше, чем любая другая женщина. И к тому же не могла нарожать ему бастардов, что тоже недурно по нынешним временам. Суары обесценивались так быстро, что Солерн не знал, хватит ли его жалования на содержание матери, сестер, их мужей и выводка детей.

По велению ведьмы в камине разгорелось пламя, на фитильках свечей затанцевали огоньки. Солерн опустился на стул и вытянул руки к камину. Мысль о возвращении в холодную квартиру вызывала стойкое отвращение.

— Я бы не советовала тебе вешать Жильбера, — сказала Илёр. — Фонтанж использует тебя как отвлекающий маневр, пока регент будет лаяться с парламентом.

— Он помешался, — буркнул Ги. — Я мог бы взять всех несогласных парламентариев и усмирить это сборище тунеядцев в два счета. Но…

— Чего ты вообще пыжишься? Когда я пришла, здесь уже не было ни одного писца, и прислуга сбежала вся, вплоть до истопника. Если ты не повесишь Жильбера, ничего не изменится.

— Это предсказание?

— Еще чего. Если твой долг будет расти так быстро, то ты надорвешься его оплачивать.

— Есть способ узнать, кто из агентов — осведомитель бунтовщиков?

— Приведи мастера, и пусть заставит перебежчика сказать правду, — пожала плечами ведьма.

— Отличная мысль! Вот только вряд ли Николетти возьмет с меня оплату натурой, а денег мне выделили только на его помощь с Жильбером.

Илёр обеспокоенно взглянула на него:

— Но ты же не пойдешь вешать народного героя без Николетти? Тебя просто разорвут, не говоря уже о том, что у бунтовщиков есть свой мастер!

— Да, — задумчиво отозвался Солерн, — хорошо бы узнать, откуда он у них. Я никогда раньше не слышал, чтобы мастера поддерживали мятежи против власти.

3 декабря

Николетти, укутанный в теплый меховой плащ, занял свое место в тюремной карете, брезгливо отодвинувшись от заключенного и конвоиров. Он прятал руки в пышной муфте и распространял вокруг такой подавляющий ореол, что Солерну хотелось застрелиться.

"Как он не побоялся выйти из дома в таком богатстве?" — подумал дознаватель. Он забрался в карету последним, и Греналь захлопнул за ним двери. Жильбер, уронив голову на скованные руки, неподвижно сидел между конвоирами. Солерн, хоть и не питал к нему особой симпатии после выходки на допросе, сухо сказал:

— Расследование по делу вашего сына продолжается. Мы установили, что к этому причастен нанятый вами мастер.

Жильбер поднял голову. Среди бунтовщиков у него была репутация бесстрашного человека, но сейчас перед Солерном сидел сломленный, смертельно уставший мужчина, переживающий в одиночку глубокое горе.

— Ничего удивительного, — побормотал он. — Что еще вы способны установить?

— Мастер единственный, кому это выгодно, потому что никто, кроме вашего сына, его не знал.

— Единственный, кроме вас. Вы готовы убивать нас сотнями по любому поводу.

— Зачем убивать того, кто уже приговорен к казни?

— Ради забавы.

— Вы можете прекратить? — раздраженно обратился к Николетти дознаватель: леденящая душу тоска стала такой плотной, что в ней можно было задохнуться. Этак Луи Жильбер разобьет себе голову об стенку прежде, чем они его довезут до виселицы.

— Как вы нашли вашего мастера? — вдруг спросил старый ренолец; Ги поперхнулся от такой наглости. То есть он и сам собирался спросить, но…

— Он прислал письмо и предложил услуги, обговорил цену, условия и способ связи, — буркнул Жильбер. — С ним должен был контактировать только один из нас.