Александр Светин - Anamnesis morbi. (История болезни) Страница 14

— Мужики, вот ей-ей… зуб даю: домой вернусь, сделаю во всю грудь наколку: «Не реанимировать!»

И вот теперь, потирая обожженную электричеством грудь и кашляя ободранным трубкой горлом, я думал о том, что в словах его, наверное, была своя сермяжная правда…

Я завернулся в казенную простынку аки свободный гражданин Древнего Рима. Добрые коллеги куда-то уволокли мои одежды, оставив лежать в чем мать родила. Надеюсь, Кларочка меня не видела в костюме Адама? Или, наоборот, надеюсь, что видела? Терзаемый собственным дуализмом, я осторожно выглянул в коридор. Там было пусто. Стараясь перемещаться как можно тише, я двинулся в сторону ординаторской, не без оснований рассчитывая найти там какую-либо одежонку. Процесс осложнялся тем, что тапки мне подсунули размеров на пять больше требуемого. После нескольких безуспешных попыток идти в них так, как это обычно делают прямоходящие, я понял, что требуется иной подход. Представим, что вокруг — зима, а на ногах моих — лыжи. Так, левая пошла. Теперь правая. Отлично, снова левая. Опять правая. Получается! Походкой Раисы Сметаниной я продолжил путь к вожделенной цели. До заветной двери оставалось совсем немного, как вдруг…

Со страшным грохотом из третьей палаты навстречу мне вышло нечто. Поначалу я воспринял ЭТО как скверную пародию на самого себя. Существо было так же элегантно задрапировано в простынку с черными штампами нашего отделения. Более того, оно передвигалось такой же изящной походкой олимпийского чемпиона по лыжному спорту… но при этом издавало жуткий металлический лязг, словно танковый полк на марше. И в довершение апокалипсической картины из-под ног монстра при каждом шаге сыпались снопы искр. В благоговейном ужасе я замер. Существо с грохотом приблизилось ко мне и прошамкало:

— Сынок, где тут у вас уборная?

Я отвесил челюсть и машинально показал нужное направление. Нечто благодарно кивнуло и поступью Железного Дровосека споро двинулось в сортир.

— Ветрова, куда пошла?! — раздался знакомый рев из покинутой монстром палаты и оттуда вылетел Петрович.

Он был в гневе. В полтора прыжка преодолев расстояние до существа, он отважно схватил его в охапку и поволок обратно. Плененный гуманоид засучил ножками в воздухе, и на мраморный пол, высекая искры, рухнули два больших железных тапка (по крайней мере, мне они таковыми показались). Нагнувшись над одним из них, я с удивлением признал в предмете банальное больничное судно (не путать с судном, которое корабль: больничное судно по морям и рекам не плавает, оно выполняет куда более важную задачу — заменяет лежачим больным унитаз, принимая в себя их естественные отправления.). Я с интересом прислушался к диалогу Петровича и разутого пришельца.

— Бабуля, я же говорил: нельзя вставать. И ходить нельзя! — это Петрович.

— Сынок, я ж тебя спрашивала, как же мне по нужде-то ходить! Ты мне сам сказал, мол, ходи, бабка, в судно. Ну дык я, стало быть, одела его да и пошла. Только уж не обессудь, милок, в одном судне страсть как неудобно было иттить, так я у соседки второе взяла!

Петрович взвыл:

— В суднó, я говорил, в суднó, а не в суднé!

Со стороны ординаторской раздалось дружное ржание. На шум в предвкушении дармового зрелища, выползли скучающие коллеги. Пользуясь общей суматохой, я по стеночке проскользнул внутрь. Свою одежду нашел почти сразу и наконец-то привел себя в достойный вид.

Надо бы все-таки поговорить с Викой. Два месяца прошло с того памятного вечера, когда я внезапно обнаружил ее в нашем отделении. И два месяца я трусливо избегал встречи с ней. Ни тогда, когда она лежала у нас, ни позже, когда ее перевели в кардиологию, ни уж тем более когда она выписалась, я не нашел в себе сил и смелости подойти и поговорить… Мужа ее видел один раз, мельком, когда он приходил ее навестить, а вот ее саму — не сложилось. Да, может быть, оно и к лучшему…

Но вот теперь, пожалуй, время настало. Я решительно направился к Викиной палате.

Она спала. Но от той безмятежности, с которой она дремала тогда, в первый свой визит к нам, ничего не осталось. Сейчас Вика полусидела в кровати, подпертая несколькими подушками; дыхание ее было хриплым и частым. Посиневшие губы жадно хватали кислород, непрерывно поступающий в прозрачную маску на ее лице. Некогда мягкие черты заострились так, словно за эти два месяца она прожила лет тридцать.

Мало что напоминало в лежащей передо мной умирающей женщине ту, по которой я сходил с ума пятнадцать лет назад… и все-таки, я не мог оторвать от нее глаз. Взяв Вику за руку, я попытался найти пульс. Он был неровным и слабым, а сама рука — совершенно ледяной. Сколько же еще? Месяц? Вряд ли больше. Значит, у меня есть тридцать дней, чтобы спасти мир. И Вику. Я невольно усмехнулся: герой собрался в поход. Голливуд отдыхает.

— Спаси меня, Пашка! — Голос Вики прошелестел так тихо, что поначалу я подумал, что мне показалось. Но нет, она открыла глаза и с мольбой смотрела на меня:

— Ты можешь… меня спасти? — было видно, с каким трудом давалось ей каждое слово.

— Я постараюсь, Викуша. Я очень постараюсь! Ты только держись, ладно?

Она вцепилась ледяными пальчиками в мою руку и улыбнулась:

— Так? Я не могу крепче, силенок… не хватает.

— Ничего. И так хорошо. Мы справимся. Мы с тобой обязательно справимся… — К горлу подкатил ком.

Я с трудом проглотил его и попытался улыбнуться. Вышло кривовато, но Вика уже не видела. Она закрыла глаза и, проваливаясь в полусон-полузабытье, прошептала:

— Я знаю… я держусь…

Из палаты я почти выбежал. Если до этого у меня и оставались какие-либо сомнения по поводу необходимости похода за жезлом, то теперь они полностью исчезли. Но с чего начать? Наверное, с визита в осиротевшую квартиру Антониди. А дальше — по обстоятельствам. Куда же я засунул ключи?

18 июля, 22.20, Нероград, четыре километра к северу

Клара уже практически ничего не ощущала. Ритмично двигающееся на ней тяжелое мужское тело не доставляло теперь ровным счетом никаких неудобств. Несколько часов постоянной боли и унижений сделали девушку равнодушной ко всему. После очередного, пятого или шестого по счету изнасилования, ее охватило странное оцепенение, разом отключившее все чувства. Только слух в состоянии был пока отрешенно воспринимать звуки внешнего мира.

Насильник, кажется, насытился. Вздрогнув в экстазе напоследок, он одним движением соскочил с Клары и, напевая под нос что-то веселое, отправился в душ. Там он долго гремел ее многочисленными флакончиками с шампунями и прочими туалетными принадлежностями, периодически комментируя вслух очередную находку:

— Надо же… «Жилет» — лучше для девчонок нет! А халатик-то явно мужской… и по размерчику подходит. Для милого дружка держим-с, разлюбезная Клара Артуровна? — он высунул голову из ванной: — Есть дружок-то, Кларочка? Что молчим? Неужто притомились? Ин ладно, отдыхайте, сил набирайтесь. Они вам скоро ох как понадобятся!

Клара тупо смотрела в потолок. Где-то на задворках дремлющего сознания шевельнулась невесть как зародившаяся мысль: «Я же все ему рассказала… все! Что еще ему нужно? Что еще он хочет со мной сделать?»

Ее мучитель, приняв душ, вернулся в спальню и принялся одеваться. Он достал мобильник и набрал номер:

— Это я. Жду вас у нее через двадцать минут, — и отключился.

Задумчиво посмотрел на лежащее перед ним истерзанное и почти безжизненное тело. Покачал головой:

— Батюшки, Клара Артуровна, ну что за вид? Не пристало вам в таком неглиже являться пред очи вашего будущего хозяина. Одеваться, одеваться и немедленно! Карета уже в пути! — с этими словами он освободил Кларины запястья от наручников и заботливо уложил ее руки вдоль тела.

Девушка почувствовала, как в онемевшие кисти начала поступать кровь. Поначалу затекшие руки просто покалывало, затем они стали наливаться теплом. Это было приятно, но недолго: через несколько секунд покалывание превратилось в сильнейшую боль, а ласковое тепло — в адское пламя, в котором, казалось, руки сгорали заживо. Клара застонала и принялась разминать пламенеющие кисти. Охотник скептически наблюдал за ней, покачивая головой:

— Однако! Вы, оказывается, все же способны шевелиться? Последние пару часов вы, голубушка, лежали полено поленом, уж простите за банальность, — он швырнул на постель одежду: — Извольте прибраться. И поскорее, до вашей встречи с Хозяином осталось чуть больше часа, а нам еще надо добраться до места.

Клара механически начала одеваться, постепенно собираясь с мыслями и приходя в себя. Все тело, казалось, превратилось в одну большую рану. Болело все. Малейшее движение стоило ей гигантских усилий. Даже мысли, и те приносили страдания. Куда он собирается ее везти? Какой хозяин? Каким еще кошмаром обернутся последующие часы? Бежать? Но как? Девушка украдкой стала осматриваться.