Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей Страница 15

— Это вы правильно заметили, Зигмунд Фрейдович, — тяжело дыша, сказал отставший. — Чёрт и есть! Распространяет вредные слухи, будто на глобусе Земли отражены не все территории и будто бы он обнаружил на нём дополнительные обитаемые части суши! И там де тоже живут вполне разумные существа! Представляете?

— У этого чёрта есть фамилия? — как можно строже спросил я.

— Есть, — бегун отдышался и бросился вдогонку за остальными. — Христофор, мать его, Колумб!

— Догоните — убьёте?

— Да не-е, у нас и топоры то из фанеры, мы ж не дураки! Вколем аминазину и будет с него!

«Хорошие ребята, — подумал я, — Неравнодушные!»

И сразу вспомнил: «Не побежишь — не проживёшь!»

Я толкнул дверь в «Лабораторию» и тут же, с порога, оказался в её эпицентре.

Описывать основное рабочее помещение в деталях нет смысла, это не походило ни на что иное, кроме как на лабораторию. Всюду стеклянные шкафы, стеллажи с ёмкостями разных объёмов, на столе пробирки в держателях и весы, весы, весы: большие и маленькие — где попало. Первым желанием, возникшим у меня при посещении сего заведения, было намахнусь из пробирки и взвеситься.

Но вот что странно — пахло тут не реактивами, а табаком. За столом сидел человек с могучей седой бородой и набивал папиросу. Другая папироса была у него в зубах и дымила так, что позавидовал бы любой паровоз!

Хоть я и понимал, что моя должность в магическом сочетании с моей формой открывают любые двери без стука, я, тем не менее, не торопился и подождал, пока меня заметят.

— Добрый день, сударь, — поздоровался со мною Менделеев, а в том, что это был именно он, у меня не оставалось теперь никаких сомнений. — Чем могу служить?

— Консилиум рекомендовал вас в члены ЧК. — Я старался быть, как можно учтивее. Один вид знаменитого учёного вызывал у меня оторопь. — Вы хоть в курсе, Дмитрий Иванович?

— Курс у меня один, — усмехнулся химик, — интенсивной терапии! А что до всяких там членств, то это, как говориться, проблемы досуга. Но в том то и беда, сударь, что досужего времени остаётся всё меньше и меньше.

Он пригласил меня присесть на свободный стул. Я сел, но тут же вскочил — в задницу мне вонзилась огромная ржавая кнопка!

Шалун долго смеялся, да так, что поперхнулся папиросным дымом и потом кое-как откашлялся!

— Нижайше прошу прощения, — тыльной стороной ладони оттирая слёзы, извинился учёный. — Забавы юности, будь они неладны! Простите старика и садитесь смело, боле ничего не бойтесь!

На столе его стоял подсвечник с тремя свежими свечами, он зажёг их, каждую — тщательно и с любовью. Похож был на некоего эпического колдуна! Или волхва, может быть. Свечи вспыхивали, но огонь оставался бесцветным, почти прозрачным! Всё это чертовски смахивало на старинную чёрно-белую гравюру!

Ожившую гравюру!

Химик поднёс к носу набитую папиросу и с удовольствием втянул носом её аромат. Потом осмотрелся, ища, куда бы её пристроить — было видно, что это не обычная папироса, что набита она каким-то особо ценным содержанием. На стене висел халат, туда-то, в карман, он её и убрал. На мой немой вопрос, коротко ответил:

— Особая смесь. Поднебесий. Использование служебного положения в корыстных целях. Теперь бы только не забыть, куда убрал.

Менделеев на мгновение задумался о чём-то крайне важном для него — об этом говорила слеза, блеснувшая в краешке его глаза.

— Впрочем, вам это малоинтересно. Да вы садитесь поскорее, голубчик, а то говорю же — недосуг!

Спорить я не стал, но сел с осторожностью.

— На что же время тратите, Дмитрий Иваныч?

— На водку, сударь, — ответил химик. — На что ж ещё! Видели номер на вывеске? Так вот это он и есть — Квасийбухалий, сто девятнадцатый элемент моей периодической системы. Между прочим, самый периодический из всех!

— Скажите, Дмитрий Иванович, — спросил я осторожно, — а про него уже кто-то знает? Про элемент этот? Кто-то из членов Консилиума?

Менделеев, затушив выкуренную папиросу, прикурил новую, после чего несколько минут благостно дегустировал дым.

— Только эта… как её… Забываю всё время… Во бля, память!

— Воблина Викентьевна, — подсказал я. — С шиньоном?

— С шампиньоном, точно! — Учёный протянул мне папиросу. — Будете?

Я отказался.

— Дамочка, я вам скажу, та ещё! Тут ведь какая мелодрама? Сказывали, будто б у неё чувство к нашему Регистратору, Добрыне Никитичу. А ему будто насрать! Не видит он её в упор, хоть стреляй! Что делать? Варить зелье приворотное, что ж ещё то! Пробовала его на муравьиный спирт подсадить, ничего не вышло! Концентрация не та! Живого весу в нём сколько, видели? Ну, так вот, сударь, она ко мне — помогите получить ответную любовь! Любовь, говорит, не мандавошка, не выкинешь в окошко. Ну, я кое-что для неё придумал, в детали вас погружать не буду — один хрен не поймёте! Раз ей дал, второй, так она в третий пришла. И всё больше просит! Вот так Добрыню и споила, шалава!

— И что же, ответил он ей? — спросил я.

— Да кого там! Или пить, или любить — сами, небось, знаете!

Только тут он, кажется, разглядел на мне форму.

— В ЧК это ваше, по доброй воле берут или как?

— По доброй, Дмитрий Иваныч, — успокоил я старика. — Никого неволить не собираемся.

Взгляд мой в этот момент наткнулся на знакомую лошадку-качалку, незаметно притаившуюся в дальнем углу помещения.

— Вижу, знакомая штукенция. — Менделеев улыбнулся и почесал бороду, да так, что та съехала набекрень. — Сегодня утром прискакал, на коленях умоляет: «Дайте, Дмитрий Иванович, на похмелку! Спасу нет, как трубы горят!» Тут у меня его и взяли, сердешного!

— Разрешите?

— Бога ради! — сказал химик. — Только умоляю — не хлещите коня, ему же больно!

Я, пока качался, всё думал о бедняге Добрыне! Стыдно мне как-то стало что ли, что подсидел его! Получалось, что должность чувашского богатыря упразднена была не без моего участия? Был богатырь, да спился! А кто на его место! А я на его место — Председатель ЧК в тужурке и галифе!

Стало душновато. Захотелось пройтись по Коридору, пообщаться с народом.

— Ладно, Дмитрий Иванович… — Я вернулся к столу. — Пойду, наскакался до усрачки. Хотите, приходите завтра, не хотите — не надо!

— Насчёт завтра, боюсь, точно не получится. — В это время химик, не вынимая папиросы, уже возился с какой-то чудной конструкцией, состоящей из ёмкостей и трубок. — Завтра у меня важная встреча в Палате мер и весов. Поговаривают, дует там изо всех углов. Слаб я что-то стал в последнее время — не застудиться бы.

Одна из трубок никак не хотела насаживаться на штуцер медного цилиндра, отчего учёный сильно расстраивался и матерился.

— Что это у вас? — не выдержал я. — Какое-то эпохальное изобретение?

— О, ещё какое эпохальное, — то ли похвалился, то ли повинился химик. — Самогонный аппарат называется.

Я решил больше не досаждать ему, похоже, пока он не засунет эту трубку куда следует — не успокоится!

А на прощанье попросил:

— У меня к вам просьба. Именно просьба — не приказ. Прошу вас исключительно, как частное лицо! Не давайте им рецепта, Дмитрий Иваныч, ни Вобле этой, никому! Есть у меня подозрение, что ничего хорошего эта ваша водка людям не сулит! Да вы и сами всё прекрасно понимаете.

Менделеев на какое-то время отложил трубку и задумался. Несколько раз обеспокоенно поправил бороду и парик. Мне в этот момент даже стало жалко старика, вот ведь задал ему задачу!

— А, пожалуй, что и не дам, — сказал он, наконец. — Вы правы, сударь, и элемент этот обратно из таблицы удалю — только его и видели! Вам же имею скромную потребность сделать один весьма полезный презент! Извольте…

Он открыл настенный шкафчик с какой-то мелочёвкой и осторожно достал оттуда маленький футлярчик наподобие того, в каком хранят медицинские термометры.

— А ну угадайте, что там? На вас форма, а значит, у вас должно быть профессиональное чутьё!

— Какой-то прибор, — предположил я не смело. — Максимум, что приходит в голову.