Николай Новиков - Карьерский оборотень Страница 17

— Я ее отговаривал, а она… Странная такая стала, — не обращая внимания на последние слова Ивана, сказал парень. — Тогда я решил последить за ними.

— Ну? — в голосе Ивана почувствовалась заинтересованность.

— Близко я, конечно, не подходил, боюсь этого хмыря городского. Они ходили по улицам, потом стояли у обрыва старого карьера, ничего такого не было. Просто разговаривали. А потом на улице на них налетел Леонид Поликарпович, начал стыдить и все такое.

— Поддатый был? — спросил Иван, зная, что учитель пения любил выпить и поскандалить на пьяную голову.

— Конечно. Мне потом ребята рассказали, сначала он возле клуба чуть ли не митинг устроил, объяснял, какая замечательная была советская власть, а когда фильм начался, чуть не подрался с Лопуховым, сидел перед ним в шляпе и снимать не хотел, а тому ничего не видно, он стал возмущаться, а Поликарпыч ни в какую шляпу снимать не желает. Когда фильм кончился, еще с кем-то сцепился, ну а потом к этому хмырю и Катьке привязался.

— А дальше-то что? Меня Поликарпыч не интересует. Я знаю, что он любит поскандалить, хоть и пожилой человек, ничего страшного. Ты мне про Катю собирался рассказать.

— Они попрощались, Катька побежала домой, а этот хмырь тоже погнал домой. Вот и все.

— Послушай, балбес! — сердито сказал Иван. — Если тебе так уж хотелось рассказать мне об этом, не мог раньше прийти, что ли?

— Извини, с ребятами заболтались у клуба. Иван, я тебе другое хочу сказать. Прямо сейчас.

— Ну, давай, — поморщился Иван.

— Я боюсь этого Егорова. Знаешь, почему? Однажды он разозлился и посмотрел на меня… глаза у него были красными, точно такими, как у той твари, что за мной гналась.

— Это все?

— Не веришь? Теперь, когда я вижу его, чувствую такой же ужас, как там, у дальнего озера, перед нападением. Помнишь, я побежал раньше, чем увидел чудовище. Точно такое же чувство, когда подхожу к нему ближе, чем на пятьдесят метров.

— Испугался ты, как это говорится, испытал стресс, вот тебе и кажется теперь…

— Не кажется, Иван! Я точно чувствую! Он не человек. Это он напал на меня у дальнего озера, понимаешь, это был он!

— И я в него стрелял, ранил? — усмехнулся Иван.

И тут же вспомнил два шрама на груди Егорова, кровавый, якобы старый бинт… Чушь какая-то! Пулевое ранение не может затянуться за одну ночь, он просто издевался, пошутить захотел!

— Ты соображаешь, что говоришь, Роман?

— А что? Ты думаешь, выстрелил, ранил, так теперь он должен валяться в больнице? Но он не человек, я тебе точно говорю!

— Ну, хорошо, Роман, хорошо, — терпеливо сказал Иван. — Я и сам чувствую, что тут дело темное, странный он, этот Егоров. Вот я присматриваюсь к нему. Можешь не сомневаться, скоро я узнаю, в чем тут дало. И обещаю рассказать тебе обо всем. Тогда и примем решение. А теперь иди спать. Катя завтра в первую смену?

— Да.

— Вечером постараюсь заскочить к вам, нужно поговорить. Скажи ей, что я приеду. Тебя отвезти домой?

— Сам доберусь, я его сейчас поблизости не чувствую. Ладно, Иван, пока.

Егоров сидел на кровати, обхватив голову руками. Человек в нем боролся со Зверем, мучительно, долго боролся и постепенно уступал Зверю. Катя… Прекрасная, чистая девушка, наивная, честная, ради нее нужно постараться не выдать себя. Она почувствовала в нем что-то, она восхищается им, хотя и не говорит об этом. Она тянется к нему, в то же время противится этому, раздваивается, но рано или поздно она будет с ним, будет принадлежать ему! Ради этого и следует терпеть, не выдавать себя.

Когда-то Галя, почувствовав в нем перемену, испугалась. Попыталась сама защитить себя, бросилась к первому встречному, только бы избавиться от него, Егорова! Но это не спасло ее. Она получила то, что заслужила.

А Катя… Та сразу потянулась к нему, не в силах противостоять яростному напору его внутренней энергии. Ее всегда притягивали к себе сила и могущество. Прежде олицетворением этого был участковый, глупый милиционер, но сильный и властный, и Катя тянулась к нему. Потом появился Егоров, и она сразу же почувствовала, кто из них сильнее. Пока еще бессознательно, сопротивляясь, но все же она шла к нему. И придет, и будет принадлежать ему красавица Катя!

И он сделает ее подобной себе. Тогда два Зверя помчатся ночью по старому карьеру, вдыхая и вбирая в себя тайную силу дикой природы. Как это будет прекрасно — вдвоем!

Но Зверь не думал об этом. Он хотел одного: свершить свой суд. Немедленно, несмотря ни на что! Гнусный, никчемный учитель пения, возомнивший, что может указывать существу, которое на много порядков выше его, и отвратительный пьяница, осмелившийся протянуть к нему грязные руки, должны исчезнуть навсегда.

Страшная, жестокая борьба шла в этот вечер внутри Егорова между Зверем и человеком. Но Зверь оказался сильнее, и человек сдался.

Окно было распахнуто, капли дождя стучали по подоконнику. Егоров свалился на пол и забился в конвульсиях.

Через несколько минут жуткое четвероногое создание стояло посереди комнаты, красные глаза горели нечеловеческой яростью, способной, казалось, испепелить любого, кто встанет на его пути.

Егоров легко перемахнул через подоконник и черной молнией помчался вдоль забора по улице. Дождь не пугал его — дождь это кстати, следов не останется.

Красные глаза отлично видели в темноте. Деревья, заборы, кусты, лавочки — все, что, днем было разноцветным, теперь стало однообразно голубым, мерцающим, будто не ночь, а хмурое утро стояло над поселком.

Егоров легко перемахнул через забор Косого Васи, в три прыжка приблизился к двери. Она оказалась незапертой. Косой давно уже решил, что воровать у него нечего, следовательно, думать о замках и запорах — дело ненужное, отвлекающее от главной заботы: где бы найти выпить.

Черная когтистая лапа одним ударом распахнула дверь. Пахнувший навстречу тяжелый запах не смутил Зверя. Он ворвался в комнату, опрокинул стоящее у двери ведро с водой. Сбоку у стены храпел на рваном одеяле Косой Вася. Грохот разбудил его. Ваня открыл глаза и пробурчал спросонья:

— Мужики… козлы драные… какого хрена гремите тут? Не видите — я отдыхаю. — Он потянулся и сел на кровати, сообразив, что гости могли прийти с бутылкой. А иначе зачем им вообще приходить к нему?

Увидев черное чудовище с горящими глазами, Косой дернулся назад, прижался спиной к стене.

— Что за хренотень?.. — пробормотал он. — А ну… пошел вон! Я т-тебе покажу!..

Больше он ничего сказать не успел. Черная лапа толщиной с ручищу Косого метнулась к его лицу, длинные, острые когти в одно мгновение располосовали его до кости. Брызнула кровь, Косой замычал, пытаясь закрыться ладонями, но в это мгновение страшные челюсти сомкнулись на его горле. Обмякшее тело мешком повалилось на грязное одеяло.

С утробным рычанием Зверь вонзил клыки в обнаженную грудь Косого, раздирая ее с силой и яростью. Через минуту все было кончено.

Зверь медленно отошел назад к столу, заваленному грязной, давно не мытой посудой, торжествующе посмотрел на содеянное, облизывая окровавленную пасть.

Потом выскочил во двор, перемахнул через покосившийся забор и помчался по улице. Егоров знал, где живет пожилой учитель пения Леонид Поликарпович. Во время первой прогулки Катя рассказывала ему о местных знаменитостях. Леонид Поликарпович был не то чтобы знаменитой, но колоритной фигурой. В Карьере все знали, что старик любит выпить и на уроках частенько страдает похмельем, и хотя пение — не предмет первой необходимости, многие поколения учеников, вырастая, окончив школу, о Леониде Поликарповиче не забывали.

Егоров перемахнул через красный штакетник. Дворовый пес, выскочивший было с лаем из будки, жалобно заскулил и тут же метнулся обратно. Егоров и головы не повернул в его сторону. Огромными прыжками промчался по двору и прыгнул в широкое окно веранды. Затрещали оконные перегородки, зазвенело разбитое стекло. Рыжая кошка с истошным воплем бросилась под диван. Зверь замер перед закрытой дверью в комнату — она была довольно прочной и открывалась наружу.

— Мурка! — из комнаты раздался ворчливый голос. — Опять на стол залезла и посуду побила? Ох, накажу я тебя, киска!

За дверью раздались шаркающие шаги, она распахнулась, и старик в полосатой пижаме, подслеповато щурясь, потянулся рукой к выключателю. Егоров прыгнул молниеносно и точно, челюсти сомкнулись на худом горле старика.

Леонид Поликарпович умер мгновенно, не успев даже понять, что произошло. Егоров не стал разрывать его тело — Зверь уже насытил свою ярость.

На улице шел дождь. Холодные капли освежали разгоряченное тело, смывали кровь с оскаленной пасти. Черной молнией Егоров мчался к старому карьеру.

Баба Лиза сквозь сон услышала, как кто-то тяжелыми прыжками промчался по двору. Решила, что причудилось, со вздохом перевернулась на другой бок. Но вскоре спохватилась: а вдруг это ее Трезор вернулся? Набегался, загулялся, да и прибежал домой? Кряхтя и охая, поднялась с кровати, подошла к окну, долго всматривалась в ночную темень — никого. Накинула на плечи старую фуфайку, вышла во двор.