Ксения Данилина - Ладья Авалона Страница 17

А в воздухе тихо дрожал проникновенный плач Эссульт, высокий голос Трисс и перебор волшебной арфы, пронизывающий сердца стон виолончели, ветер свистом и гулом отзывался в расселинах скал, мерцали свечи и издалека был виден высокий огонь костра. А когда вечерняя синева сменилась ночной мглой и, озаренные светом свечей и фонариков рыцари и дамы потянулись вниз по склону, через затянутые туманом поля, казалось, что это в свете своих светящихся крыльев танцуют и кружатся эльфы на том берегу Острова Яблонь.

Следующий день прошел для грешников в полупустом трюме «Ред Сейла». Вчерашнее выступление сняло страх перед публикой — ведь в большинстве своем вечером их будут слушать те же милые лица, что и накануне под старой башней. Улыбаясь теплым воспоминаниям и переживаниям, троица молча начищала и налаживала свои инструменты. В зале прибирались девушки, Суматохин носился с телефоном, постоянно отдавая распоряжения, Михаил Данилин разбирался с пультом.

— Ну что? — окликнул он музыканток. — Опробуем? — и, повинуясь, девушки исполнили одну из композиций, чтобы тот мог настроить звук. Да, усиленный динамиками, обработанный фильтрами, звук был великолепен, но… Вика с улыбкой закусила губу — перед глазами стояли десятки мерцающих свечей и очерченный хребтами гор пейзаж внизу, и эти восторженные взгляды, и чарующий голос инструмента, с которым за этот короткий срок она успела необыкновенным образом сдружиться. Закончив, Данилин ободряюще поднял палец вверх, а затем подошел к сцене. Вид у него был умиротворенный и обнадеживающий.

— Я должен поблагодарить вас, девчонки, — тепло улыбнулся он. — Ведь это все ваших рук дело? — троица неловко переглянулась, сдерживая улыбки. — Но без вас бы ничего не случилось, и я не знаю, чем могу вам отплатить…

— Просто не опускай руки, — попросила его Вика, смущенно оправляя волосы.

— Не буду, — заверил ее он. — Я не могу. Я должен быть хорошим папкой Никитке, хоть и не знаю, как часто мы сможем видеться, если я переберусь в Краснодар.

— Значит, Рустем согласился с тобой работать? — поинтересовался Артур.

— Да, пожалуй, какое-то время мы будем работать вместе, — кивнул Данилин. — Но, если дела пойдут в гору, возможно, что я буду нужен им и во время гастролей, — он скромно улыбнулся.

— Мы будем держать за тебя пальцы, — широко улыбнулся Сергей и, подавшись вперед, обнял того. Остальные двое тоже принялись его обнимать. Польщенный таким излиянием чувств, Данилин порывисто обнял всех троих, но потом виновато отстранился:

— Эй-эй, не стоит так шустро! Я еще у врача не был! Записался на завтра, но вы все-таки осторожнее!

В ответ девчонки только заливисто рассмеялись.

А вечером была темнота, и яркий свет софитов, и блеск позолоченной вышивки на карминно-красном театральном занавесе, и мечтательно смотрела на призрак русалка, и плыли голубоватые волны по стенам. Зал был полон народу. И хоть все знакомые были в повседневной одежде, в глазах троих музыканток это были те же веселые, полные огня странники в прошлое, спускавшиеся по горным тропам при свете свечей. За одним столиком восторженно замерли старшеклассники, и Алиса с сестрой, деловитой блондинкой, тихо перешептывались над объективом фотокамеры. Неподалеку высоким ростом выделялся Тристан, и подле харизматичная физиономия Халдира, пожирающий арфистку глазами Ник, мечтательно растекшийся по столу. Девушки — Нимуэ и Торувьель, унесшиеся в своих мыслях. Ближе всех к сцене ярко сверкали глаза маленького Никитки, сидевшего с ведьмачьим амулетом на шее между Ларисой и Максимом. Трое нежно обнимали друг друга, но, иногда оборачивая голову к режиссерскому закутку, женщина благодарно и трогательно улыбалась работавшему там мужчине. Ирина и Александр Христенко, невежливо не обращая внимания на исполнителей, возбужденно разговаривали о своем, будто не могли поверить в какое-то известное им двоим событие. Вечно занятой Алексей Суматохин стоял, прислоняясь к проему арки, ведущей в рабочие помещения, и время от времени переговаривался с Рустемом Скоробогатовым. Среди публики был и ухоженный молодой мужчина в бежевой федоре, не сводивший глаз с погруженной в экстаз виолончелистки.

И долгое стенанье виолончели, нежное воркованье арфы и глубокий глас контрабаса рассказывали притихшим слушателям отголоски старинных легенд, услышанных через века. О трепетной любви, что преступает все запреты. О долге и чести. О храбрости и бесстрашии. О страдании, глубоком, как море. И милосердии, исцеляющем раны.

Ночь была полна сиянием. С чистого неба смотрели миллиарды звезд, в ожидании перемены погоды мерцавших всеми красками, полукруглая, как надкушенная головка сыра луна ярко и ровно желтила на волнах дорожку. Двумя ровными рядами фонарей уходила дугой набережная, и в сплошной блеск сливались огни кафе и торговых палаток. Вновь тянулись золотой змеей огни на городских улочках. В безветрии сильно пахло розами, ночным табаком и душистым левкоем. С моря тянуло запахами соли и водорослей. Вика и Сергей неторопливо шли по галечному пляжу, наслаждаясь последними часами, отпущенными им.

— Странный этот парень, — пожала плечами Вика. — Ты заметил? Водитель этого грузовика.

— Да, а что такое? — посмотрел на нее Сергей. — Вроде самый обычный…

— Да, ты наверное не слышал. Когда мы грузили инструменты в грузовик, он так сказал, мол, тесен мир, мы встречаемся уже второй раз…

— Ну и что? — весело спросил Сергей. — Мало ли, эти девчонки наверняка не первый раз разъезжают с концертами.

— Да, но все-таки Солнечногорск довольно маленький городок, — возразила Вика. — И туристов в нем почти нет. Тем более, в это время года.

— Зато я у Алисы все фотографии переписал, — сообщил Сергей, отмахнувшись от ее догадок. — Будем сидеть в шале и вспоминать все это. Знаешь, я сюда еще прилечу! — заявил он твердо. — Почему-то я здесь чувствую себя как дома. Я не я, если я не поднимусь над этими горами… А потом, пригляжу за ребятами у башни.

Вика тихо улыбнулась. Некоторое время шли молча.

— Кстати, а куда Артур-то пропал? — спросил Лавров. — Я его потерял что-то из виду, он вроде и на погрузку не пришел.

— О Боже! — закатила глаза Вика. — Ты разве не видел, как он с тем мужиком в бежевой шляпе сидел у бара?

— Да? — удивился Сергей.

— Похоже, наш Артур сегодня решил оторваться на всю катушку, — незлобиво усмехнулась Вика.

— Ну, согласись, он это заслужил, — извиняющимся тоном ответил Сергей, прикладывая руку к груди. — Честно, я не был о нем такого высокого мнения, но сегодня он сам себя превзошел. Кто б мог подумать?

— Кто б мог подумать… — вторила ему Вика.

Волны набегали одна на другую, подпрыгивали и шуршали камешки, катаясь взад-вперед. У горизонта зеленой лентой обозначился горизонт и где-то там вспыхивали зарницы, отраженные морем. Терпкий вкус пены и морского простора оседал на губах. Вика повернулась лицом к морю, полной грудью вдохнула его запах и, прикрыв глаза, печально произнесла:

— А на рассвете все мы обернемся пеной морскою…

— И, взявшись за руки, полетим вслед за духами ветра, — мечтательно подхватил Сергей. Вика с ласковой улыбкой обернулась к нему:

— Эй, успеешь еще налетаться!

В окошке их номера не горел свет, но окна были раскрыты. В темноте слабо обозначались очертания цветущих рододендронов. В номере, вмиг одичавшем и опустелом, стояли на круге ковра собранные чемоданы. Артур дремал на своей койке — волосы разметались по подушке, одежда в беспорядке, пахло от него алкоголем и мужским одеколоном.

— Эх, даже жалко будить, — вздохнула Вика.

— Да что уж — не последний раз, — развел руками Сергей и потрепал Артура по плечу. — Эй, старина, просыпайся! Нам пора домой.

Глава 6

Мягким розовым сиянием светились настольные лампы, да огонь в камине освещал привычную обстановку «Лесного очага» — дорогую кожаную мебель, полированные деревянные подлокотники, золоченые ножки кресел. На каминной полке, как всегда, стояли свежие цветы — впрочем, они всегда были будто только что срезаны. На стеклянном столике — фрукты и вино. Огненные всполохи метались по потолку с дубовыми балками, сверкали по густому ворсу персидских ковров. Вика растянулась в одном из кресел, прислушиваясь к тишине. Без тела она уже не чувствовала ни усталости, ни блаженства отдыха, но все же какое-то внутреннее томление не покидало ее. Пожалуй, его можно было бы назвать удовлетворением от добротно сделанной работы, облегчением, наступающим после оконченного дела. Полулежа в кресле, она повернула к огню голову и, хотя блики уже не могли ощущаться кожей, слушала игру огненных зайчиков под закрытыми веками. Артур сидел на подоконнике, глядя в окно на предрассветные сумерки. Окружающий их лес был еще сыр и темен, низины окутаны туманом, но поверху, над острыми верхушками елей и сосен виднелось нежно-бирюзовое небо. Несмотря на то, что они вернулись в шале уже несколько часов назад, он никак не мог отойти от своего недавнего физического состояния. Его пробуждение было тяжелым, после выпитого вина в голове гулял хмель, стирая грани реальности, а тело после перенесенных плотских удовольствий приятно ныло и требовало покоя. Уют маленького номера, неяркий свет настенной лампы, тихий шорох моря были так восхитительно-желанны и навевали сон. Но ему пришлось встать, не до конца понимая, куда и зачем нужно идти. После теплой постели уличная сырость и прохлада казались особенно несносными, а воспоминания о манящей мягкости подушек и одеяла были нестерпимы. Ежась, морщась и хмурясь от накатывающего чувства несправедливости и обиды, он понуро брел за друзьями. Сергей бодро шагал впереди, дробно постукивая каблуками, Вика даже что-то напевала. Оба были в отвратительно-прекрасном настроении, будто им не предстояло покинуть свои тела и лишиться всего великолепия мира. А затем он почувствовал, что промозглость и холод отступают, ласковое тепло возвращается к нему, а голова вроде бы снова одурманивается дремотой и хмелем. Но затем он почувствовал, что поднимается в воздух, а рядом с ним парят Вика с ее неизменным рыжим водопадом волос и Сергей снова в образе самого себя, со своей широкой крестьянской физиономией и намозолившим глаза свитере. Внизу не было ни курток и пальто, ни сумок, как будто три музыкантки, в темный час поднимавшиеся по пустынной дороге, никогда и не существовали. Это ощущение потрясло его. Неужели ничего не было? Ни этих волнительных репетиций, ни прогулок в горы, ни старой башни с ее великолепной горной панорамой, ни заразительного смеха и счастливых ребят в старинных костюмах? Существовали ли костер и манящие огоньки свечей, терпкие поцелуи и сводящие с ума объятья, изумительная музыка и упоение от своего случайного мастерства? Был ли Мишка Данилин, с ожившим карим взглядом, расцветшая вмиг Лариса, пищащий от радости ребенок, смеющиеся и ликующие Иришка и Сашка? Снова выкинут из жизни?