Марина Ефиминюк - Наследница Страница 18

Когда мы с Глэдис потихонечку прошмыгнули на собрание и устроились на самом верхнем ряду, юноша как раз спорил о целесообразности использования какого-то жутко дорогого кристалла такой концентрации магии, а главное стоимости, что уважаемое блистательное сообщество изобретателей захлебнулось слюной от возмущения. Другими словами, золотые на выпуск прибора давать не хотели.

– Думаешь, они подерутся? – тихо полюбопытствовала я у зевающей в кружевной платочек Глэдис.

– Хотелось бы, – отозвалась она и, сняв с носа очочки, принялась натирать круглые стеклышки. – Драка, конечно, развлечение третьесортное, но на безрыбье и рак – рыба.

Дядюшка Уилборт, очевидно, решивший, что одного дня непризнанных гениев, скандалы несущих, с него довольно, стал потихонечку пробираться к выходу.

– Дядюшка! – сдавленным шепотом позвала я, перегнувшись через стол. Он резко оглянулся. Испуганный взгляд остановился на нас с Глэдис, и я помахала рукой.

– Подожди нас, сбежим вместе!

Мы встали, но тут Глэдис неловко перевернула стул, и в неожиданно возникшей паузе по лекционной зале разнесся немыслимый, усиленный эхом грохот.

– Ой! – вздохнула она, по-девичьи прижав пальчики к губам.

В зале установилась дивная ошеломленная тишина, и как-то мигом стало ясно, что спрятаться между рядами не получится. Судя по изнуренным жарой лицам, премногоуважаемым самоучкам хотелось сбежать домой, но было страшно позволить такую вопиющую дерзость перед председателем.

Коль на нас таращилась пара десятков изобретателей, пришлось проявить хорошие манеры.

– Здрасте. Я Анна. – Я ткнула пальцем в сторону Уилборта. – Его племянница.

Ладно, будем честными, не слишком хорошие манеры.

– Вы решили вступить в наше общество? – Глаза председателя хищно блеснули, а на голове, подобно воинственному хохолку, поднялась жиденькая прядка, прилизанная на лысину.

– Я не настолько талантлива, – моментально отказалась я от небывалого счастья.

– Тогда что вы тут делаете? – изогнул брови председатель.

В испитом, опухшем лице дядьки Уилборта появилась мольба. Он явно не хотел, чтобы его с позором выставили из бесполезного общества.

– Как насчет того, чтобы отметить интереснейший прожект вашего коллеги?

– Вы решили пожертвовать денег на мой прожект? – Показалось, что молодого гения хватит удар от счастья.

– Я думала ограничиться ужином, – поправила я.

Ученые мужи, привлеченные перспективой бесплатной еды и выпивки, немедленно принялись подниматься со своих мест, и гулкое пространство заполнил скрежет отодвигаемых стульев.

– Анна, что вы делаете? – сдавленно пробормотала Глэдис, дергая меня за рукав платья. – Вашего отца хватил бы удар, если бы он сейчас вас увидел!

– Ну, второй раз он его точно хватить не может, – с нервической улыбкой следя за удивительно быстрыми сборами изобретателей, отозвалась я, – так что будем считать этот ужин инвестированием в расследование.

Был тот прав, кто говорил, что щедрость за чужой счет не имеет удержу. Трапезничать изобретатели предпочли в ресторации, презрительно проигнорировав обычные едальни, где кормили вкусно и (что немаловажно) совсем недорого. Застолье выходило шумным и хмельным.

– Хотите, мы приглушим охлаждающий кристалл? – тихо предложил подавальщик, принесший кувшины с хмельной настойкой. – На жаре их быстрее развезет.

– Хитрость – это неприлично, молодой человек, – фыркнула Глэдис. Она сидела чуть бочком от стола, уперев кружевной зонтик от солнца в пол, и старательно делала вид, что не имеет никакого отношения к происходящему безобразию.

– Не знаю, что там с приличиями, – бормотал подавальщик, – но третьего дня у нас праздновали изобретатели из Столичного общества, так мы только жарой сумели их выкурить из ресторации. Ни в какую не хотели уходить, негодяи!

Вполуха слушая слугу, я с тоской следила, как на противоположном конце стола дядюшка Уилборт, охваченный спором с председателем, доходил как раз до нужной кондиции, когда тревожные сигналы притуплялись, голова переставала контролировать язык и ответы вылетали машинальные, исключительно ради того, чтобы настойчивый вопрошающий уже заткнулся и отправился восвояси. Я не понимала, каким образом мы оказались по разные стороны, и прикидывала в уме удачный момент, чтобы пробраться в угол к дядюшке, пока он не перешел в стадию «лицом в закуску».

Только я решила предпринять переселение поближе к дядьке, как рядом с нами вырос давешний молодой гений с горящими хмельными пятнами на скулах.

– Милая старушка, – с вежливым поклоном обратился он к Глэдис, – не соблаговолите ли вы пересесть на мое место?

– Старушка?! – задохнулась та от возмущения, и вдруг, изумленно хлопая глазами, оказалась стоящей на ногах. Рокировка произошла столь стремительно, что дуэнья только успела охнуть.

Судя по упрямо выставленной челюсти, даже если бы его огрели кружевным зонтиком, возвращать захваченного места молодой гений не желал. Однако Глэдис была слишком воспитанна, чтобы размахивать зонтиком или ридикюлем, какой сжимала под мышкой. Смерив наглеца презрительным взглядом, она притулилась на краешке стула в самой гуще застолья, где ей тут же всучили бокал с каким-то смешанным хмельным напитком едко зеленого цвета.

– Дорогая Анна! – громко вымолвил изобретатель, стараясь привлечь мое внимание.

– Уважаемая нима Вишневская, – без особой надежды поправила я.

– Ненаглядная барышня, вы когда-нибудь слышали о шкатулках с секретом?

Я с интересом посмотрела на изобретателя.

– Это магические резервуары, куда можно спрятать какой угодно следящий кристалл в форме бабочек, птичек, – пустился он в объяснения. – Да даже миленького маленького енотика с кристаллом в жо… в лапках тоже при желании можно поместить.

– У моего отца была такая шкатулка с бабочками. Вы изобрели эту чудесную магию?

– Нет, – смутился гений, – но мое изобретение столь же грандиозно, а стоит в разы дешевле. На его визе… виза… визуализацию мне надо-то каких-то жалких двадцать два золотых, пятнадцать серебров и шесть медяков.

– Вот как?

Упоминать, что некоторые семьи из пяти человек и с кошкой целый год жили на двадцать золотых, мне показалась излишним. Некоторое время мы молчали и с глупыми улыбками наблюдали за шумным кутежом, но гений был беден, настойчив и имел железный зад, раз решил меня пересидеть.

– Вы хотите денег? – сдалась я.

– Нима Вишневская, как и ожидалось, вы смотрите в суть вопроса!

– А шесть медяков зачем? – с тоской уточнила я и поймала себя на том, что глазами ищу чистую рюмку, желательно полную. Хотя после трех минут странного разговора с чудаковатым изобретателем я была готова забыть про гордость и налить себе сама.

– Должен квартирной хозяйке, – признал-ся он.

– И что же делает это ваше грандиозное изобретение? – вздохнула я, все-таки сцеживая вино в испитую соседом рюмку.

– А оно что-то должно делать?! – изумился парень.

Как-то сразу стало ясно, что секунду назад к нему пришло откровение, жизнь перевернулась и больше никогда не станет прежней.

Опрокинув в себя горькую, как жженка, настойку, я скривилась и схватилась за кусочек булки, надеясь заесть отвратительный привкус зеленой тли во рту.

– Дорогие мои друзья! Минуту внимания! – Председатель постучал вилкой по истерично зазвеневшему стакану. – Давайте поприветствуем ниму Вишневскую, с огромной радостью оплатившую это прекрасное застолье.

«Огромную радость» я решила вычесть из ежемесячного содержания Уилборта.

– Милая Анна, как новый участник нашего клуба, скажите какое-нибудь напутствие, – попросил он, неожиданно из благодетельницы записав в ряды непризнанных гениев. Впрочем, наверное, у меня тоже получилось бы придумать штуки, не приносящие совершенно никакой пользы, но стоящие двадцать золотых. Судя по моему огромному гардеробу, в прошлом я умела тратить большие деньги на ненужные вещи.

Я встала, плеснула настойки в рюмку и обвела притихших гуляк хмурым взглядом.

– Как утверждает Святое Писание, чревоугодие и пьянство – смертные грехи. Не верить книгам у нас нет никакой причины, поэтому давайте будем скромнее в нашем пиршестве.

Мое предложение было встречено оглушительным молчанием, и только Глэдис, подняв вверх палец, кивнула:

– Хорошо сказано, нима Анна!

– А давайте повесим портрет нимы Вишневской в нашей конторе! Хорошие люди должны быть повешены! – предложил кто-то в гробовой тишине.

– Типун тебе на язык, – отозвался председатель. – Но портрет повесим.

Народ принялся с энтузиазмом обсуждать место, куда приколотить портрет. Перед мысленным взором тут же появилась хмурая комнатенка с облезлыми стенами и моим пыльным изображением перед входом. Даже в фантазии картина выглядела печальной.