Бен Ааронович - Луна над Сохо Страница 19

Одна его часть, Нозерн-Парклендз, полностью занята игровыми и спортивными площадками, посреди которых и располагается «Хаб» — огромный искусственный холм с концертным залом и гримерками. У него три основных входа, стилизованных под самолетные капониры, что делает их похожими на черные ходы в логово какого-то киношного архизлодея. На верхушке же расположено круглое кафе, прозрачные плексигласовые стены которого дают круговой обзор панорамы всего парка. Таким образом, посетители могут сидеть там, попивая чай, и строить планы захвата планеты.

Солнце светило еще ярко, но в воздухе уже разливалось первое дыхание осенней прохлады. В августе народ, тусующийся возле летней сцены и гуляющий по бетонному квадрату вокруг кафе, был бы по-летнему полуодет. Но сейчас, в сентябре, все куртки перекочевали с талий на плечи, рукава всех рубашек раскатались от локтей обратно к запястьям. И все же солнца было достаточно, чтобы Лондон смог притвориться — хотя бы на один день — городом уличных кафе и джаза.

В данный момент какая-то группа играла полный фьюжн, который даже я вряд ли решился бы назвать джазом. И ничуть не удивился, узнав, что Тиста Гош сидит под тентом для отдыха с бокалом белого вина. Там музыка слышалась чуть тише. Я позвонил ей на мобильный, и она сказала мне, куда пройти.

— Хорошо, что вы пришли, — сказала она, когда я ее на-конец нашел. — Я уже больше не могу слушать этих шипящих австралийцев.

«Почему бы и нет, — подумал я. — Я всю неделю слушаю такое, так чего теперь останавливаться?»

Мисс Гош оказалась худенькой и светлокожей, с острым носиком. Ее длинные черные волосы были стянуты на затылке в хвост, а из украшений она явно больше всего любила висячие серьги. На ней были белые широкие брюки, лиловая рубашка, а поверх — байкерская кожаная куртка с нашивками и штампами. Куртка была ей велика размеров на пять, не меньше. Похоже, мисс Гош замерзла и одолжила ее у кого-то.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала она. — Каким образом эта милая индианочка оказалась в джазовом бизнесе?

Вообще-то я размышлял о том, где она могла добыть эту чертову куртку, а главное — позволяет ли ей религия носить кожу?

— Мои родители с головой погружены в джаз, — тем временем продолжала Тиста. — Они из Калькутты, а там на Парк-стрит находится знаменитый клуб «Тринка». Знаете, я даже побывала там — в прошлом сентябре, ездила на свадьбу. Теперь там все иначе, но раньше это была известнейшая джазовая площадка. Там они и познакомились. То есть не прошлогодние молодожены, а мои родители.

На куртке под левым лацканом красовался ряд аляповатых штампов — из тех, что можно сделать ручной печатью. Пока мисс Гош разглагольствовала о прогрессивных джазовых веяниях, процветавших в Индии в послевоенные годы, я незаметно пробежал по ним глазами. «РОК ПРОТИВ РАСИЗМА», «ЛИГА АНТИФАШИСТОВ», «ДА, Я НЕ ГОЛОСОВАЛ ЗА ТОРИ» — все эти слоганы появились в самом начале восьмидесятых. То есть чуть раньше, чем я.

Мисс Гош вдохновенно рассказывала о том, как Дюк Эллингтон выступал в «Зимнем дворце» — не в том, который в колыбели русской революции, а в отеле, который находится в Калькутте. Я решил, что пора вернуться к насущным вопросам. И спросил, известно ли ей о внезапных смертях джазменов, особенно случившихся во время или сразу после выступлений.

Мисс Гош устремила на меня долгий подозрительный взгляд.

— Вы что, разыгрываете меня? — наконец спросила она.

— Мы тщательно выясняем обстоятельства всех внезапных смертей музыкантов, — ответил я, — но это только подготовительная часть расследования. Все случаи выглядели так, словно музыканты погибли от нервного истощения либо от передозировки алкоголя или наркотиков. Вам не доводилось сталкиваться с чем-то подобным?

— Среди джазменов? — переспросила она. — Шутите? Да мы таких, у которых нет ни одной вредной привычки, в Союз не принимаем.

Сказав это, она рассмеялась, но увидев, что я не воспринял шутку, сразу посерьезнела.

— Неужели речь идет об убийствах?

— Пока неизвестно, — ответил я. — На данном этапе мы прорабатываем имеющуюся информацию.

— Так сразу я вряд ли кого вспомню, — проговорила она, — но, если вам нужно, завтра смогу просмотреть на эту тему свои документы.

— Вы нам очень поможете, — сказал я, протягивая ей визитку. — Пожалуйста, сделайте это по возможности скорее.

— Конечно, — пообещала она. — А не знаете, почему вон те парни так на вас глазеют?

Обернувшись, я увидел свой добровольный джазовый патруль: они наблюдали за мной, сидя под тентом и потягивая пиво. Макс помахал мне.

— Мисс, лучше не разговаривайте с ним, — крикнул Джеймс, — он же джазовый инспектор!

Я попрощался с мисс Гош, искренне надеясь, что она восприняла мою просьбу достаточно серьезно. Добровольный джазовый патруль, чтобы не быть передо мной в долгу, предложил угостить меня выпивкой.

— Что вы тут делаете? — спросил я.

— Где джаз, там и я, — ответил Джеймс.

— Мы сами должны были играть на этом фестивале, — добавил Дэниел. — Но без Сайреса…

— А пригласить кого-то другого?.. — спросил я.

— Невозможно, это значило бы опустить планку, — сказал Джеймс.

— Которая и так ниже некуда, — вставил Макс. — Ты-то ведь не играешь, верно?

Я покачал головой.

— Жаль, — сказал он. — На следующей неделе мы собирались играть в «Арчез».

— Да, значились в афише вторыми с конца, — добавил Дэниел.

Я спросил, играет ли он на чем-нибудь, кроме синтезатора.

— На гибсоновской электрогитаре, но слабо, — ответил он.

— Как бы ты отнесся к предложению поиграть вместе с человеком, который почти что легенда джаза? — спросил я.

— Как можно быть почти что легендой джаза? — не понял Макс.

— Заткнись, Макс, — сказал Дэниел, — Питер имеет в виду своего отца. Ведь так, Питер?

Повисла пауза. Все знали, что отец больше не играет на саксофоне.

— Он сменил инструмент, верно? — наконец нашелся Дэниел.

— Да, — сказал я, — теперь это клавиши, «Фендер Родс».

— И что, хорошо играет? — спросил Макс.

— Да уж наверняка лучше меня, — сказал Дэниел.

— Чертенок Грант, — проговорил Джеймс. — Круто звучит, а?

— Еще как круто, — отозвался Макс. — Думаешь, он согласится?

— Я его спрошу, — пообещал я. — А почему бы и нет, в самом деле?

— Спасибо тебе, — сказал Дэниел.

— Не стоит благодарности, приятель, — ответил я. — Я просто делаю свое дело.

Джазовая полиция спешит на помощь. Если только папа согласится — а он, скорее всего, это сделает. Клуб «Арчез» от нашего дома через дорогу, так что с тем, чтобы добраться, проблем не возникнет. Я подумал: пусть мама займется организацией репетиций, ей это наверняка будет приятно.

Я согласился задать отцу этот вопрос — и только после этого осознал, что вообще ни разу в жизни не слышал, как он играет перед публикой. Добровольный джазовый патруль так обрадовался, что Джеймс немедленно отправился за пинтой пива для меня. Вообще-то даже за несколькими пинтами, но я был за рулем и ограничился одной. И правильно сделал: минут через десять позвонила сержант Стефанопулос.

— Мы тут перерыли квартиру Данлопа и кое-что нашли, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы на это взглянули.

— Буду через полчаса, — сказал я.

Джейсон Данлоп проживал в полуподвальной квартире в доме на Барнсбери-роуд, построенном в начале викторианской эпохи, а позже отреставрированном. В прежние времена помещения для слуг были бы полностью подвальными, но люди викторианской эпохи жаждали улучшать жилищные условия ближних своих, а посему решили, что даже низшие слои общества достойны того, чтобы видеть хотя бы ноги своих господ. Так появился цокольный этаж. Возможность проникновения дневного света помогала экономить свечи — а пенс, как известно, шиллинг бережет. Внутри стены были выкрашены в стандартный белый цвет. Абсолютно голые — ни фотографий в рамках, ни репродукций Мане и Климта, ни картинки с собачками, режущимися в покер. Кухонная мебель была недорогая, но совершенно новая. Я чувствовал, что эту квартиру купили именно с тем, чтобы сдавать, причем недавно. Судя по полураспакованному чемодану в коридоре, Джейсон Данлоп вряд ли успел прожить здесь долго.

— Трудный развод, — пояснила сержант Стефанопулос, показывая мне, что где.

— У супруги есть алиби?

— Вроде того, — хмуро сказала сержант.

Вот радость-то, когда бывшие родственники становятся подозреваемым и жертвой. Хорошо, что я не участвую в расследовании.

Спальня в квартире была только одна. В углу стояла пара мужских чемоданов, на их поднятых крышках белела дактилоскопическая пудра. Стефанопулос подвела меня к пачке книг, аккуратно сложенных на кусок полиэтилена возле кровати.

— С ними уже работали? — спросил я.