Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей Страница 19

Что ж, оставалось надеяться, что кто-нибудь не схватит его раньше меня!

Идём дальше?

Вот витрина издательства, в ней моё мужественное отражение. Сначала разглядываю себя любимого и только потом, выставленный на всеобщее обозрение, свежий номер газеты.

Беру под козырёк, чётко приставляю ногу, щёлкнув каблуком. Вид вполне боевой, не знаю, как можно такого не бояться? В чём-то, видимо, не дорабатываю, продолжаю находиться в плену предрассудков — типа, как одену портупею, всё тупею и тупею! Стесняюсь чего-то. Вспоминаю, как смотрел на меня Густав Карлович,

судя по разговорам, мой крёстный отец! Почему он так на меня смотрел? Может, сомневается в правильности выбора кандидатуры? Если дело дойдёт до массовых репрессий, я, пожалуй, с него и начну!

Газета называется «АБВГдейка».

Читаю крупным шрифтом, первое, что попадается на глаза. Статья под заголовком «Древо Жизни» Автор Ждименяиявернусь А.Р.

«Друзья! Соседи по Палате! Соплеменники! Совсем скоро заканчивается Старый и начинается новый Ход Истории! В чём состоит наша с вами основная задача? В смене социальной ориентации, всё наше внимание с этих пор должно быть сосредоточенно на одном объекте, имя которому — человек! Индивидуум! Личность! От всех — каждому и каждый — для всех, так бы я сформулировала основной посыл новейшей общественной морали! Публичные запросы должны уступить место интересам конкретных людей и тогда каждый гражданин способен будет реализовать свои персональные возможности в максимальной степени, что, в свою очередь, создаст благоприятной фон для бурного развития нашего общего бытия в диапазоне от физиотерапевтических процедур до аюрведы и эротического массажа! Приведу простой, но весьма наглядный, пример! Всем вам хорошо известен такой общедоступный феномен, как «новогодняя ёлка»! Конечно, это дерево замечательно уже в своей первозданной красоте, но стоит нам повесить на него игрушки, украсить гирляндами и мишурой, как обычное хвойное растение превращается в нечто сказочное, приводящее в восторг любого, кто б на него не посмотрел, неважно, ходит он в Пищеблок своими ногами или ему приносят! Так вот, ёлка будет, тем чудеснее и тем больший наплыв чувств мы испытаем, чем большую фантазию мы проявим, украшая её, особенно, если все игрушки на ней будут разные — у каждой свой цвет, размер и форма! Давайте придём сегодня вечером к символической Ёлке Нашего Бытия и воздадим ей дары — каждый в соответствии со своим диагнозом и представлениями о личном духовном и физическом здравии! И тогда уже совсем скоро все мы вернёмся в Новый Прекрасный мир Гармонии и Аккордеонии!»

В конце приводился отрывок из известного стихотворения.

Жди меня и я вернусь,

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Жёлтые дожди.

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера!

Метеорологические подробности стихотворения заставили меня обратиться к «Прогнозу погоды», где сообщалось о том, что сегодня, как и полагается по четвергам, в Оче

«Игрушки все готовы? Вешаем только сертифицированные. Завтра после дождичка!» Разговор в коридоре вчера ночью! Так вот откуда мне знаком голос Густава Карловича!

Только я хотел перейти к развороту, из дверей издательства вышел длинноволосый широкоплечий мужчина с венчиком на голове.

— Ба, какие люди!

Он обрадованно развёл руки.

— Позвольте представиться: Иван Фёдоров. Первопечатник и издатель. О вас всё утро передают по радио! Кстати, радио, равно, как и письменность, моё изобретение.

— Ну да! — меня слегка обескуражила столь неприкрытая наглость. — А куда же прикажете девать Генриха Герца и Гульермо Маркони?

— Самозванцы, — твёрдо сказал Первопечатник. — Тут таких — хоть пруд пруди! Заглянете к нам или мимо пройдёте?

Прошёл бы, но Иван Фёдоров тоже был в списке.

В тесном вестибюле издательства, сильно зажатые в узком промежутке меж столом и стеной, сидели рыцари пера и бумаги. «Рыцарям Круглого стола было всёже полегче, — с сожалением подумал я. — Их хотя бы ничего не стесняло!»

— Трудно быть боком, — словно прочитав мои мысли, пожаловался один из членов редколлегии и громко хрюкнул.

На некруглом столе располагался избыточно огромный макет книги, а на стене висел не менее сильно увеличенный портрет Председателя ЧК, то есть, мой.

— А это члены нашей редколлегии, — пояснил Первопечатник. — Издательство активно готовит к выходу книгу под названием «Часослов». Наступают жаркие деньки — мы буквально на этапе выпуска.

Сразу кого-то узнать не получилось, но по мере того, как рыцари вынимали из ножен таланта свои острые слова-мечи, становилось понятно — с кем мы имеем дело.

— Поучаствуете? — спросил Иван Фёдоров.

Он придвинул ко мне стул и я сел. Раз портрет висит, что же я — сам себе враг?

— Спасибо. — Первопечатник отвесил русский поклон в пол. — Поверьте, Зигмунд Фрейдович, это для нас огромная честь! А тема такая.

И он вкратце поведал, о чём книга. Пока издатель рассказывал, я обратил внимание на кудрявого юношу с взглядом горящим. Ему не терпелось вставить слово и он с трудом удерживался от комментария. Нервно теребил себя за волосы и в нетерпении крутил головой. В какой-то момент, когда его коллеги слушали начальника раскрыв рот, кудрявый вынул откуда-то бумажную трубку, скатал во рту кусочек бумаги и «выстрелил» в соседа! Сосед мужественно снёс обиду, но по всему было понятно, что следующий выстрел за ним!

— Пушкин, — обратился к хулигану Иван Фёдоров, — ведите себя скромнее! Вам, кажется, слова не давали!

Но вернёмся к книге. «Часослов» — это свод слов и выражений, которые рекомендовалось употреблять в строго отведённое для этого время, буквально выходило, что каждому слову — свой час. Каждому — подчёркивал издатель. Собственно, в этом нет ничего нового, какой здравомыслящий человек, к примеру, станет говорить «Доброе утро» в пять часов вечера? Или поздравлять с Новым годом 8 марта? Но это лишь вершина айсберга, определяющая общую логику употребления слов — где их нужно произносить, когда и нужно ли вообще?

— Вначале было слово, и слово было Бог! — сказал кто-то из редколлегии.

— Не просто слово, а вовремя сказанное, слово, — с готовностью подхватил издатель. — Всё дело именно в этом!

— А, если, допустим, не вовремя? — спросил кто-то.

— Значит, не Бог! — просто объяснил Иван Федоров. — И нечего было произносить. Это, знаете ли, как плюнуть в космос! Я думаю, неуместность употребления многих десятков и сотен слов в современном обществе, вполне очевидна!

Все почему-то посмотрели на меня. Потом на портрет. Потом снова на меня. Пушкин со всеми.

— А можно пример из книги? — попросил я.

— Из моей, — уточнил кто-то. По-моему, это тот, который вспомнил про бога. Может, Достоевский?

— Нет, из моей, — поспорили с ним.

— Из моей лучше!

— Из вашей? Я вас умоляю!

— Думаю, моя книга, — вступил в полемику стыдливый молодой человек с ангельской внешностью, — в качестве примера подходит лучше всего! Давайте из моей!

— Нет-нет, — решительно сказал Иван Фёдоров. — Только не из вашей, Иван Семёныч! Пощадите наши души!

Мне стало жаль Ивана Семёныча и я за него вступился.

— А почему, собственно, нет? Мне кажется, любой из вас достоин того, чтобы его цитировали! Или вы попали сюда по протекции?

— Вот именно! — воскликнул Пушкин. — Пииты и временщики! Пускай читает, его слова актуальны в любое время суток! Читайте, господин Барков, глаголом жгите сердца людей!

— Ну вот, — недовольно хмыкнул Достоевский, — начинается!

Иван Семёныч прочитал, не вставая, без подготовки:

Бузник не равен Геркулесу,

Вступив в размашку, начал пхать,

И самому так ввек Зевесу

Отнюдь мудом не раскачать.

Кулак его везде летает,

Крушит он зубы внутрь десён.