Даррен О'Шонесси - Город смерти Страница 35

Я выудил из-под пуловера ее правую грудь и жадно припал к ней. Еще никогда секс не был мне так вкусен. Мечта всех малолетних школьников, лучшая фантазия онаниста, осуществленная в реальности. Не побоюсь пошлости и скажу: в эти краткие минуты я почувствовал себя будто в раю.

Я кончил, но это было не важно. Я все равно продолжат работать членом, по-прежнему твердым и неутоленным. Она тоже кончила несколько раз, но распалилась не хуже меня. Нас захлестнуло что-то сверхъестественное, мы стали пешками в игре, над которой не имели власти. Никто из нас не хотел прерваться. Никто из нас не был в силах. Никто — пока заряд не иссяк.

Но в конце концов он иссяк.

Я откатился в сторону, тяжело дыша. Поглядел на нее. Она привстала, потряхивая головой, поглаживая одной рукой колено, а другой — осторожно, благоговейно — свой пах. Она поглядела на меня. Ухмыльнулась, вскочила, натянула панталоны и брюки. Наклонилась ко мне, чмокнула в щеку и, не сказав ни слова, начала спускаться вниз.

Беспомощный, я проводил ее взглядом. Может быть, она подложила в здание бомбу и, поднимаясь наверх, я иду навстречу гибели — но это было не важно. Жизнь и смерть потеряли значение. Я открыл для себя сексуальный экстаз.

Спустя некоторое время я с трудом застегнулся и встал. Поглядел на часы. Запас времени у меня еще был — приключение продлилось куда меньше, чем мне показалось. Я поспешил в туалет и привел себя в порядок. А затем, весь красный, часто дыша, отправился к Кардиналу.

У двери в его кабинет ожидало несколько человек из самых разных слоев общества: кто в костюме, кто в лохмотьях, кто даже в одежде священника. Секретарша поманила меня рукой — мол, идите без очереди. Мне в спину вонзились испепеляющие завистливые взгляды.

Когда я вошел, он играл со своими марионетками, скрючившись на корточках позади небольшого столика. Между ножками столика был натянут кусок тонкой белой ткани, примерно в полметра длиной, подсвеченный сзади мощной лампочкой. Кардинал держал в руках пару маленьких марионеток — незатейливые темные силуэты, прикрепленные к длинным тростям. Он прижимал кукол к ткани и заставлял дергаться, а с той стороны экрана они казались самостоятельно движущимися тенями.

— Китайские, мистер Райми, — сказал он мне, не поднимая глаз. — Привозные. Им триста лет.

Он заменил одну из фигурок — мужчину в большой шляпе — другой, мелким дракончиком, которого заставил ловко кружиться в лучах света.

— Не самое утонченное развлечение, — заметил я.

— Да, не самое, — согласился он. — Но кому нужна утонченность, если есть… — Он убрал марионеток с экрана, положил на пол и, скрестив руки на груди, усмехнулся. На экране по-прежнему плясали тени — дракон и человек с копьем, — кружили друг около друга, атаковали, отскакивали. — Волшебство, — закончил он свою фразу.

— Как это де…

Поманив меня к столу, он позволил заглянуть за экран. Никаких механических приспособлений. С оборотной стороны экран был пуст — никаких теней. Перегнувшись, я взглянул на экран спереди — тени на месте. Я оглянулся, заподозрив, что их проецируют из другого угла комнаты, но никакой техники не обнаружил.

— Фокус в экране? — спросил я.

— А вы потрогайте, — предложил Кардинал.

Экран оказался самой обыкновенной тряпкой. Затем тени медленно поблекли и испарились; осталась лишь ткань и яркий свет лампочки, которую Кардинал вскоре выключил.

— Как вы это сделали? — спросил я.

— Вера, мистер Райми. Сила воли. Дух.

— Вы мне не скажете?

— Проголодались? — поинтересовался он, пропустив мой вопрос мимо ушей. — Может быть, выпить хотите?

— Пиво не помешало бы, — признался я.

Он прошел к своему письменному столу, нажал на кнопку и приказал секретарше принести сандвичи, кружку пива и стакан минеральной воды. Сандвичи выглядели соблазнительно, и я взял парочку. Мы сидели рядом, жевали и пили, беседовали о погоде и футболе — ни дать ни взять двое простых работяг.

— То, что доктор прописал, — сказал он, дожевав хлеб. — А то я уже с голоду умирал. Сегодня с пяти утра тружусь без остановки, поесть даже забыл. Обычная история. Мои врачи меня вечно ругают, но где бы мы были, если бы подчиняли свою жизнь прихотям врачей, а?

— С пяти утра? — уважительно переспросил я. — Да, длинный у вас рабочий день. Наверно, сейчас вам уже хочется пошабашить на сегодня.

— Нет, мистер Райми. Еще часиков тридцать, а там и на отдых. — Он смахнул платком с губ крошки, облизнул ладонь, рыгнул. — Замечали, какой вкусной кажется еда в эти часы. Поздно вечером? Куда вкуснее, чем в полдень. Наверно, из-за ритмов пищеварения или рецепторов вкуса. Как-нибудь попрошу моих ученых, пусть найдут разгадку.

Нет, мистер Райми, — продолжал он, вернувшись к прежней теме. — Сплю я мало. Раз в двое суток прилягу на пару часов и опять вскакиваю. Даром сна люди сильно злоупотребляют. Дрыхнут по семь, по восемь — даже по девять! — часов в сутки. — Он сокрушенно покачал головой. — Так всю жизнь прозеваешь. Своим могуществом человечество обязано бодрствованию. Рассмотрим царство животных: они спят по многу часов, и днем, и ночью, повинуются любому капризу тела, заваливаются спать, как только притомятся мускулы или мозг. У меня своя теория: обезьяны сделались людьми после того, как перестали уступать сну. Далеко мы бы ушли, если бы спали шестнадцать часов в день? Вообразите, а? Как мало удавалось бы сделать? Далеко бы мы продвинулись в науке, в коммерции, в сельском хозяйстве? Да мы бы по-прежнему на лианах качались!

Он говорил серьезно, и я заставил себя воздержаться от улыбки.

— Так что, — продолжал он, — подумайте, как бы вам обуздать свою привычку спать. Ограничьте время сна, сдвиньте границы, научитесь обходиться малым. Это осуществимо. Дело нелегкое — страдают нервы, чувствуешь себя не в своей тарелке, — но осуществимое. Вообразите, мистер Райми: каждый день — лишние восемь часов на развлечения; в неделю это выходит пятьдесят с лишним. А в месяц? В год? Вы подсчитайте, подсчитайте. А теперь вообразите, что это делают все. Умножьте сэкономленное время на их таланты. Время на способности. А темпы технического прогресса? В какие дали он умчится за эти добавочные часы, подгоняемый этими неустанно работающими добавочными умами? Сон, мистер Райми. Контроль над сном — вот ключ к успеху.

— Вы предлагаете запретить спать?

— Отнюдь, — возразил он. — Сон необходим. Я ничего против него не имею. У разума должно быть свое укромное местечко, уютный курорт для ментального отдыха. Сон освежает дух и тело. Но в реальности нам много не нужно. Тут как с едой — чтобы выжить, чтобы поддерживать организм в хорошей форме, достаточно малого. Превысить эти лимиты очень соблазнительно, но большинство людей отказывают себе в лишних лакомствах, в полуночных чипсах, сладостях и газировке. Почему? Потому что люди понимают: переедание, обжорство вредно для тела. Вот и с лишним сном то же самое. Это просто обжорство, мистер Райми. Дух заплывает жиром, мозг истощается. На каждой подушке надо написать: «Министерство здравоохранения предупреждает», как на сигаретных пачках.

Я слегка улыбнулся:

— Ну, это уже перебор.

Он смерил меня мрачным взглядом.

— Такие «переборы» — фундамент моей империи, мистер Райми.

На это возразить было нечего, и я умолк. Он следил за мной, точно коршун, — ждал, пока я обдумаю его слова. Мне показалось, он хочет, чтобы я принялся ему противоречить, указывать на недочеты в его логических построениях. Я понадеялся, что это так — иначе мое дело табак.

— Но к некоторым случаям эта логика неприменима, верно? — осторожно начал я.

— Например, — вновь улыбнулся он.

— Что ж, возьмем Эйнштейна. Величайший ум бог весть с каких пор, но каждую ночь он спал не меньше восьми часов. И мог бы в этом поклясться.

— Ваш Эйнштейн, мистер Райми, был бездельник. Много ли денег он сделал? Большой ли власти добился? Великие умы ничего не стоят, если не ставить их на службу великим целям. Он хоть что-нибудь сделал на практике? Где его прибыль с ума?

— Благодаря его теориям была создана атомная бомба, — заметил я.

— Вот-вот, — кивнул Кардинал. — Кем создана? Людьми вроде меня, мистер Райми. Людьми могущественными и целеустремленными. Людьми, прочно стоящими обеими ногами на земле. Эйнштейн не поимел с бомбы ни гроша. Ха! И даже предупреждал, что она опасна. Мудрый человек сделал бы бомбу, слупил бы с мира выкуп и разбогател. Эйнштейн слишком много спал. Научной половиной мозга поработать успевал, но сделать следующий шаг, раскачать в себе бизнесмена и получить дивиденды с гениальности — уже не успевал. Кому-кому, а Эйнштейну эти лишние восемь часов в день были нужны как воздух. Эйнштейн… Живое доказательство моей правоты! Голова большая, только слишком долго лежала на подушке. А вот придумай он, как приложить теорию относительности к биржевой игре… вот была бы штука!