Бен Ааронович - Луна над Сохо Страница 36

— Я знаю, это сейчас не в моде, — сказал он после монолога о Доне Черри, — но я всегда питал слабость к кларнету.

Если бы я был персонажем мультика, в этот самый момент у меня над головой загорелась бы лампочка.

Взяв папин айпод, я принялся листать список аудиозаписей в поисках нужного трека. Прошел с ним через кухню на балкон, откуда открывался вид на неровный ряд окон дома напротив. Там я наконец нашел нужную песню. «Body and Soul» в исполнении «Blitzkrieg Babies and Bands». Кен Джонсон по прозвищу Змеиные Кольца сделал из нее настолько свинговую танцевальную мелодию, что Коулмену Хокинсу наверняка потом пришлось придумать целое новое течение в джазе, только чтобы вытеснить ее из головы. И именно эту версию я слышал в «Парижском кафе», когда танцевал с Симоной.

Вестигий, исходящий от тела Микки-Костяшки, был звуком тромбона. От Сайреса же Уилкинсона осталась мелодия альтового саксофона. Это были инструменты, на которых погибшие играли при жизни. Генри Беллраш играл на кларнете, однако кларнета в «Парижском кафе» я не слышал.

Зато слышал Кена Джонсона по прозвищу Змеиные Кольца и его «Оркестр Западной Индии», в полном составе погибший в этом кафе более семидесяти лет назад.

Таких совпадений не бывает.

На следующее утро, отпросившись у Найтингейла с занятий, я отправился в Кларкенвел, в Лондонский архив. Лондонская Корпорация[37] — это организация, призванная следить за тем, чтобы Сити — деловая и банковская часть Лондона — не подвергался пагубному воздействию новомодной демократии, в течение последних двух столетий время от времени поднимающей свою уродливую голову. Если власть капитала годилась для Дика Уиттингтона,[38] утверждает руководство Корпорации, то и для Лондона двадцать первого века она тоже вполне сгодится. В Китае-то, в конце концов, именно так и получается, и все прекрасно.

Также Корпорация отвечает за сохранность старых архивов Совета Лондонского графства, которые хранятся в добротном, но при этом элегантном здании в стиле ар-деко с белыми стенами и серым ковром на полу. Я показал библиотекарше удостоверение, она тут же выдала мне список литературы и объяснила, как заказывать нужные материалы. А еще предложила просмотреть электронный каталог на предмет фотографий.

— У вас что, «висяк»? — спросила она.

— Полный, — кивнул я.

Первым из хранилища доставили заказ номер LCC/CE/4/7, картонную коробку, полную конвертов из оберточной бумаги, стянутых пыльными белыми ленточками. Мне нужен был документ номер 39, датированный 8 марта 1941 года. Дата была указана на обороте конверта, и я, развязав ленточку, извлек листок со статьей, напечатанной красной типографской краской на бледно-желтой бумаге. Это означало, по словам библиотекарши, что данный документ был скопирован, и в руках у меня дубликат. На нем был гриф «СЕКРЕТНО» и заголовок: «Оперативная сводка, 9 марта 1941 года, 6:00».

Здесь перечислялся, в порядке значимости, ущерб, нанесенный заводам, железнодорожному полотну и станциям, телефонным узлам, электросетям, верфям, дорогам, больницам и муниципальным учреждениям. Детская больница Св. Фомы в Ламбете была разрушена, однако дальше я с огромным облегчением прочел, что там никто не погиб. Собственная реакция меня удивила — ведь эти события происходили за полвека до моего рождения. Далее, на середине третьей страницы сводки, я прочитал следующее: «„Парижское кафе“, Ковентри-стрит, 2140. Потери: 34 человека погибли, около 80 тяжело ранены».

Пока я ждал остальные материалы, библиотекарь позвала меня к электронному каталогу: она нашла какие-то фотографии. В основном из «Дейли Мейл» — тамошний корреспондент, скорее всего, прибыл на место сразу после бомбежки. В черно-белом цвете все выглядело очень мирно, и кровь была совсем незаметна. Но стоило приглядеться, и становилось ясно, что вот это продолговатое и серое, торчащее из-под стола, — кусок женской руки и что перед тобой самый настоящий морг. Кроме этой фотографии, было еще шесть сделанных внутри клуба и несколько снимков тел, доставленных в госпиталь «Черинг-Кросс». Навеки застывшее изумление на бледных лицах, окровавленные простыни и нехитрый инструментарий военного госпиталя.

Я бы пропустил эту фотографию, но на ней мелькнуло что-то смутно знакомое, и я решил взглянуть еще раз.

Трудно сказать, где это снимали — возможно, на площадке, где разгружались машины скорой. Мимо камеры вели группу женщин, все они были закутаны в шерстяные пледы. Кроме одной, и она смотрела прямо в камеру. Ее лицо не выражало ничего, кроме шока. И я узнал это лицо, так как видел его в гримерке клуба «Мистериозо» в тот вечер, когда погиб Микки-Костяшка.

Она назвалась Пегги. Но вот настоящее ли это имя?

ДЫМ ЗАСТИЛАЕТ ГЛАЗА[39]

Зал «Парижского кафе» находился в двадцати футах под землей. И персонал, и посетители считали его совершенно безопасным. Во всем Лондоне не было убежища на случай бомбежки глубже и надежнее — не считая, разумеется, метро. Впоследствии выяснилось, что в помещение над клубом попали две бомбы: одна не сдетонировала, вторая же провалилась в вентиляционную шахту и разорвалась прямо перед сценой. Погибли все музыканты и большая часть танцевавших. У Кена Джонсона оторвало голову. Сводки с места событий сообщали о посетителях, которые умерли мгновенно за своими столиками и так и остались сидеть. Выжившие свидетели вспоминали, что в клубе в тот вечер было много канадских медсестер и военных, но я, хоть и спустился вместе с библиотекарем в книгохранилище, не нашел больше никаких материалов, содержащих хоть какие-то данные об именах погибших. Здесь обнаружились многочисленные копии документов, напечатанные на практически папиросной бумаге. В основном — жалобы на врачей скорой помощи, которые прибывали в клуб недостаточно быстро, чтобы помочь всем пострадавшим. Еще прилагалась статья о невероятно наглых и бессовестных мародерах, которые умудрились в этих обстоятельствах просочиться в клуб и вынести оттуда ценности.

Но нигде ни слова о таинственной Пегги, которой (если это, конечно, она) должно быть сейчас лет девяносто. Год назад я не поверил бы, что такое возможно, но теперь у меня есть начальник, который родился на заре двадцатого века. И он далеко не самый старший из всех, с кем мне довелось познакомиться. Вот Оксли в Средние века был монахом, а его отец вообще появился на свет в первом веке нашей эры, во времена основания Лондона.

«Справочник полицейского следователя» авторства Блэкстона предписывает в ходе расследования опираться на три главных принципа: ничему не доверять, ничего не пропускать, все проверять. Однако расследование с чего-то все же нужно начать, и я решил начать с Пегги.

Архив представлял собой помещение с белеными стенами, рядами шкафчиков, двумя кофемашинами и автоматом для продажи еды — из тех, в которых обычно бывают шоколадные батончики и безвкусные сэндвичи. Взяв кофе и «Марс», я позвонил в Национальную компьютерную сеть полиции и попросил пробить следующую информацию: имя — Пегги, пол — женский, цвет кожи — белый, тип — европеоидный, возраст от восемнадцати до двадцати пяти. Девушка-оператор на том конце от души посмеялась, а потом сказала, что даже не будет пугать меня астрономическим числом досье, найденных по таким приметам. Тогда я попросил сделать выборку только по Сохо и сдвинуть временные рамки с нынешнего года на сорок первый. К чести девушки, она не стала спрашивать, зачем это нужно.

— Это было слишком давно, и у нас мало данных, — произнесла она. Выговор у нее был ливерпульский,[40] и в результате фраза приобрела отчетливую обвинительную интонацию. Просматривая файлы, девушка напевала себе под нос какой-то хит девяностых. — Здесь много досье по вашему запросу, — сказала она наконец. — В основном проституция и распространение наркотиков.

То есть ничего из ряда вон. Я попросил девушку переслать список досье в «ХОЛМС», в папку с моими файлами по этому делу. Очень немногие копы вообще знают, что это возможно, и мне, похоже, таки удалось произвести на оператора впечатление.

Пегги была в «Мистериозо» в тот вечер, когда погиб Микки-Костяшка. Она упоминала о Черри (или Шери), той самой шикарной и аристократичной подружке Микки, о ней же говорила и его сестра. В прежние времена мне пришлось бы тащиться обратно в Чим, чтобы показать Марте фото Пегги, но теперь можно было попросту отправить его MMS-сообщением.

Я откадрировал ту фотографию сорок первого года так, чтобы осталось только лицо, и отправил ей.

— Вроде похожа, — сказала Марта, когда я перезвонил.

На заднем плане раздавались голоса и музыка, приглушенные плотно прикрытой дверью. В доме все еще продолжались поминки по Микки.

— Вы случайно не знаете, где Шери живет? — спросил я.