Кирстен Уайт - Хаос звезд Страница 4

— Хм-м-м. — Она слизывает мёд с пальца. Если бы Хаткор так сделала, то всё смотрелось бы как в музыкальном клипе: с высунутым языком и сексуальным взглядом. Но Нефтида касается языком так, словно мёд может обжечь её и обсасывает палец, словно он кровоточит. — Не думаю, что твоя мать понимает тебя. — Она удостаивает меня слабой улыбки, её глаза увлажняются.

Я в шоке. Никто не замечает меня так, чтобы обратить внимание, как я несчастна и маме всё равно.

— Да, — говорю я, — не понимает.

Нефтида кивает, глядя в угол на потолке.

— Думаю, время и расстояние, должны быть на благо.

Её слова поражают меня. Она на моей стороне? Сможет ли она уговорить маму отослать меня раньше? Мне нужно выбраться сейчас сильнее, чем когда-либо.

— Не могу не согласиться. — Я кусаю губу, а потом продолжаю. — Было бы лучше, если бы кто-то ещё смог убедить в этом маму.

— Ох, о, хорошо. Я не… Исида такая… Возможно, я могла бы что-то сказать? Скоро. Может, когда родится ребёнок. Или после. Это не моё место, и… Я попробую что-то сказать. Скоро.

Я сникаю. Я не могу возлагать какие-либо надежды на такую робкую оболочку от бога. По сравнению с матерью Нефтида просто тень. Я оставляю её одну и выхожу во всё ещё тёмный коридор. Может, пока дорогой Хорохор здесь, у меня появится немного больше времени на сон, прежде чем мама поймёт, что я отлыниваю, и даст мне какое-то полезное занятие.

Или, возможно, я использую свободное время для составления плана побега. Я полностью погружаюсь в мысли о том, как бы улизнуть, пока мама рожает, когда странный, приглушённый шум откуда-то извне доносится с другой стороны, и я оборачиваюсь. Там два человека. Звук… о, боги-идиоты — это звук чавкающих друг о друга ртов. Спасибо вам, Хаткор и Хорохор. Я собираюсь сбежать и ослепить себя, как вдруг понимаю… Те самые острые черты?

Лицо, на котором до сих пор заметен хищнический намёк? Совершенно не лицо гордого сокола, принадлежащее моему брату. Лицо мерзкого шакала — Анубиса, которому запретили входить в основной дом, когда я была ещё ребёнком. И который сейчас засасывает лицо жены Хорохора.

Я пытаюсь проскользнуть по коридору незамеченной, но застываю, когда голос, который как я думаю, что забыла, пронзает прямо между лопаток, и я напрягаюсь. Вспоминается то, почему он был изгнан из нашего дома, что мне в жизни не забыть.

— Доброе утро, малютка. — Я поворачиваюсь и вижу Анубиса прямо позади меня, приближающегося и хитро поглядывающего. — Хотя, не такая уже и маленькая.

Я отступаю на шаг назад. Анубис красив: на его лице черты коварства, в глазах и ухмылке оттенок жестокости. Его уши высоко посажены и немного заострены.

— Ох, ну, привет. Что тут делаешь?

— Обхожу свои владения, имею право.

Когда он приближается, в нос ударяет неприятный запах. От того, что ты бог бальзамирования, приятней пахнуть ты не будешь.

— Ага, клёво. Что же, ты знаешь, где найти моего отца.

— Нашего отца. — Произнося это, он скрежещет зубами, а потом подаётся вперёд; его глаза смотрят совсем не на моё лицо. — Определённо, ты уже совсем не маленькая.

Пипец, Анубис заигрывает со мной?

В этот момент мамин визг радует мой слух, словно музыка.

— Что ты здесь делаешь? Тебе здесь не рады.

Из мастерской в коридор выходит Нефтида. Её глаза расширяются, когда она видит своего сына. Она в панике пищит.

— Ты привела его? — Строго спрашивает мама. У меня начинает раскалываться голова от вздрагиваний её голоса.

— Нет! Нет, я… нет! — Нефтида пятится назад и не смотрит на нас. Хаткор посмеивается из тёмного угла длинного коридора, а затем направляется к нам, покачивая бёдрами.

— Расслабьтесь. Он член семьи, разве нет? — Я могу видеть, как Хаткор проводит пальцем по руке Анубиса.

Но он, по-прежнему, не сводит с меня своих голодных чёрных глаз. Мама тоже, должно быть замечает, поэтому, не глядя на меня, она говорит:

— Айседора, иди в свою комнату. Сейчас же.

Таков и мой план, но теперь я хочу увидеть, что произойдёт дальше. И я действительно хочу увидеть, как Хаткор достанется за то, что она путается с Анубисом.

— Но я…

— Сейчас же! — От её голоса я спотыкаюсь и мчусь по коридору. Забегаю в комнату и закрываю за собой дверь.

Спустя несколько коротких минут ко мне приходит мама. Она выглядит встревоженной и отстранённой.

— Мне нужно точно знать, что тебе снилось.

— Не могу вспомнить. — Я не смотрю на неё. Она поймёт, что я вру, как всегда. Когда я была маленькой, то поняла, что даже если просто подумаю о какой-то шалости, то у меня заболит голова, предвидя её неодобрительный взгляд. Она испускает короткий звук, похожий на гул, потом кладёт руку на живот.

— Мне не нравится то, что Анубис снова появился в нашем доме или то, как он смотрит на тебя. В другое время я бы не беспокоилась, но когда женщина ждёт ребёнка и рожает, она становится как никогда уязвимой. — Она кажется непривычно обеспокоенной.

Я закатываю глаза.

— Ага, но ведь ты не женщина. Ты богиня. — Я еле сдерживаюсь, чтобы не продолжить и затыкаюсь.

— Ты так мало узнала о нашей семейной истории?

— Ты имеешь в виду уроки об инцесте? Предательстве? Ревности? Убийстве? Всё не в счёт, если после смерти ты воскрешаешься к жизни, что каждый всегда может сделать.

— Я беспокоюсь не за себя. — Она приближается и берёт мою руку, странная и напуганная, и вдруг, несмотря на мою уверенность, что сны всего лишь сны, я и в самом деле хочу узнать, о чём они были или не хочу. Я не могу определиться.

— Что ж, думаю, со мной ничего не случится. Кому бы так сильно приспичило досадить мне?

По большому счёту, мне всё равно. Абсолютно.

— Ребёнок скоро родится, я беспокоюсь. Я не смогу присматривать за тобой. Я должна была знать, что Анубис будет в нашем храме, но даже не почувствовала его. — Она дотягивается до моих волос и зажимает длинную чёрную прядь меж своих пальцев. — Я хотела, чтобы мы вместе смогли заботиться о малыше, хотела возвести мост над пропастью, возникшей между нами. Снова сделать нас семьёй.

Мои зубы скрипят. Она такая лгунья. Ей нужен ребёнок, чтобы удовлетворить свои эгоистичные потребности.

Она выпускает мои волосы и кивает, будто приняла решение.

— Я не хочу оставлять тебя в опасности. Именно поэтому я отсылаю тебя.

— Погоди, ты что? Отсылаешь меня? Это не честно! Это… — Именно то, чего я и хотела.

Кусочек надежды поднимается, как комок в горле, угрожая задушить меня. — Хорошо, — только и могу я пропищать.

— Нефтида только что упомянула, когда я поделилась с ней своими тревогами. Она думает, так будет лучше.

Я хочу выбросить вверх кулак в победном жесте и бесконечно прыгать на кровати. Нефтида, сутулая тихоня Нефтида, она и правда выполнила что обещала!

— У Гора ты будешь в безопасности.

— Нет. Ни за что! Я не пойду жить к Гору!

— Мне нужно знать, что с тобой всё в порядке, и мне не стоит беспокоиться за тебя.

— Что ж, с Хорохором я точно не буду в безопасности! Он даже моё имя запомнить не может.

С чего ты решила, будто он будет присматривать за мной? Кроме того, ты хочешь, чтобы я проводила всё своё время с Хаткор?

— Не знаю, — говорит она, а в поникшем голосе слышится тревога.

Я на пути к победе. Боги — глупцы, я точно выиграю. Впервые в своей жизни я могу дожать маму и по-настоящему сдвинуться с места. Я набираю воздуха в грудь, твёрдо решая не выдыхать его.

— Если собираешься отослать меня ради моей же безопасности, тогда, и правда, отсылай меня.

Куда-нибудь подальше, подальше от богов, подальше от Египта. Если никто, за исключением тебя, не будет знать, где я, то это будет самое надёжное место, не так ли?

— Вопрос не обсуждается. Ты слишком молода, чтобы отправляться куда-то одной.

Ну же, у меня ещё есть шанс сделать это. Я должна сделать это.

— Ты совершенно права. — Я стараюсь казаться взволнованной, неуверенной насчёт того, чтобы покинуть её. — Если бы только мы знали кого-нибудь, кто живёт за пределами Египта, и кто не знал бы здесь никого.

Меня забавляет толщина моего намека. Давай же, мама, прими решение. Пожалуйста.

— Хм, тогда — Сириус.

— Сириус? — Мне полагается награда за такое натуральное удивление, которое я изображаю.

— Ты ведь помнишь Сириуса? Он не навещал нас с тех пор, когда ты была совсем маленькой.

Конечно же, я помню Сириуса. Мой любимый брат, самый близкий мне по возрасту и единственный, кто в здравом уме. Когда ему стукнуло двадцать, и он обрёл свободу, то полностью оборвал все связи, переехав жить в Сан-Диего.

— Да, я помню его. Наверное, это сработает, как ты думаешь? Все прочие боги забыли про его существование. К тому же, он ответственный.

Она хмурится.