Анатолий Киселев - Орфей и Эвридика Страница 4

Пришлось с усилием прикрыть веки, чтобы не поддаться настойчивому зову камина, не уйти в него. Разгорячённых щёк коснулся благодатный ветерок, Маргарита открыла глаза — вместо её удивительного спутника стоял пожилой человек, одетый дорого и со вкусом.

— Маргарита Николаевна, — он коротко поклонился и продолжил так церемонно, будто разговор происходил в Дворянском собрании, — как я рад, что мы встретились, наконец-то.

По залу пронёсся гул, пахнуло едкой химией, и Маргарите Николаевне привиделся на старике вместо цивильного костюма тёмно-синий мундир. Мягко стекали с плеч золотые нити эполет, при внимательном взгляде оказавшиеся сложенными крыльями. Тонкий блеск алмазов от сиявшей на груди звезды кольнул зрачки. Когда женщина снова смогла видеть, наваждения уже не было.

— Это не наваждение, — прошелестело у Маргариты над ухом, мелькнул перед глазами изумрудный отблеск перьев.

— Простите Кеца, — в ответ на её молчаливое недоумение тонкие губы старика растянулись в снисходительной улыбке, — он любит пошутить, но, как вы уже убедились, безобиден абсолютно.

«С ума с вами со…» — мелькнул в снова закружившейся русой голове намёк на соображение, но старик заговорил снова:

— Маргарита Николаевна, я в затруднительном положении, а помочь мне может только ваше доброе сердце.

И выжидающе посмотрел на собеседницу. Глаза его блестели, на впалых щеках выступили пунцовые пятна. Маргарита сердито молчала.

— Простите мою оплошность, — он отозвался тут же, отвечая на её безмолвный упрёк, — я не представился. Волошин Владислав Аркадьевич. Кандидат философских наук. Мы дружили с вашим отцом до самых его последних дней.

Он помолчал, давая собеседнице время проникнуться сказанным. Отца Маргарита почти не помнила — в школу только пошла, когда его не стало, да и у мамы уже не спросить…

— Если вы, Маргарита Николаевна, соблаговолите последовать за мной, я смогу объяснить всё подробнее. Ваш батюшка и я… нас многое связывало, и взаимовыручка в том числе. Как же я надеюсь, что дочь моего друга окажется похожей на своего отца.

И его рука, покрытая пигментной «гречкой», изящно указала на зал.

Маргарита кивнула. Старик подхватил её под локоть и повёл к одному из скрытых за колоннами столиков, попутно сделав знак бармену обслужить их. Бармен поклонился, и в этом движении сутулой фигуры женщине почудилось подобострастие. Волошин чувствовал себя здесь, как дома… Нет, ещё точнее: он не распоряжался — повелевал.

Будь его гостье свойственно тщеславие, оно бы изрядно полакомилось мыслью, что этот столь уверенный в себе и властный человек нуждается в её помощи. Но Маргарита тревожилась: «Если такой — и с чем-то не справился, то что могу я?» Волошин ощутил её беспокойство и постарался отвлечь:

— Добро пожаловать в мой мир, уважаемая.

Как и следовало ожидать, ей тут же стало не до тревог. Быть может, и правду говорят, что женщины чересчур скоры на ничем не обоснованные домыслы, но именно после этих слов Маргарита как-то странно успокоилась: она догадалась, зачем нужна здесь.

Волошин подвёл свою гостью к уединённому, но уже полностью накрытому столику. Даже любимый лакомкой-Маргаритой кофе по-арабски — и тот уже сам собой наливался в крохотную фарфоровую чашечку из парящего в воздухе кофейника.

Хозяин оказался галантным кавалером — прежде чем заговорить о деле, он всячески развлекал даму. То угостил поистине воздушными конфетами. То повеселил парой анекдотов о начале своей научной карьеры. То позволил себе мило позлословить в адрес незримо прислуживавшего им Кеца — но умудрился при том и достоинства своего не унизить, и не оскорбить щепетильность Маргариты. Её же все эти тактические и лирические отступления не обманули — он мягко подбирался к теме основного разговора, а она ждала, вполне разумно решив предоставить инициативу ему.

Наконец, взгляд воодушевившегося было Волошина пригас, улыбка уступила место скорбной серьёзности. Он снова стал почти официален — и только исключительной вежливостью тона смягчалась его речь:

— Ваше общество, моя дорогая, на несколько чудесных минут подарило мне забвение от терзающей меня боли. А между тем именно она — причина того, что я решился побеспокоить вас. Как вы, благодаря присущим вам чуткости и уму, уже догадались, — я создатель этого крохотного мирочка. О, творить его было ни с чем не сравнимой радостью, тем более, что на кону стояли моя честь и… и немалые деньги! Я создавал на пари, а вышло… вышло — увы. Но истинная беда в том, что сотворённое мной безобразие совершенно невозможно полюбить! Да и можно ли, если сам создатель этого не…

Дыхание его сбилось, и Волошин приумолк. Молчала и Маргарита. Неподвижно сидела она — локти на столе, пальцы сцеплены в замок, взгляд устремлён на того, кому нужно было сейчас одно. Как же часто нам нужно только это одно: чтобы выслушали про наше наболевшее — и может ли кто-то понять человека лучше другого человека?! Ну, в самом деле, не та же вот скрипящая у ближней колонны статуя? А с виду — вполне себе хомо сапиенс… Но, увы, только с виду. Определённо, старик думал так же, поскольку взглянул на скульптуру с такой ненавистью, будто это был надгробный памятник его безвременно скончавшегося должника. И взахлёб продолжил изливать Маргарите свою беду:

— Приступая, я замахнулся создать Мир! А получилось вот это вот — кошмарное отражение моей собственной души, в котором нет ни грана любви, ни грана, сплошное уродство и китч! Знали бы вы, каким отвращением преисполнился ваш покорный слуга, поняв, что же это за место!!! А тому, кто преисполняется ненавистью к своей душе, дорогая моя Маргарита Николаевна, суждено пропасть в её Тартаре. И только добровольная помощь извне может вызволить несчастного из этого заточения!

Неудачливый создатель снова резко остановился и посмотрел на собеседницу. Затрепетала меж ними невысказанная более просьба. Губы женщины дрогнули было, затем мягко и просто произнесли:

— Я хочу вам помочь, но не представляю, как.

На морщинистых губах обозначилась улыбка:

— Уже одна эта ваша готовность и есть помощь.

И увидев, что собеседница устраивается поудобнее, явно настроившись внимать ему и дальше, Волошин самолично подлил ей ещё кофе и тепло проговорил:

— Да что мы всё о делах, о делах, право? Они никуда не убегут. А мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя хорошо здесь. Обычно посетители в моём мире знакомятся сами, но вам я хочу представить особенного моего гостя. Уверен — вам найдётся, о чём побеседовать.

Стена, возле которой они расположились, исчезла, у столика обнаружилось продолжение, а на противоположном его краю — задумчивый и, как показалось Марго, очень уставший человек.

Знаете ведь, как оно случается у некоторых счастливцев? Слово за слово, улыбка к улыбке, взгляд об взгляд, и вот — вот! — высеклись искорки, и упали на хворост истосковавшегося по родной душе сердца, и затеплился там, растопил казавшуюся уже вечной мерзлоту и вознёсся к небесам грешный и святой огонь.

То была первая из череды последовавших встреч — а в промежутках между ними Марго впадала в созерцательное раздумье, в уединённую, никем и ничем не нарушаемую дрёму — ни Волошиным, ни странными обитателями его мира. Никто не мешал Маргарите предаваться полюбившемуся занятию — думать о нём. О том, кто попросил звать его, как зовут все друзья — Улиссом.

Оставаясь в мечтательном своём безмолвии, Маргарита бережно перебирала каждую деталь прошедших встреч, вспоминала, во что и когда он был одет, в каком настроении, с какими мыслями. Её, с одной стороны, в высшей степени радовало, что Улисс хорошо подстрижен и всегда причёсан, выглядит аккуратно и свежо, выбрит до той гладкости, которая так восхищает в мужчинах женщин с очень чувствительной кожей, а с другой — то же немало и огорчало: стало быть, там есть та, которая заботится о нём. Но то, что удалось ей выяснить путём деликатных расспросов на эту тему, окрылило: Улисс жил бобылем, и следил за собой сам. Маргарита ликовала — свободен, свободен, значит, она не переходит никому дорогу, не крадёт ни у кого его внимание, энергию, время… а какой он, оказывается, чистюля! Будучи чистоплотной сама, Маргарита обожала то же в окружающих, в мужчинах особенно.

Она ещё не верила себе, боялась поверить — так не бывает, нет, за что мне такое, молнией вдруг грянувшее счастье?! — а бессмертная вещунья, которая живёт в каждом из нас и мягко нашептывает в одинокой тишине самое сокровенное, эта вещунья уже обо всём прознала. И дала Маргарите один совет — иначе оробевшая как школьница женщина так и не решилась бы попросить всего за несколько встреч ставшего ей самым близким во Вселенной человека почитать свои стихи.

Он нисколько не удивился этой просьбе, словно бы из её уст она была любима до привычки, вздохнул глубоко, собираясь с мыслями. И вот уже качает Маргариту на палубе вольного фрегата, свистит в упругих парусах солёный ветер странствий.