Песня для Корби - "Румит Кин" Страница 4

– Ты так же провоцировал моего отца? – спросил он.

– Слабак и собака был твой отец, – выплюнул дед. – Я едва признавал в нем сына.

Лицо Корби дернулось, но он проглотил и эту обиду.

– Чего тебе от меня надо? Я хороший мальчик, разве нет? Школу закончил, вот-вот поступлю. Даже согласился на твою долбанную юридическую академию. Чего тебе еще надо?

– Как ты говоришь со старшим в семье? – мгновенно завелся дед.

– О, прости, – выдохнул Корби, – действительно, как я мог оскорбить тебя? Ведь ты так добр ко мне и так мудр.

Старик не почувствовал издевки.

– То-то же. Будешь меня слушать – вырастешь большим человеком. Может, генералом. – Он удовлетворенно почесал грудь. Извинения он любил. – А с девушками у тебя как?

– Нормально.

– Ты, случайно, не из этих, не из говномесов? Да ладно, шучу, шучу. – Он явно подобрел, но даже это его не остановило. – Значит, то с одной, то с другой. Неужели ты не чувствуешь, молодой человек, каким хрупким и эфемерным является все, что ты делаешь? Ведь женщин у мужчины не должно быть слишком много. – Он перешел на шепот. – Не больше двух. Одна должна быть матерью твоих детей, а с другой ты будешь развлекаться. – Тайная премудрость была изречена, и дед снова заговорил громче. – Или ты хочешь быть этаким вечным мотыльком, который все порхает и порхает, и у которого ничего нет? Но ведь ты состаришься. Тебе захочется иметь рядом женщину и продолжить свой род. Кто тебя поддержит в трудный час, если ты будешь вот так порхать? Никто. Все эти давалки болеют заразой и сведут тебя в гроб.

Корби снова почувствовал, как кровь приливает к его щекам, но упорно молчал. Он видел перед собой лицо, прошедшее через крушение империи, слышал горячечный шепот престарелого маньяка. Эти мясистые губы предлагали ему сделку с тысячью дьяволов.

– Предай своих друзей, – шептали они, – и ты получишь власть.

– Предай самого себя, – шептали они, – и ты станешь уважаемым человеком.

– Предай свой образ жизни и все, что дорого твоему сердцу, и ты получишь обеспеченную жизнь.

Шаг за шагом, сделка за сделкой. Твои губы станут такими же плотоядными, в жадную щель между ними ты будешь опрокидывать рюмки с водкой и совать мясо. Пройдут годы, и ты станешь полковником. Пройдет вечность, и ты станешь вершителем судеб. У тебя будут личный кабинет и гербовая бумага, на которой ты будешь подписывать смертные приговоры чуркам, неудачникам и собакам, предавшим родину. А в довершение ко всему ты вырастишь сына, маленького монстра с покореженной психикой. Он будет еще страшнее, чем ты.

– Ты убивал людей? – прервал излияния деда Корби.

– Решил проповедовать мне пацифизм на старости лет?

– Нет. Просто хочу вникнуть во все тонкости пути. Понять, как стать таким, как ты.

– Семнадцать раз, – отчеканил дед. – Два раза – случайно. Рикошет в тире и судороги за рулем. В обоих случаях – оправдан. Остальное до сих пор не рассекретили.

Корби захохотал. Это произошло непроизвольно – его будто дернуло изнутри.

– Сколько человек мне надо убить, дедушка, чтобы ты почувствовал, что наш род снова в чести? Столько же? Или больше? Восемнадцать? Двадцать пять? Сто?

– Малча-а-ать!

– Ты убивал других, а я чуть не убил себя, – с лихорадочной искренностью сказал Корби. – Думаешь, я не знаю законов жизни? Я знаю их не хуже тебя. Я знаю, какое все хрупкое и чего стоит каждый шаг. Так что пошел ты на хрен.

Старик размахнулся и закатил ему жесткую пощечину. Зубы Корби щелкнули, половина лица онемела, но он быстро пришел в себя – дед невольно освободил ему дорогу, и глупо было бы не воспользоваться шансом проскользнуть мимо его табуретки.

Запершись в своей комнате, он трясущимися руками достал из верхнего ящика стола пару бумажных салфеток – заткнуть разбитый нос. Посмотрел в зеркало. Фигня. Даже синяка не останется.

– Пожалуй, с меня хватит, – прогнусавил он и, открыв платяной шкаф, начал запихивать в рюкзак нижнее белье. Трусы, носки, шорты, пару футболок. Новая капелька крови повисла на верхней губе. Пришлось взять третью салфетку. Он уронил рюкзак и обессилено опустился на кровать.

Полковник Рябин никогда не был приятным человеком, но до сегодняшнего дня не позволял себе рукоприкладства. Ему были свойственны фортели иного типа. Три года назад он затащил Корби на пикник к бывшим сослуживцам. Пожилые кагэбэшники сидели на поляне перед большой дачей, поглощали тушеную капусту и бывало рассуждали о власти. Корби первый раз в жизни налили водки, и поскольку делать было нечего, а общаться не с кем, он стал тихо напиваться. Когда наступили сумерки, среди мужчин началось какое-то движение. Орава собутыльников отправилась за дом – там было специальное место, где между деревьями натягивали мишень; пробившие ее пули застревали в двухметровом кирпичном заборе. Корби стоял в толпе датых стариков и чувствовал, как его сознание окончательно заволакивает алкогольный туман. Очнулся он только, когда дед сунул ему в руки свой «стечкин». Корби начал отказываться.

– Что ж ты меня позоришь? – напал на него дед.

– Очередью, – потребовали пьяные голоса. – Очередью сложнее.

Корби поставил на стрельбу очередями, прицелился в вырезанный из картона человеческий силуэт и спустил курок. Дистанция была пятнадцать шагов. Мишень разнесло пополам, из-за нее раздался дикий визг… На застолье была пара маленьких близнецов – внуки или правнуки владельца дома. Корби бросился к мишени, с ужасом думая, что подстрелил одного из мальчиков. За картонкой оказалась связанная свинья.

– Да что с тобой? – спросил дед. – К ночи ее зажарят.

– Я думал, что попал в человека, – сказал Корби. Холодный пот заливал ему глаза. Он вытер лицо рукавом, чувствуя, что дрожит изнутри. Вокруг хохотали старые толстые мужики. Им казалось, что они отлично пошутили.

– Меткий! Нормального парня Витек вырастил!

– Испугался, а! Испугался, малой! – один из них хлопнул Корби по плечу.

Дед наклонился к Корби. От водки его щеки побледнели, а нос, наоборот, налился краснотой.

– Даст бог, и в человека однажды попадешь. Они тоже иногда орут, когда подыхают.

– Я не буду военным, – ответил Корби.

– Он не будет военным, – повторил знакомый генерал-майор. Смех стал еще громче. Корби испугался, что перебьет их всех, отбросил пистолет и убежал.

С тех пор старик становился все более невменяемым. В последние месяцы он перешел к тактике оскорблений и провокаций. Корби было примерно ясно, как рассуждает дряхлый монстр: внук вырос, до его восемнадцатилетия остался месяц, жертва вот-вот ускользнет. Надо наверстать упущенное, сделать с Корби все то, что он не успел за эти четыре года.

Он посмотрел на свою комнату. Над кроватью – мелованные лица Курта Кобейна и Джейкоби Шэддикса. Над столом – любимый плакат: «Увеличивайте производство конопли, добивайтесь высоких показателей в своей работе. Берите пример со знатного коноплевода Александра Хрипунова». Ноутбук, настольная лампа. Окно закрыто белыми кисейными занавесками. Раньше здесь жила бабушка, и эти занавески остались от нее. От нее же остались торшер, кровать-полуторка, шкаф и комод. Из мебели только стол был новым. Корби помнил, какой чужой эта комната казалась ему четыре года назад. Теперь он не хотел отсюда уходить. Ему даже было немного страшно. Он привык к этим стенам. Эта дверь со щеколдой много лет защищала его от сумасшедшего старика. Дед угрожал, что в его отсутствие снимет щеколду, но почему-то так и не снял. Корби всегда мог запереться в своей маленькой крепости.

Кровь перестала. Скомканные салфетки метко отправились в мусорку под столом.

– Итак, это лучшее утро в моей гребаной недолгой жизни. Я ухожу.

У него в голове сложился простой план. Через два дня будут известны результаты ЕГЭ. Если они сносные, в августе он сможет переехать в студенческое общежитие, а потом легко отсудит у деда права на квартиру родителей. Но дожидаться августа необязательно – из дома он уйдет прямо сейчас, пока любимый дедушка не свел его окончательно с ума.