Вадим Панов - Перстень Парацельса Страница 5

Он не успел испугаться: тупо озирался, медленно приходя в себя, присел, прикоснулся к чужой земле, испачкал руку в жёлтом и вдруг — снова мгновение прохождения через призрачное ничто — вернулся в раннюю уфимскую осень.

И лишь испачканная в пыли ладонь подтверждала, что невероятное путешествие имело место быть.

— Виктор!

Громов резко развернулся.

— Эффектно?

— Да уж… — Слова давались с трудом.

— Привыкайте.

— К таким путешествиям?

— К магии, — деловито уточнил Бранделиус. — К волшебству.

Виктор был оглушён, ошарашен, обескуражен… и ещё чёрт-те сколько всяких «о» — поэтому, когда новый знакомый с властной фамильярностью взял его под руку и повёл, он послушно повлёкся, не слишком соображая, куда его ведут и зачем. Лишь бился в голове вопрос: «Но как?!»

— Я ведь сказал, что умею управлять той энергией, которую вы только чувствуете.

— Вы прошли обряд?

— Нет. Я оказался силён и снёс барьер, который мешает вам. Я прошёл его, прикоснулся к Неведомому…

— И как?

— Это ощущение невозможно описать — его нужно почувствовать. Им нужно жить.

— Всемогущество?

— Нет, но очень близко. Я умею значительно больше, чем все остальные, но при этом, если бы меня попросили охарактеризовать то, что я переживаю, в первую очередь я бы произнёс слово «одиночество».

— И больше никого вокруг?

— Не могу найти.

— А все эти экстрасенсы?

— Ваше определение «все эти» и служит ответом на вопрос.

— Понимаю.

— Я одинок, Виктор, я обладаю силой, но мне не с кем её разделить. — Они остановились у машины Громова, готовились расстаться, и Бранделиус говорил очень искренне, дружески держа собеседника за плечи. — Я мечтаю оказаться среди сильных, раскрывшихся людей.

— И я…

— Вы можете стать одним из них…

— Вы договорились встретиться? — тихо спросила Даша.

— Да, но я ещё не знаю, пойду или нет. — Виктор вновь потёр шею, он всегда так делал в минуты задумчивости.

— Почему? Ты ведь сказал, что демонстрация удалась.

— А если удастся церемония, то мы обретём сверхспособности.

— Мы? — удивилась девушка.

— Ты ведь тоже чувствуешь, — улыбнулся ей Громов. — Я сказал, что мы придём вдвоём.

— А он?

— Обрадовался.

— Занятно… Без меня меня женили…

— Выдали замуж тогда уж.

— Пусть так…

Сначала Даша почувствовала недовольство: она не любила отдавать решение в чужие руки, но навалившееся ощущение, а скорее предчувствие удивительного приключения заставило девушку принять случившееся спокойно.

А следующей фразой Громов окончательно растопил её сердце.

— Я без тебя не пойду, — твёрдо произнёс он. — Если всё это правда, то я хочу, чтобы мы заполучили новую жизнь вместе.

— Это важно? — Она смотрела мужчине прямо в глаза.

— Очень.

Даша улыбнулась. Виктор чуть приподнял брови, словно спрашивая: «Ты уверена?» — увидел вспыхнувший весёлый огонёк, понял, каким будет ответ, резко поднялся и подхватил девушку на руки.

— Мы успеем? — промурлыкала она. — Нам ведь скоро на работу…

— Работа тебя волнует больше?

— Ни в коем случае!

— Значит, плевать на неё.

И он понёс любимую в спальню.

ГЛАВА 2

Он приближается…

Тот самый день, тот самый эксперимент, та самая затея…

Он приближается — момент истины. Его первая, действительно значимая вершина. Проверка на прочность, которая покажет, на что он может рассчитывать в жизни. Первый шаг.

И теперь поздно отказываться — нужно делать, несмотря ни на что, нужно, потому что вряд ли он сможет ещё раз собрать столь огромную сумму и провести необходимую предварительную подготовку, но главное… Главное, что вряд ли он ещё раз сможет собраться с духом, чтобы рискнуть.

Момент истины приближается…

Возможно, сбудутся мечты…

Возможно, у него ничего не получится…

Возможно, придётся сражаться…

Но ясно одно — скучно не будет.

Он приближается…

…Арендованный Бранделиусом дом не был особенно велик — в сумме метров триста квадратных, — но при этом имел совершенно бескрайнюю гостиную с камином, баром и вторым светом, обставленную в развесёлом клубном стиле: мягкие кресла, в которых можно лишь полулежать, подушки, толстый ковёр… Гостиная всем своим видом призывала к релаксации, полному расслаблению, как вариант — с бокалом чего-нибудь бодрящего, и великолепно подходила для приближающейся церемонии.

«Во время которой из болванок будут выкованы мечи…»

Антон Арнольдович медленно прошёлся по комнате, постоял у «французского окна», разглядывая небольшой сад — деревья ещё держали жёлтые листья, но скоро, очень скоро осень вступит в права и они улягутся ковром на аккуратный газон… Обернулся, скользнул взглядом по креслам, подушкам, дивану и попытался представить, как будут выглядеть здесь выбранные им челы. Как поведут себя? Что спросят? Как среагируют друг на друга? Не то чтобы это имело слишком большое значение, но Антон привык продумывать свои действия до последней мелочи. Он не любил сюрпризов, не желал нарваться на такой во время сверхважной церемонии, вот и готовил варианты действий на любое событие, ответы на любой вопрос…

Но главное, что его тревожило, можно было сформулировать так: «Вы такие разные… Какими вы станете?»

Что случится с челами после церемонии?

Кто откроет глаза в расслабляющей гостиной?

Лицо Бранделиуса стало жёстким. Исчез бесцветно-обходительный интеллигент — немного мечтательный, ранимый, склонный к самокопанию… Обманчивая мягкость скрылась в резко обозначившихся морщинах, словно испугавшись хищного прищура глаз. Сейчас посреди гостиной стоял безжалостный стратег, холодно обдумывающий план сражения. И знающий, что находится в обстановке тотальной неопределенности, вынужденный решать задачу с шестью неизвестными… Нет! Шестеро будет челов, а неизвестных, то есть переменных, гораздо больше, ведь после церемонии они начнут жизнь заново, будут учиться, познавать, и каждая встреча, каждое событие и каждый удар из прошлого способны их изменить. И потому продумать события до финала невозможно, максимум — спрогнозировать следующий шаг.

«Ну и ладно!»

В конце концов, один шаг — это тоже хорошо, но…

Не из-за этого ли потерпели фиаско предшественники? Сгинули без следа, оставив после себя лишь клеймо неудачников. Они были, эти предшественники. За последние четыреста лет Перстень Парацельса оживал не менее девяти раз. Проходили церемонии. Появлялись обладающие способностями челы. А дальше…

Клеймо неудачников…

Что его предшественники делали не так? Тоже не послушали Хранителя?

— Дурацкий вопрос. — Он скрипнул зубами.

Хранитель — девчонка, что она может знать о реальной жизни? О страстях, сжигающих изнутри? О сладком чувстве превосходства…

ЧТО?!

Исполнение её глупого условия задержало бы Антона на несколько лет, а возможно, на несколько десятилетий, ведь Парацельс не успел сделать самое главное, или… Или он сделал, как хотел? Где ответ? О чём мечтал средневековый колдун, изобретая свой чудовищный артефакт? Чудовищно притягательный… Чудовищно сильный…

ЧЕГО ТЫ ХОТЕЛ, АЛХИМИК? ВРАЧ… КОЛДУН…

Антон расшифровал все обнаруженные в шкатулке записи, увидел, что из них был изъят последний пергаментный лист, и теперь мучился, сомневался, терзался… В общем, вёл себя так, как не имел никакого права себя вести перед важнейшим мероприятием.

ЧЕГО ТЫ НЕ ДОДЕЛАЛ, ПАРАЦЕЛЬС?! В ЧЁМ ТЫ ВИДЕЛ НЕСОВЕРШЕНСТВО АРТЕФАКТА?!

Бранделиус не удержался: добежал до кабинета, выдернул из защищённого магией сейфа деревянную шкатулку, раскрыл её и жадно перебрал пергаментные листы, скользя полубезумным взглядом по знакомым, почти выученным наизусть строчкам старинного письма.

Потом достал тяжёлый золотой перстень, украшенный крупным синим камнем, положил его на ладонь и вздохнул, разглядывая сокровище, ради которого рискнул подставить самого Хранителя. Ключ к невероятной власти или…

«Или к бесславной гибели?»

Никому ещё не удавалось использовать секрет Парацельса в своих интересах, никто не смог оседлать волну, которую поднимал активизированный артефакт, — проигрывали все. Но на их место приходили другие, которые правдами и неправдами добывали загадочное наследство великого колдуна и пытались его использовать.

Не страшась неудачи предшественников, потому что приз виделся невероятным.

«Ты сказала, что его нужно доработать, — продолжил Антон заочный спор с Хранителем. — Но почему ты так сказала? Кто дал тебе право решать за Парацельса? Интерпретировать его достижения? Кто?.. Неужели у тебя есть этот последний лист пергамента?»