Салли Грин - Тот, кто убьет Страница 5

В моем формуляре появляются ответы: в графе «языки» — «английский», «интеллектуальное развитие» — «низкое», а в «примечаниях» — «возможно, не умеет читать». Однако «присвоенный код» по-прежнему остается «не определенным». Бабушка довольна.

День дарения Джессики

Сегодня семнадцатилетие Джессики. Утро в разгаре, и Джессика еще больше, чем обычно, занята собой. На месте ей не сидится. Ждет не дождется, когда, наконец, получит свои три подарка и станет настоящей взрослой ведьмой. Бабушка готовится провести церемонию дарения в полдень, так что пока нам всем приходится терпеть Джессику, которая вышагивает по кухне, хватая то одно, то другое и бросая, куда попало.

Вот она берет нож, бродит с ним какое-то время, подходит ко мне сзади и спрашивает:

— Интересно, что произойдет в день рождения Натана?

Пробует острие ножа пальцем.

— Если в свой день рождения ему придется пойти на Освидетельствование, то он может пропустить Дарение.

Я понимаю, что она хочет меня разозлить. Не стоит обращать на нее внимания. Я все равно получу свои три подарка. Все колдуны и ведьмы получают три подарка.

Бабушка говорит:

— В свой день рождения Натан получит три подарка. Так было и так будет всегда. Он не исключение.

— Я хотела сказать, что для нормальной маленькой ведьмы плохо, когда она не получает свои подарки.

— Все пройдет так, как тому положено, Джессика. — Бабушка поворачивается и смотрит на нее. — Я сама подарю Натану три подарка, как подарю их тебе, Деборе и Аррану.

Арран подходит и садится рядом со мной. Он кладет ладонь мне на руку и шепчет:

— Жду не дождусь твоего Дня Дарения, Натан. Ты придешь на мой, а я — на твой.

— Киеран рассказывал мне про одного мальчика-колдуна из Йорка, который не получил свои три подарка, — говорит Джессика. — В конце концов, он взял в жены девушку из фейнов и теперь работает в банке.

— А как его зовут? — спрашивает Дебора.

— Не важно. Он же больше не колдун и никогда им не будет.

— Почему-то я ничего об этом мальчике не слышала, — говорит бабушка.

— Это чистая правда, ведь мне Киеран говорил, — недобро прищурившись отвечает Джессика. — А еще Киеран сказал, что с Черными все иначе. Они не просто теряют свои способности. Если Черный не получит свои три подарка, то он умрет.

Джессика ставит нож передо мной на стол и вращает его на острие, держа кончиком указательного пальца.

— Но умирает он не сразу. Он долго болеет: может, год, а может, и два; ему становится все хуже — он слабеет и чахнет, чахнет и слабеет, а потом… — она роняет нож, — одним Черным меньше.

Лучше закрыть глаза.

Арран неторопливо обхватывает пальцами рукоятку и убирает нож со стола, спрашивая:

— Бабушка, а это правда, что они умирают?

— Я не знаю ни одной Черной Ведьмы, Арран, так что не могу ответить. Но Натан наполовину Белый, и в свой день рождения он получит три подарка. А ты, Джессика, прекрати эти разговоры о Черных Ведьмах.

Джессика склоняется к Аррану и шепчет:

— И все-таки любопытно будет за ним последить. По-моему, он сдохнет, как Черная Ведьма.

Я больше не могу сидеть там. Я выхожу и поднимаюсь наверх. Я ничего не бью, не ломаю, просто несколько раз пинаю стену ногой.

Удивительно, но большой торжественной церемонии Дарения Джессика предпочла маленькую, домашнюю. Ничего удивительного в этом нет, ведь Дебора и Арран приглашены, а я — нет. Несколько последних дней я слышал, как бабушка уговаривала Джессику пригласить и меня, но бесполезно, да я и сам не хочу идти. У меня нет друзей, с которыми я мог бы поиграть, и поэтому меня просто оставляют одного дома, а бабушка, Джессика, Дебора и угрюмый Арран идут в лес.

В обычный день я бы и сам ушел в лес, но сегодня я не могу выйти из дома, страшась наказания попробовать один из бабушкиных настоев. Я не хочу из-за Джессики покрываться чирьями и двадцать четыре часа пускать из них желтый гной.

Я сел за кухонный стол и стал рисовать. На моей картинке бабушка проводит церемонию, давая Джессике три подарка. Джессика протягивает к ним руки, но подарки падают на землю. Это настоящая катастрофа, ведь кровь из бабушкиной руки, кровь предков, которую Джессика должна была выпить, яркими красными каплями стекает в траву, не коснувшись ее губ. И Джессика на моей картинке застывает от ужаса, лишенная доступа к трем подаркам и к своему магическому Дару. Картинка мне очень понравилась.

Но вскоре участники церемонии вернулись домой, и по внешнему виду Джессики стало ясно, что она ничего не уронила. Войдя в кухню через заднюю дверь, она объявила:

— Теперь, когда я совершеннолетняя ведьма, мне надо выяснить, в чем именно состоит мой Дар.

Она смотрит на картинку, потом на меня.

— Мне надо на чем-то попрактиковаться.

Мне же остается только надеяться, что она никогда этого не выяснит. Или что ее дар, когда она определит его, окажется простым и безобидным, например, зельеварение, как у бабушки. А еще лучше, если она окажется слабой ведьмой, как большинство мужчин. Но я знаю, что ничего подобного не будет. Ее дар будет сильным, как почти у всех женщин, и она найдет его, и отточит, и использует. Против меня.

Я лежу на лужайке посреди нашего огорода и наблюдаю за муравьями, которые строят в траве гнездо. Я лежу, уткнувшись подбородком в землю. Муравьи кажутся большими. Я подробно разглядываю их тела, как они двигают лапками, как карабкаются, маршируют.

Арран подходит и садится рядом. Он спрашивает, как у меня дела, как школа: обычные вопросы, которые всегда задает Арран. Я рассказываю ему о муравьях, куда они идут и что делают.

Совершенно неожиданно он спрашивает:

— Натан, ты гордишься тем, что Маркус — твой отец?

Муравьи продолжают трудиться, но я на них больше не смотрю.

— Натан?

Я поворачиваюсь к Аррану, и он встречает мой взгляд дружелюбно и открыто, как всегда.

— Он ведь очень сильный колдун, сильнее его никого нет. Ты, наверное, гордишься этим?

Арран никогда раньше не спрашивал меня об отце.

Ни разу.

И хотя я доверяю ему, как никому другому, доверяю абсолютно, все же я боюсь отвечать. Бабушка крепко-накрепко вбила мне в голову, что о Маркусе нельзя говорить ни с кем.

Ни с кем и никогда.

Мне нельзя отвечать ни на какие вопросы об отце.

Любой ответ может быть истолкован Советом превратно: малейший признак сострадания или жалости Белого Колдуна к Черному рассматривается как предательство. Совет поголовно истребляет Черных Ведьм руками своих Охотников. Тех, кого удается захватить живьем, ждет Наказание. Белых Ведьм, которые помогают Черным, казнят. Вот почему я в любое время должен быть готов доказать кому угодно, что сам я Белый, симпатизирую только Белым и все помыслы мои чисто-чисто белые.

Бабушка неизменно внушала мне, что если кто-нибудь спросит меня, какое чувство я испытываю по отношению к Маркусу, то я должен сказать, что ненавижу его. А если не смогу, то лучше промолчать.

Но это же Арран!

Мне так хочется быть честным с ним.

— Ты восхищаешься им? — настаивает он на своем.

Я знаю Аррана лучше, чем кого бы то ни было, мы говорим с ним обо всем, только не о Маркусе. Мы даже об отце Аррана ни разу не говорили. Мой отец убил его отца. Что тут можно сказать?

И все же… мне так хочется довериться кому-нибудь, а Арран самый близкий мне человек, единственный, с кем я могу говорить по душам. И вот он сидит и смотрит на меня, как обычно — добрый и участливый.

Предположим, я скажу ему: «Да, я восхищаюсь человеком, который убил твоего отца» или «Да, я горжусь тем, что Маркус — мой отец. Он самый сильный Черный Колдун на свете, и в моих жилах течет его кровь». И что тогда?

А он все продолжает настаивать:

— Ты ведь восхищаешься Маркусом?

Его глаза, такие светлые и искренние, молят меня поделиться с ним своими чувствами.

Наклонив голову, я отвечаю ему так тихо, как только могу.

Муравьи все еще заняты, перетаскивают добро из старого гнезда в новое.

— Что ты говоришь? — переспрашивает Арран.

Я не поднимаю головы. Но отвечаю немного громче.

— Я его ненавижу.

В этот момент рядом с муравьиным гнездом появляется пара босых ног. Это ноги Аррана.

Арран стоит передо мной и сидит рядом со мной. Два Аррана. У того, который сидит, искажается лицо, и он у меня на глазах превращается в Джессику, на которой трещат по швам шорты и футболка Аррана.

Джессика наклоняется ко мне и шипит:

— Ты знал! Ты ведь все время знал, что это я, так?

Арран и я следим за тем, как она уходит.

Он спрашивает:

— Как ты узнал, что это не я?

— Я не знал.

По крайней мере, глядя на нее, я ничего не понял. Дар у нее впечатляющий.

Первая попытка использовать против меня свой дар Джессике не удалась, но она не сдается. Каждый раз ее маскировка безупречна, а решимости и настойчивости ей не занимать. Она ошибается в главном и не в силах этого признать: Арран никогда не стал бы вызывать меня на разговор об отце.