Ольга Онойко - Север Москвы Страница 5

Мы прошли уже половину эскалатора, почти на ощупь. В густой темноте впереди прыгал луч Мишиного фонарика. Я потянулась в сторону и потрогала скользкий побег.

— Миша, — окликнула я, — а что это за лианы? Это ведь не растения. Это такие грибы?

Он остановился и посветил фонариком в мою сторону. Я увидела, что он улыбается.

— Нет, — сказал Миша. — Ни то, ни другое. Это пластик. И резина.

— Офигенно! — Я почувствовала что-то вроде восхищения. — Само метро настолько изменилось?

— Да. Пошли быстрее. Ты сейчас еще раз удивишься.

— Куда уж дальше-то?

Миша засмеялся.

Я успела решить, что пластиковые джунгли заполняют метро целиком. Но они быстро закончились. Миша объяснил, что для огромного организма метро они — что-то вроде ресничек для беспозвоночных. С их помощью метро прислушивается и принюхивается к тому, что происходит снаружи. Из-за того, что с виду эти выросты похожи на щупальца, ходят слухи, будто они могут кого-то схватить и утащить. Но это чистейшее вранье и выдумки. Если метро захочет убить, то поступит так же, как дома наверху, — обрушит своды. Может ударить током. А реснички у него нежные.

Внизу, на станции, было сухо. Я потянула носом воздух: похоже, вентиляция работала.

— А теперь, — сказал Миша, — сюрприз. Фонарь сейчас выключу, не пугайся.

— Ага.

Стало темно. Я улыбнулась. Миша явно гордился своими умениями и радовался, что их есть кому показать. Меня и правда одолевало любопытство. Почему-то было совсем не страшно.

Я услышала шаги: Миша удалялся. Потом он вдруг заорал во всю глотку:

— Э-э-эй! Лапа-а-а! Я пришел!..

И вспыхнул свет. Я зажмурилась от неожиданности. Свет показался слишком ярким, я даже заслонила глаза рукой. Проморгавшись, я увидела счастливого Мишу: он стоял впереди, широко раскинув руки. Он снова заорал, окликая «лапу», и в ответ донесся далекий вой и негромкий перестук колес. Я вспомнила, как машинист в Веденино уговаривал электричку, и подумала: «Вот, значит, кто — лапа». Миша оглянулся, и я подмигнула ему.

— На самом деле, — сказал он, расплывшись в улыбке, — я вчера прогнался на ней.

— Что?

— Я вчера подготовил все. Лапа не любит далеко от кольца уезжать. Я ее долго уговаривал.

— Спасибо.

Станция изменилась, но не сильно. Переродились только материалы. Пол, кажется, стал металлическим и чуть ли не золотым. Его покрывал тонкий и отчетливый орнаментальный узор. Бронза, вроде, должна была окислиться? Золотой пол ясно мерцал, отражая свет. Я подняла взгляд: барельеф на дальней стене стал смутным, лица исчезли. Стилизованное дерево выглядело теперь просто деревом, темно-алым на золоте. Опоры арок истончились и вытянулись, овалы проходов сильнее прогнулись внутрь. Белый потолок остался белым, но цвет его приобрел глубину и радужный отлив, как у лунного камня.

Подъехавшая Лапа фыркала и сопела на Мишу. Миша хлопал ее по синим бокам, приговаривая: «Ну ты моя хорошая, ну ты красавица». Потом позвал меня.

— Поговори с ней, — посоветовал он.

Лапа вздохнула, как умеют вздыхать поезда, и открыла двери.

— Я не умею, — сказала я смущенно. — У меня никогда не получалось с ними разговаривать.

— Да что тут уметь? Ну представь, что с собакой говоришь.

Я помотала головой. Так непривычно! Астру я никогда не сравнила бы с животным, и дом Валентины Петровны тоже. Дома были существами самодостаточными и самоуверенными — даже те из них, кто хорошо относился к людям. А Лапа, похоже, хотела общаться.

— Лапа, — сказала я, — Лапа…

Я осторожно дотронулась до стекла в окне. Свет внутри вагона загорелся ярче.

— Привет, Лапа. Поедем на север?

Электричка щелкнула половинками дверей.

— Поедем, — радостно перевел Миша, — поедем!

Я улыбнулась.

— Ты же сам сказал, — напомнила я Мише, — что они капризные. И метро не работает, потому что их невозможно уговорить. Как же у тебя получается?

Миша смешно сморщил нос.

— Уговорить ее работать нельзя, — ответил он. — Они не хотят работать. Но мы и не работаем. Я сказал Лапе, что это приключение.

Приключение. Вот как.

Я вспомнила эльфов на крыльце Астры. Их одинаковые невыразительные лица и прямые спины. Их неподвижных лошадей. На душе стало скверно. Я зябко повела плечами.

Да что это я. Для Миши это действительно приключение. Тем более — для Лапы.

— Миша, — сказала я, — ты когда-нибудь видел эльфов?

— Нет, — откликнулся он. — Как думаешь, удастся увидеть?

Я не ответила.

Лапа здорово разогналась. Миша время от времени стучал по стеклам костяшками пальцев, и она отвечала ему звериным воем. Мне стало интересно, в каких отношениях находятся поезда с самим телом метрополитена. У Лапы есть какой-то разум. Может, он невелик, но она умеет выходить на контакт и ей нравится общаться. А тоннели, станции, эскалаторы? У них есть органы чувств, есть желания и предпочтения. Лапа — паразит? Симбионт? Или, может, составная часть, полуавтономный орган? Пройдет несколько лет, все успокоится, и тогда непременно должна возникнуть новая наука. Интересно, как ее назовут. Необиология?

Главное — чтобы нам сегодня удалось не увидеть эльфов.

И тогда я это все увижу сама. И все будет хорошо.

Я достала из рюкзака фотоаппарат и сфотографировала Мишу. Он заулыбался. Лапа с радостным кличем пронеслась мимо очередной станции. На станции вспыхнул и погас свет. Кажется, это была Менделеевская.

— Она сама свет включила? — спросила я. — Или это такое «здравствуйте»?

— Не знаю. Слушай, а как ты с Наташкой познакомилась?

— В интернете. Зацепились где-то языками случайно.

— А я в магазине. В военторге. Она камуфляж покупала, — Миша фыркнул. — Такая тетушка! Но она классная.

— Это верно.

Миша помолчал.

— А где ты живешь?

— Пока не знаю.

— То есть как?

— До сих пор жила на работе, — объяснила я. — Деловой центр «Золотая Астра». Но Астра сердится. Не хочет, чтобы в ней жили. Если получится сейчас сфотографировать, что заказывали, буду жить в Веденино. Это за городом.

Миша замялся. Я видела, что он ищет тему для разговора, и решила помочь.

— А как ты понял, что умеешь разговаривать с поездами?

Он улыбнулся и пересел поближе ко мне: Лапа сильно шумела, приходилось ее перекрикивать.

— Да как и все, — сказал он, — случайно. Тогда метро еще работало, но плохо. Толпа народу на платформе стояла, полчаса поезда не было, все матерились. Я заглянул в тоннель и как заору: «Эй там, выходи уже!» Чисто в шутку. Ну, он и выехал.

— Это Лапа была?

— Нет, это на другой ветке было. Пацан выехал. Я его Мурзиком назвал.

Я подняла брови.

— А как ты отличаешь — пацан или девка?

Миша почесал в затылке:

— Не знаю. Они как-то сами говорят.

Вслед за ним и я призадумалась. Я поймала себя на том, что всегда считала Астру женщиной, просто потому, что она — Астра. А вот дом Валентины Петровны мне показался мужчиной. Верней, дедушкой. Интересно. А вдруг все наоборот? Дом в Веденино — бабушка, а Астра — хозяйственный и властный мужик.

— …а я говорю ему: «Ты чё, Мурзик? Ты рамсы попутал, Мурзик!» — смеясь, продолжал Миша. — Ничего! Нормально доехали.

Доехали мы нормально. Разве что слишком быстро. Я только начала собираться с духом, а Лапа уже тормозила. Остановившись, она подала замысловатый сигнал — словно пропела что-то. За окнами было темно, хоть глаз выколи. Свет в вагоне тоже стал угасать. Миша снова включил фонарик.

— Она нас подождет, — уверенно сказал он. — Ей очень интересно, что мы расскажем.

Я помолчала.

— А ты собираешься со мной?

Миша отвел полу своей куртки и посветил фонариком на дубинку.

— Что неясно? — самодовольно бросил он.

Я улыбнулась.

Эскалатора здесь не было, но были длинные подземные коридоры. Они сплошь заросли пластиковыми джунглями. Пробраться через них оказалось намного сложнее, чем спуститься по длинному эскалатору Боровицкой. Несколько раз мы останавливались, подолгу распутывали скрученные плети, протискивались сквозь резиновую упругую сеть. Миша объяснял, что рубить живой пластик, как в кино с мачете прорубаются через джунгли, ни в коем случае нельзя. Это самый верный способ получить от метро жесточайшего пинка.

— Уж наверно, — поддакнула я. — Если оно ими чувствует, ему же наверняка больно.

— Один мужик, — сообщил Миша, — бензином их облил и поджег. Выплавил проход и поперся прямо внутрь.

— Завалило?

— В кашу размололо.

Мы дружно согласились, что нельзя быть таким идиотом, и что это премия Дарвина. Потом Миша выпрямился, разминая спину, тряхнул головой и сказал:

— Слушай! А ведь мы же сейчас эльфийскую страну увидим.

У него горели глаза.

Я вздохнула.