Алексей Котов - Чудо ты мое, зеленоглазое Страница 52

— Уже болтают, значит?! — удивился старик. — И кто же?

— Все… — Танюшка всхлипнула и неожиданно севшим голосом сказала. — Мне, дедушка, иногда жить не хочется… Тошно мне от такой моей жизни.

Петрович подавил вздох.

— Давай-ка, Танюшка, спать ложиться, — сказал он. — Утро вечера мудренее. Завтра мы посмотрим, что с тобой делать.

— Помочь хотите? — криво улыбнулась гостья. — Да кто я вам?

Старик вспомнил о той страшной беде, которая могла случиться час назад и коротко сказал:

— Считай что крестный.

Маленькую Дарену не стали будить и Танюшка легла вместе с дочкой. Петрович устроился на Витькином месте. Старик долго ворочался, вспоминая суматошный день.

«И чего только в жизни не бывает? — размышлял про себя Петрович. — И куда не посмотришь, беда за бедой… Покоя нет в людях, Господи!»

Перед тем, как уснуть старик вспомнил жену. Его мысли уже путались и в сонном полузабытьи образ Любаши получился особенно ярким. У жены было встревоженное лицо. Она что-то быстро говорила и показывала рукой за спину Петровича. Слов старик не слышал.

Он улыбнулся и спросил:

— Ты что говоришь-то?

Петрович хотел подойти поближе к жене, но вдруг натолкнулся на невидимую преграду. Она была похожа на толстое стекло.

«Нет, нет! — прочитал старик по губам жены. — Не надо!» Любаша снова показала рукой куда-то за его спину. «Туда смотри, туда!» Петрович поднял руку, протянул ее, но снова наткнулся на невидимую стену.

…Он проснулся глубокой ночью от громкого стука в дверь. Старик отбросил одеяло и сел. По полу стелился едва заметный, молочно-белый туман. Петрович протер глаза. Туман не исчез.

Входная дверь гудела от безостановочных ударов.

«Кого там черт несет? — лениво подумал старик. — Витька, что ли, из больницы сбежал?»

Он прошлепал босыми ногами в коридор, щелкнул замком, и дверь со скрипом распахнулась.

На пороге стояла старуха. Она почти не изменилась, другой была только ее одежда: мокрый, грязно-белый саван подчеркивал костлявую худобу ее тела. Глубоко запавшие глаза старухи казались мертвыми и безразличными.

— Холодно мне одной в земле лежать, — глухим голосом пожаловалась старуха. — Пустил бы погреться, хозяин?

На Петровича пахнуло ледяным, могильным холодом. Это был страх. Страх морозил кожу и обжигал лицо. Страх рвал кожу, пытаясь проникнуть туда, во внутрь, где было тепло.

— Вернулась, значит? — спросил Петрович.

Старуха кивнула.

— Вернулась, — за ее бескровными губами блеснул ряд белых, молодых зубов. — И никуда ты от меня не денешься, Горелый!

Петрович попытался закрыть дверь, но страшная гостья ее удержала.

— Ребенка мне отдай, тогда уйду, — старуха рассмеялась. — А ты поживи еще, помучайся.

Петрович рванул дверь.

— Пошла вон, ведьма!

— Не отдаш-шь?!..

На лице старухи выступили зеленые пятна.

— Ты, тварь болотная!.. — Петрович шагнул вперед. Ухватившись обеими руками за мокрый саван, он рванул его на себя.

Голова старухи качнулась и приблизилась. Петрович выдержал тусклый, угрожающий взгляд пустых глаз.

— Слышишь ты, тварь?! Пошла вон отсюда!

Что было силы старик оттолкнул от себя ведьму. Та попятилась, а потом, коротко взвизгнув, бросилась вперед. Петрович поймал длинные худые руки, тянущиеся к его горлу. Ведьма застонала и присела. Седая, всклоченная голова ткнулась в грудь старика. Петрович отшвырнул от себя ведьму. Та быстро выпрямилась. Взглянув на Петровича, она расхохоталась.

— Что, думаешь, справился со мной? Рано радуешься! До гробовой доски к тебе приходить буду. Нет и не будет тебе от меня покоя!

— А я тебя, тварь, до гробовой доски давить буду, — спокойно ответил старик. — И даже за смертным порогом тебе меня не скрутить.

Ведьма попятилась. Ее лицо исказила злобная усмешка.

— Запомни мои слова, запомни!

Старик усмехнулся.

— Да кто ты и что ты, что бы я тебя помнил?

Он захлопнул дверь.

…Петровича разбудила Танюшка. Он резко оторвал голову от подушки и посмотрел на нее. Та испуганно моргала глазами.

— Ты что? — спросил старик.

— Кричали вы сильно во сне, дедушка, — Танюшка виновато улыбнулась.

Петрович взглянул в окно. Уже светало…

Старик улыбнулся девчонке.

— Небось, думала, что помру во сне?

— Что вы! Да вы еще сто лет проживете.

— Дай-то Бог… — Петрович потер лицо, прогоняя остатки сна. — Даренка как спала на новом месте?

— Ой, а она, кажется, заболела, — Танюшка снова виновато улыбнулась — Горячая вся, как чайник…

Петрович кивнул на дверь.

— Ну-ка выйди, мне одеться надо.

Через три минуты Танюшка как угорелая металась по дому.

— Какая ты к черту мать?! — кричал Петрович. — Дите в жару, а ей хоть хны! Да под кроватью твой сапог лежит, не видишь, что ли?! Телефон тут на углу улицы. Ори в трубку так, что бы тебя без телефона на правом берегу города слышно было! Да быстрее собирайся, быстрее!

Танюшка пулей вылетела за дверь.

«Скорая» пришла очень быстро. Хмурый, заспанный врач согнал с кровати, где лежала Даренка молодую, черную кошку с едва заметным белым пятном на груди.

— Срочная госпитализация! — сказал врач, прослушав грудь девочки. — Впрочем, не волнуйтесь. Состояние девочки не критическое.

Танюшка уткнулась в ладони раскрасневшимся лицом и заплакала. Молодая кошка с белым пятном на груди села рядом с ней и принялась внимательно рассматривать врача.

— Тебе в куклы играть, а не детей рожать! — одернул Танюшку Петрович и обратился уже к врачу. — Вместе с матерью ребенка брать будете?

— Разумеется.

— А что ей с собой захватить?

Врач перечислил. Петрович кивнул и пошел собирать вещи. Требовалось не так уж и мало: начиная от чистой простыни и кончая стаканом.

«Скорая» отошла от дома с включенной сиреной.

Петрович перекрестился.

«Проведать бы надо девчонку, — подумал он. — Да и Витьку заодно. Как он там?»

Старик вдруг вспомнил о некормленых кошках с котятами, все еще обитающими в диспетчерской и развел руками.

«Господи, да что мне, на три части разорваться, что ли?»

Петрович вздохнул еще раз и направился готовить кашу для кошек. Затем он выкатил из сарая тележку. Его решение перевезти оставшихся кошек домой было практически вынужденным: нога сильно болела и ходить в диспетчерскую каждый старику было бы тяжело.

В суете и хлопотах прошел день. Петровичу так и не удалось выбрать время, что бы съездить в больницу. Уже вечером старик вытащил и пересчитал заработанные с помощью Витьки деньги. Он немого подумал и разделил их на две части.

«Витька все равно себе ни гроша не возьмет, — решил он. — Так что поделю-ка я их между Ленкой и Светкой поровну. Без обиды, значит. Женщинам ведь всегда денег не хватает…»

Старик подумал еще и отложил немного денег в сторону.

«А все ж таки и Танюшке с Дареной нужно дать… — подумал Петрович. — Трудно им, а тут глянь столько… На всех хватит».

Он нашел лист бумаги и уже было собрался завернуть него деньги, как вдруг наткнулся на Витькины стихи.

Лошадиное счастье — купаться в траве…Воду пить после скачки — досыта,А еще чтобы гвоздь — этот крошечный враг —Не пробил острой болью копыто.

Лошадиное счастье — смотреть на костер,Слушать смех,Видеть мир первобытным…А еще чтобы звезды светились в водеВсем-всем-всем,В том числе и копытным…

Лошадиное счастье — огромно до слез.Целый мир! Целый свет! И как море…Лошадиное счастье — хомут бы не тер…

…Жаль, не лошадь я в доброй неволе!Наше счастье — хотеть,Наше счастье — не ждать!Человек — арлекин на веревках.

…Только добрые лошади могут прощать,Всех шальных,Всех дурных,Всех неловких…

Лошадиное счастье — купаться в траве,Воду пить после скачки — досыта,А еще чтобы гвоздь — этот крошечный враг —Не пробил в быстрой скачке копыто…

«Вот тебе и весь Витька! — подумал Петрович. — И чего он хочет, один только Бог знает…»

Уже ночью, перед тем как лечь в постель, Петрович долго стоял перед иконами, рассматривая суровые, спокойные лики. Старик молчал… Простые и добрые слова, те, которые говорят друг другу встречаясь после долгой разлуки, вдруг ожили внутри него и заполнили собой душевную пустоту. Петрович боялся только одного, что произнесенные вслух эти чудесные слова вдруг потеряют свой первоначальный смысл и станут мелким и незначительным… Как все остальные слова, которых так много вокруг.