Салли Грин - Половинный код. Тот, кто убьет Страница 8

И все же она была добра ко мне. Не считая моих родственников, она стала первой Белой Ведьмой, которая улыбнулась парню, не умеющему связно написать даже одно предложение. Первой. И единственной. Никогда не думал, что она может улыбнуться; едва ли это случится еще раз.

Поэтому я говорю себе, что надо держаться от нее подальше.

Но ведь бабушка говорила, что мы должны «идти на компромисс» и «приспосабливаться», а разве это не значит быть вежливым? Поэтому, когда урок заканчивается, мне удается заставить свое «тело» подойти к ней.

Я протягиваю ей свой рисунок.

— Как он тебе? Я его закончил.

Я готов к тому, что она скажет какую-нибудь гадость, посмеется над рисунком или надо мной. Но в глубине души я знаю, что ничего такого она не сделает.

Она улыбается и говорит:

— Очень красивый.

— Ты так думаешь?

Она говорит, глядя не на картинку, а на меня:

— Ты и сам знаешь, что рисунок отличный.

— Да, ничего… вот асфальт у меня не получается.

Она смеется, но, уловив мой взгляд, сразу же умолкает.

— Я не над тобой смеюсь. У тебя здорово вышло.

Я снова гляжу на рисунок. Птица недурна.

— Можно я его возьму? — просит она.

Что?

Зачем он ей?

— Ладно, не надо. Все равно это глупая идея. А рисунок отличный. — Тут она собирает свои вещи и выходит.

С тех пор Анна-Лиза всегда подстраивает все так, чтобы сидеть рядом со мной на рисовании и оказаться в одной команде на физре. На других уроках мы в разных группах из-за успеваемости. Я — среди двоечников, она отличница по всем предметам, так что мы не часто встречаемся.

На следующей неделе, когда мы сидим на рисовании, она спрашивает:

— Почему ты никогда не смотришь на меня дольше одной секунды?

Я не знаю, что сказать. Сейчас я смотрел на нее дольше секунды.

Я окунаю кисточку в банку с водой, поворачиваюсь к ней и смотрю. Вижу ее улыбку, ее глаза, кожу цвета меда и…

— Две с половиной в лучшем случае, — говорит она.

Мне показалось, что дольше.

— Вот уж не думала, что ты такой застенчивый.

Я не застенчивый.

Она наклоняется ко мне и шепчет:

— Мои родители сказали, чтобы я не разговаривала с тобой.

Теперь я смотрю на нее гораздо дольше. Глаза Анны-Лизы искрятся.

— Почему? Что они про меня говорили?

Она слегка краснеет, и ее глаза теряют часть своего блеска. На мой вопрос она не отвечает, но, что бы они ей не сказали, это, кажется, не пугает Анну-Лизу.

Дома в тот вечер я долго пялюсь на себя в зеркало ванной комнаты. Я знаю, что ростом я ниже большинства мальчишек моего возраста, хотя и не намного. Мне вечно твердят, что я грязный, но ведь я много времени провожу в лесу, а там трудно не запачкаться, и я вообще не понимаю — чего такого плохого в грязи? Хотя мне и нравится, что Анна-Лиза такая чистенькая. И как ей удается?

Арран приходит чистить зубы. Он выше меня, но ведь и на два года старше. И он как раз из тех парней, которые, по-моему, должны нравиться Анне-Лизе. Красивый, добрый, и умный.

Тут заходит Дебора. В ванной становится тесновато. Дебс тоже чистюля, но не такая, как Анна-Лиза.

— Чем заняты? — спрашивает она.

— А на что похоже?

— Похоже, что Арран чистит зубы, а ты любуешься в зеркале своей неотразимой красотой.

Арран подталкивает меня локтем и улыбается пенной улыбкой.

Мое отражение тоже пробует улыбнуться ему и выдавливает пасту себе на щетку. Я смотрю в свои глаза, когда чищу зубы. Глаза у меня ведьмовские. У фейнов глаза обыкновенные. А у всех ведьм, которых я видел, в глазах блестки. У Аррана глаза светло-серые, а блестки серебряные, у Дебс — более темные, зеленовато-серые, и блестки светло-зеленые с серебром. У Анны-Лизы глаза голубые с серебристо-серыми искорками, которые то взвихряются, то опадают, особенно когда она поддразнивает меня. Дебора и Арран никаких блесток не видят, и бабушка тоже; она говорит, что мало кто из ведьм на это способен. Я никогда не говорил ей о том, что в своих темных глазах я вижу не искры, а черные, медленно вращающиеся треугольники, в которых совсем нет блеска. Их чернота не отражает свет, а словно поглощает его, и он проваливается в нее, как в пустоту.

У братьев Анны-Лизы — Ниалла и Коннора — глаза голубые с серебряными блестками. Я сразу узнаю в них О’Брайенов по белым волосам, длинным рукам и ногам и красивым лицам. На переменах и во время завтрака я избегаю Анну-Лизу, так как знаю — ей влетит, если братья увидят нас вместе. Мне не нравится, что они могут решить, будто я боюсь их, но я в самом деле не хочу, чтобы у Анны-Лизы возникли из-за меня неприятности, а в этой огромной школе затеряться легче легкого.

Под конец первого месяца учебы начинаются моросящие дожди, такие мелкие, что они напоминают туман, который быстро оседает на коже, отмывая ее дочиста. Я стою на улице, подпирая спиной стену спортзала, и обдумываю возможные альтернативы скучище на уроке географии, когда из-за угла выходят Ниалл и Коннор. Судя по их улыбкам, они нашли именно того, кого искали. Я, не отрываясь от стены, улыбаюсь им в ответ. Кажется, назревает что-то поинтереснее разговора о дельте Миссисипи.

Ниалл начинает так:

— Мы видели, как ты беседовал с нашей сестрой.

Мне непонятно, когда и где они могли это видеть, но не спрашивать же их об этом, и я отвечаю им взглядом, в котором ясно читается: «И что с того?»

— Держись от нее подальше, понял? — уточняет Коннор.

И они оба отступают на шаг, не зная, что делать дальше.

Я едва не засмеялся над ними, такими недотепами они мне показались, но молчу, прикидывая, все они сказали или нет.

Возможно, на этом бы все и завершилось, но тут позади них появляется Арран, рассекая ситуацию громовым воплем:

— Что тут у вас происходит?

Поворачиваясь к нему, они меняются на глазах.

Его они не боятся и не хотят, чтобы он заметил, как они осторожничали со мной.

Хором они говорят ему:

— Отвали.

Он не слушается, и Ниалл делает шаг ему навстречу.

Арран не уходит, напротив, он говорит:

— Я остаюсь здесь, с братом.

Раздается звонок — завтрак кончился, начинается следующий урок, — и Ниалл толкает Аррана в плечо со словами:

— Давай, вали-ка обратно в класс.

От толчка Арран чуть не падает, но тут же снова делает шаг вперед со словами:

— Никуда я не пойду без брата.

Коннор смотрит на Аррана, стоя ко мне вполоборота, и я не могу побороть искушение, видя его физиономию в таком ракурсе. Я изо всех сил бью его в скулу собственным вариантом левого хука. Тело Коннора еще не успевает коснуться асфальта, а я уже подныриваю под Ниалла сзади и въезжаю локтем ему под коленки. Он грохается навзничь, да так резко, что я едва успеваю отскочить. Я еще не разогнул спину и, пользуясь этим, дважды бью Ниалла кулаком в лицо, но быстро, чтобы успеть перехватить Коннора. Я выпрямляюсь, лягаю Ниалла в бок, когда тот откатывается от меня, и встречаю поднимающегося Коннора ударом той же ноги в плечо. Однако наибольшую опасность представляет именно Ниалл: он крупнее и крепче своего брата, и у него хватает смекалки откатиться от меня, когда я начинаю набегать на него снова. Но я не поэтому не успеваю его пнуть: Арран с неожиданной силой хватает меня за плечи и оттаскивает от Ниалла. Я не сопротивляюсь. Я сделал достаточно.

Обхватив меня рукой за плечи, Арран ведет меня в школу. Он прижимает, притягивает меня к себе, но у самого порога вдруг отталкивает. Отталкивает со злостью.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Почему ты смеешься?

Я смеюсь? Даже не заметил.

Арран входит в школу, держа руку перед собой, как будто ему необходимо оградить себя. Причем от меня. Дверь захлопывается за ним со стуком.

ЕЩЕ ДРАКА И НЕМНОГО СИГАРЕТ

В тот день я больше не возвращаюсь в школу. Я иду в лес, а оттуда домой, подгадывая так, чтобы прийти в одно время с Арраном и Деборой. Я жду от Аррана каких-нибудь слов, пусть ругательных, но он со мной не разговаривает. Так продолжается весь вечер. Я решаю, что, когда настанет время ложиться спать, он оттает, но, войдя в комнату, вижу только его руку, которая высовывается из-под одеяла, чтобы погасить свет. Я снова зажигаю свет и остаюсь стоять спиной к двери.

— Завтра я расскажу бабушке о драке.

Из-под одеяла ни звука.

— Ты разве не знаешь, что драка — это нормально? Все мальчишки дерутся. Было бы странно, если бы я не дрался.

По-прежнему тишина.

— Я смеялся потому, что мы их побили. Я радовался. Ты ведь был на моей стороне, а это, как ни крути, не главное преимущество.

Опять без ответа.

— Это еще не значит, что я Сатана.

Тут он пошевелился, сел и стал смотреть на меня.

— Ты же знаешь, они скажут, что это ты начал.

Конечно, знаю. Я знаю, что, если бы я никогда не дрался, близко не подходил к Анне-Лизе, даже если бы я встал на колени и вылизал Ниаллу с Коннором ботинки, это ничего бы не изменило — они все равно скажут, что захотят, и поступят, как захотят, и все им поверят. А Арран никак не может понять, что для меня нет надежды на будущее. Оттого и вид у него несчастный.