Владимир Холкин - Сточное время Страница 8

Вдоль дороги стояли высокие тополя, хлопья с которых ложились на горячий асфальт, сплетаясь в длинные грязно-белые косы. Мягкие комочки шевелились в придорожной пыли, ловя малейшее дыхание ветра, и вздрагивали, когда мимо проносились машины. Пух был повсюду — оседал на одежде, висел в раскаленном воздухе и залетал в открытые окна. Артем не разбирался в названиях тополей — черный, серебристый, пирамидальный? — но здесь как будто специально подбирали сорта, которые накроют город метелью в преддверии лета.

Пройдя еще метров триста, Артем полюбовался райкомом партии, где, несмотря на субботний день, наблюдалась повышенная активность. На парковке почти не было места, и черные «Волги» теснились, как стая разжиревших ворон. Двое в белых рубашках взбежали по широким ступеням и скрылись за массивной дубовой дверью. На третьем этаже кто-то очень солидный курил у окна, обводя окрестности строгим взглядом.

Артем двинулся дальше. Он свернул налево, потом направо, и этот незамысловатый маневр, казалось, перенес его в другой мир. Улицу, которая шла параллельно главной, за девяносто три года советской власти (не говоря уж о прогнившем царском режиме) так и не успели заасфальтировать. Между одноэтажных домов, стыдливо прикрытых деревянными ставнями, попадались даже саманные хаты.

Впрочем, дедовский дом был все-таки сложен из красно-желтого кирпича. К его калитке вела тропинка, едва различимая среди густых сорняков. Штакетник покосился и выцвел. Огромный тутовник царапал ветвями крышу, и двор был усеян фиолетово-чернильными кляксами от раздавленных перезревших плодов.

Дом пустовал уже много лет. Артему предлагали продать завещанную дедом жилплощадь, но он всегда отвечал отказом. Ему доставляла удовольствие мысль, что где-то далеко от Москвы есть его личный клочок земли, где никогда и ничего не меняется, а канава перед домом сохранит знакомый с детства рельеф, даже если по соседству будут стартовать звездолеты. Да и слишком ничтожна была, по столичным масштабам, сумма, которую могли заплатить за крошечный домик с «удобствами» во дворе.

Артем первым делом повернул кран на изогнутой железной трубе, торчащей из земли буквой «г», и, поглядев на мутно-коричневую струю, решил подождать, пока польется вода почище. Отперев дверь, он прошелся по комнатам, морщась от запаха плесневеющей мебели, провел пальцем по экрану старенького «Рекорда», чтобы оценить толщину пылевого слоя, задержался взглядом на низкой печке с трафаретной надписью «Открой шибер» и вернулся во двор.

Через забор ему уже махал дядя Петя в застиранной майке и с трехдневной седой щетиной. Сосед, отец гэбэшника Славика, приглядывал за домом в отсутствие законных хозяев.

— Здорово, Тема! А Славка уже звонил, сказал, что тебя на вокзале встретил. Надолго к нам?

— На неделю примерно. Как тут, нормально все?

— Дом стоит, что ему сделается. Пацаны соседские как-то во двор залезли, ну я их шуганул. По мелочи, без острастки. Один хрен, воровать тут нечего…

— Да уж. — Артем критически оглядел кучу хлама, годами копившуюся в углу между стеной и забором. Кровать без сетки, гниловатые доски, выварка с оторванной ручкой и продырявленным дном, помятые картонные ящики и еще какая-то непонятная рухлядь, к которой никто, похоже, не прикасался со времен пресловутого XXII съезда.

— А вообще, какие новости?

Дядя Петя почесал репу.

— Бабку Скворчиху помнишь?

— С угловой хаты, что ли?

— Ну.

— И что?

— Померла она.

Артем состроил подходящую мину.

— А внучка ее, — продолжал сосед, — в прошлом году в институт поступила.

— Да ладно? — поразился Артем. — Эта пигалица с косичками?

— Ха! Пигалица! Такая деваха выросла! Ростом с тебя, наверно, и, главное, ходит в маечке до пупа, а под маечкой… — Дядя Петя изобразил руками нечто округло-продолговатое. — Парни тут всю улицу слюнями залили. Так что имей в виду…

— Ладно, учту, — пообещал Артем. — А в городе что? Я слышал, какой-то волк объявился? Людей ворует?

— Да хрен его знает, — собеседник сплюнул с неожиданной злостью. — Бабы болтают всякое… Их послушать, так надо все замки запереть, ставни заколотить и под кровать заползти, чтоб уж совсем для верности. В окна он, видите ли, заглядывает…

— Кто заглядывает? — осторожно спросил Артем.

— Да ну их! Ничего я не знаю. Славку пробовал расспросить, только он тоже темнит чего-то. Поговори с ним, может, тебе расскажет. Обещал сегодня к ужину быть. Так что заходи, Надька курицу взяла в кооперативном…

— Зайду, — сказал Артем, — спасибо за приглашение! Ладно, я пошел умываться. Ржавчина уже вроде сошла.

Он долго плескался и отфыркивался под краном. Потом, поленившись сходить за кружкой, складывал руки ковшиком и жадно пил холодную воду, которая имела легкий железный привкус. Обсохнув под жарким солнцем, он вошел в дом, бросил пропотевшую футболку на кресло, но чистую пока надевать не стал. Сдернул с кровати пыльное покрывало и прилег, с наслаждением вытянув ноги, которые побаливали в коленках — сутки, проведенные в прокрустовом ложе, явно не прошли даром. Он машинально пошарил рукой вокруг в поисках пульта от телевизора, потом сообразил и, нехотя поднявшись, ткнул пальцем в кнопку на корпусе черно-белого раритета. Тот никак не отреагировал, и Артем, вернувшись на место, уже почти задремал, когда на экране вдруг появилась размытая дрожащая полоса, а из динамика донеслось шипение. Пришлось опять вставать и вручную переключать каналы. Рукоятка передвигалась по часовой стрелке с характерным сухим щелчком.

Нормально показывала только одна программа, где передавали какой-то сборный концерт. Сначала выползла эстрадная дива, не страдающая избыточной стройностью. Она задушевным голосом выводила что-то про родную страну. Ей долго хлопали. Потом на сцену забрался седой поэт в рубахе навыпуск — последний из титанов-шестидесятников. Чеканные строки, подкрепленные грозной артикуляцией, несли, очевидно, какой-то глубокой смысл, но тот упорно ускользал от Артема. Оставалось только смутное ощущение, что автор намекает на что-то безумно важное, без чего жизнь на одной шестой части суши и в южном городе у подножья круглого лакколита, и на пыльной улице, никогда не знавшей асфальта, и в кирпичном домике под черепичной крышей уже никогда не будет такой, как прежде:

Вспыхнет звезда, и тьму разорвутзолотые лучи-штыки.И в Черной Долине прорастуткаменные клыки.

И отчего-то Артем не особенно удивился, когда в окно, которое он успел приоткрыть, заглянул огромный лохматый пес. Зверь не вставал на задние лапы, а даже, наоборот, пригнулся, чтобы удобнее пристроить морду на подоконник, от которого до земли было не менее полутора метров. Он огляделся и, вздохнув совершенно по-человечески, издал приглушенный рык. Потом неторопливо убрал лобастую башку из проема и мягко двинулся вдоль стены. Артем увидел, как в соседнем окне качнулся черный загривок. Заскрипела входная дверь, в кухне послышалось тяжелое шевеление. Опрокинулась табуретка, и Артем порадовался, что не успел достать посуду из шкафа. Зверь с трудом просунулся в комнату. Крылья, растущие у него из спины, смотрелись совершенно естественно. Он склонился над хозяином дома и лениво оскалил пасть…

Артем открыл глаза и, спустив босые ноги на пол, несколько минут сидел неподвижно. Солнечный луч, пронзая комнату насквозь, подсвечивал парящую пыль. Телевизор продолжал бормотать, экран мерцал и потрескивал. Черно-белые люди в кадре озабоченно бродили вокруг комбайна. Артем тяжело поднялся. Послеобеденный сон не прибавил бодрости, голова кружилась, и снова хотелось пить.

Он вышел во двор и еще раз умылся. Солнце заметно сместилось к западу, но жара не ослабла, и воздух был почти неподвижен. «Что, Артемка, сомлел?» — спросил дядя Петя, возившийся за забором. «Ага, — подтвердил Артем, — отрубился в один момент. Сон какой-то странный приснился». Дядя Петя искоса посмотрел на него, словно хотел спросить еще что-то, но потом передумал. «А я уже хотел тебя звать, — сообщил он. — Иди ужинать, Славка уже приехал. Надька картошку варит». Артем сказал, что через пять минут будет.

Захватив бутылку «Столичной» в экспортном исполнении и батон твердого сервелата, купленный в валютном гастрономе в Москве, он вышел на улицу и полюбовался на «ВАЗ-2170» цвета «серый металлик», стоящий у соседских ворот. Это Славик на таком рассекает? Ну что ж, вполне. Без вызова, но со вкусом…

Артем шагнул на соседский двор и невольно замер у распахнутого окна. За занавеской Славик, не заметив присутствия посторонних, разговаривал с кем-то по телефону.

— Да, — говорил он, — только на активной могиле. Засохшая трава, перья птиц, муравейник — это вообще отлично… Что? Да, девятая. Нет, ничего не путаю. У меня записано. От калитоньки по тропке отмерь девять схронов люда, да на девятом твори дерзость несмиренную…